Наташа никогда не ревновала Андрея, она даже не знала, что это такое, но тут вдруг почувствовала укол досады, негодования даже. Возле нее тучи какие-то ходят, грозят неприятностями, а он преспокойненько флиртует с мерзкой девицей, да еще и координаты свои, похоже, ей надиктовывает.

— Когда свидание? — Наташа резко подошла к жениху.

— О чем ты? Простите Лиза, мне пора. — Андрей увлек Наташу в сторону и обнял за плечи. — Татка, когда ты успела так нализаться?

Наташе захотелось плакать, она прижалась к Андрею и зашептала, глотая слезы: «Поехали, Андрюша, миленький, мне так плохо!»

В машину они сели вместе со Стасом, было решено, что Андрей провожает невесту и остается ночевать у нее. Стас сидел впереди, рядом с водителем, которым оказался тот самый, смутно знакомый сосед Наташи по столу, и нес какую-то околесицу. Водитель вяло реагировал на болтовню Стаса, изредка поворачивал голову, уточняя маршрут.

Наташу укачало, замутило, она выпрямилась и попросила сигарету. Водитель слегка повернул голову, чтобы передать ей зажигалку, и тут Наташа его узнала. Это был личный шофер Антона Михайловича, работодателя Наташи. «Окружили!» — злобно выговорила Наташа и отключилась.

Дома с ней нянчились до середины ночи. Она стонала, пыталась плакать, бормотала, что уже поздно, все бесполезно и ей, видимо, придется умереть. Тонечка бегала с тазами, полотенцами, питьем, время от времени округляла глаза и говорила, что, если это все немедленно не кончится, она вызовет «скорую».

Андрей сидел с брезгливой гримасой в кресле напротив невесты, повторяя, что нельзя так распускаться, что Наташа плохо себя вела, что он не видел ее на протяжении всего вечера, а когда увидел, она была уже вот в этом состоянии.

Тонечка просила его перестать немедленно, разводила руки, утверждая, что никогда этого не поймет. Наливала грелку, бегала проверить, не проснулся ли от всего этого шума Васенька, упрекала Андрея в невнимательности:

— Ведь она же просто переутомилась. Неужели ты этого еще не понял? А если понял, то я тем более не понимаю, как ты мог это все допустить? Я отпустила с тобой свою дочь нарядной, красивой, а вернулись вы… я даже говорить не буду в каком виде. Да и не ты, а именно она. Лучше бы уж ты, Андрюша, после этой вечеринки выглядел так. А то ведь народная мудрость свидетельствует, что ты злодей.

Тонечка говорила беззлобно, но достаточно резко.

У Наташи не было никакого желания выгораживать жениха. Да и вообще слово «жених» казалось ей теперь смешным и нелепым.

Однако утреннее пробуждение было спокойным. Наташа чувствовала себя отдохнувшей, пришла ясность и стройность мыслей, как будто с лишним алкоголем из организма вымылись страхи и волнения. В кресле, напротив Наташиного дивана, вытянув ноги и свесив голову, спал Андрей, как бы с большого бодуна, что было неправдой. Но он-то явно вообразил, что надрался от души. Ей стало весело от того, что вот он, рядом, долгожданный Андрюша, и не бросил ее, когда ей было плохо.

Зазвонил телефон, Наташа выпростала руку из-под одеяла и дотянулась до телефонной трубки.

— Доброе утро. Наталья Николаевна? — Мягкий баритон не оставлял сомнений относительно того, кому он принадлежит. — Антон Михайлович беспокоит. Я вас не разбудил?

— Почти нет. Но не ожидала вашего звонка сегодня. Впрочем, я сама хотела вам звонить.

— Я собственно, справиться, как продвигается ваша работа, нельзя ли уже что-нибудь забрать?

— Три полотна готовы. Но у меня есть проблемы этического характера.

— И?

— Вчера я была на помолвке моей подруги с неким Анатолием Парфеновым. Она мне показала свадебный подарок жениха.

— Так что же вас взволновало?

— Взволновало меня то, что Анатолий подарил моей подруге копию Левитана, которую я делала для вас. А, насколько я помню, уговор был не продавать полотна.

— Однако как вы мнительны. — Голос в трубке замурлыкал, приобретая всю гамму нежности и предрасположенности. — Это полотно и не было продано. Вы делали его для Анатолия. Он работает в нашей фирме, так что ничего зазорного в этом нет. А что он сказал своей невесте, это уж, поверьте, не наше с вами дело.

— Допустим, я вам поверю, но в этом обмане принимал участие еще один человек, некто Лев Степанович, искусствовед. Он-то и посоветовал Толику приобрести картину, уверяя, что это подлинный Левитан.

— Мало ли на свете чудаковатых и неудачливых искусствоведов, Наташенька! — рассмеялся ее собеседник. — От их мнения ничто не зависит и ничто не изменится. А у меня для вас хорошие новости. Работа, которую вы начали, будет оплачиваться дороже. Что вы скажете насчет тысячи долларов за полотно?

— Скажу, что это мне очень нравится. Но откуда такая щедрость?

— Это вас не должно беспокоить. Хорошая работа и оплачивается хорошо.

— Но то, о чем мы с вами договаривались, остается в силе.

Я настаиваю, что картины будут использованы только для украшения интерьера вашей фирмы.

— Вы продаете свои вещи, Наталья Николаевна я их покупаю. Это все, о чем мы с вами договаривались.

Голос резко изменился. Мурлыкающие нотки уступили место тяжелому металлу.

— Впрочем, вы властны отказаться от сотрудничества с нами и вернуть аванс.

Наташа думала недолго.

— Я продолжаю работу, — ответила она, — если хотите забрать готовые картины, можете приехать сегодня после обеда.

Наташа положила трубку и вскочила с торжествующим воплем:

— Все по местам. Завтракать. Начинается рабочая неделя.

Опять потянулись дни, полные тщательного, кропотливого труда, но работа не спорилась. Какая-то пустота внутри мешала Наташиному восприятию, словно точное копирование чужого стиля упростило собственно Наташино художественное видение.

Не приходила Серебрякова, как будто пропала связь между ее парижским миром и Наташей.

В тот день Антон Михайлович приехал к вечеру, Тонечка оробела, не знала, как встретить гостя, да он и не собирался задерживаться. Очень строго, почти грубо, поздоровался, осмотрел полотна, забрал одно, рассчитался и направился к выходу. Наташа спросила, чем ему не угодили оставшиеся два.

Он ответил, что в них слишком много цвета и это не очень гармонирует со строгим стилем оформления фирмы.

И теперь Наташа растерялась. От того вальяжного почитания, почти ухаживания, которое она видела в первую встречу от работодателя, не осталось и следа. Перед ней был деловой человек, несколько даже хамоватый, который требовал от нее точного выполнения заказа.

«Сейчас я тебя перекрещу, и ты исчезнешь», — внезапно подумала Наташа, используя неизвестную ей фразу, возникшую ниоткуда.

Ровно через неделю напряженной, но какой-то неладной и нескладной работы Наташа пришла в состояние крайнего оцепенения.

«Неделя прошла, а до нас не дошла», — снова пришла в голову готовая фраза, то ли из чужой жизни, то ли из ее собственной, но покуда не схваченной, не прибранной к рукам.

Тонечка, с постоянством маятника являвшаяся в комнату изо дня в день, чтоб трезво и настойчиво блюсти, хотя бы отчасти, распорядок дня Наташи, в этот раз оказалась как нельзя кстати. Как вчера или позавчера, она притащила из супермаркета воз снеди, чтоб угодить в поте лица трудящейся для общего блата дочери, но сегодня в этой маленькой лошадке сияла какая-то особенная и сокровенная мысль.

Обозревая пространство Наташиных трудов, с улыбкой из дальней университетской московской юности она обронила, что Наташа буквально обречена на успех и что поклонники толкутся прямо у дверей ее квартиры.

— Это еще как? — изумилась Наташа. — Поклонники? Толкутся? У двери нашей? Да кто же?

Тонечка было призадумалась, но превосходное расположение духа, видать, сказалось, и ее понесло.

— Божественный молодой человек, небольшого роста, в кепочке такой стильной, какие только-только снова входят в моду, ну куда же все денутся от высокого стиля нашей молодости. — Она задумалась, правда ненадолго. — И такой деликатный, вежливый, он буквально глаза прятал и никак не хотел показать своего лица.