Она говорила громче, чем следовало бы. И как-то в сторону', словно стремилась привлечь внимание не слишком внимательного соглядатая. А тот раза два посмотрел в сторону Наташи и уперся со своим огромным стаканом то ли в стильного бармена, то ли в изображение райского дерева, сильно напоминающего куст конопли. Если это был «наружник», то какой-то необыкновенный и матерый. И вряд ли его могло что-то связывать с Киргуду.

Так думала опальная Наташа, пытаясь найти зыбкую опору. Одновременно она слушала вполне уже агрессивный голос подруги, которая, оказывается, давно и прочно ненавидит своего жениха и только ждет момента, чтобы кинуть его в просторах Франции веселой. Удивительно, как Наташа не догадалась об этом раньше.

«Да бог с ней, — решила она, — пусть думает, что я такая же». И она сочинила на ходу трогательную историю о любви к ней богатого француза. Молодого. Независимого. С колоссальными связями и собственными виноградниками.

— Я никогда не сомневалась, что ты мне врешь. С этой твоей любовью-морковью к Андрюшечке, — язвительно ответила Оленька. — Но ты не торопись. Помучай миллионщика. Крепче привяжется. А потом уже станешь из него веревки вить. Но, честно сказать, я бы не выдержала. Я затащила бы его в постель немедленно. А потом за хобот и вперед, на виноградники…

— И тогда руби мой хрен на пятаки, — раздался пьяный голос из-за соседнего стола, за которым гужевалась разношерстная компания молодняка.

— Приткнись, Акакий, ты здесь никто, и звать тебя никак, — понеслось в ответ ему. Назревала драка.

В это время тот, кого Наташа приняла за наблюдателя, впервые оторвал свой взгляд от райского дерева, повернулся в сторону шума и негромко что-то сказал, чем неожиданно не только пресек затевавшуюся драку, но и вся эта компания затихла и вскоре покинула заведение.

«У меня крыша едет, — подумала Наташа, — никто за мной не следит. По крайней мере, сейчас. Это просто вышибала, то-то он здесь как в родном дому».

Пьяненькая Оленька пришла в восторг.

— Какой мужчина! Я тут часто бываю, но его вижу впервые. Я хочу писать. Проводи меня.

Проходя мимо стойки, возле которой располагался ее вечерний герой, Оленька чуть было не повисла на нем. Наташа уловила насмешливый и надменный взгляд этого молодого господина. К счастью, он предназначался не ей, но было и стыдно, и противно. От пресловутого мартини во рту была горечь.

Возвращаясь на свое место, они снова миновали вышибалу. В это время он говорил с кем-то по мобильнику. Довольно жестко. Вероятно, это был его обыденный стиль.

— Это исключено… Она с подругой… Не знаю… Шалава какая-то…

Умытая Оленька больше не обращала на него внимания. А Наташе пришлось испытать приступ страха. Она скорее почувствовала, чем поняла — разговор шел о них.

«Что исключено? — думала она. — Ее собирались выкрасть?

Если так, то это неизбежно должно произойти в ближайшее время. Да сейчас же. Я ведь не знаю, чем закончился телефонный разговор этого вежливого бандита. Если нас провожали сюда, то за квартирой Ольки тоже следят».

— Немедленно трезвей, — сказала она подруге с максимальной суровостью, — и выведи нас отсюда через какой-нибудь черный ход.

У меня чувство, что ты здесь родилась и знаешь все щели.

— Йес, — завопила Оленька, а шепотом спросила, еле ворочая языком: — Что случилось?

— Случилось, — передразнивая, ответила Наташа.

— Понятно, это военная тайна. Я выведу нас тайной тропой войны.

— Так, чтоб никто не понял, что мы сматываемся. — Наташа поняла, что Оленька представила себя вождем краснокожих.

— Да проще простого, скво! Нужно заказать еще выпивку. А потом пойти в сторону сортира. И мы растворяемся. Там есть ход на кухню, а оттуда мы выберемся в недоступную прерию. Только тс-с-с!

— Можно поехать к тебе на дачу? Там сейчас кто-нибудь есть?

— С-стор-рож. Таджик. А мы ему по морде — вжик!

Наташа твердой походкой подошла к стойке, расплатилась, взяла еще бутылку и вернулась к Оленьке, вызывавшей в ней опасения. И правда, стакан мартини пришлось отнимать у подруги силой. Но если бы нужно было это сыграть, лучшей сцены просто нельзя было вообразить.

Они выбрались по Оленькиному маршруту без помех.

«Зеленые в ночах такси без седока», — распевала все еще пьяная Ольга Остроухова, качаясь и пританцовывая.

«Напилася я пьяна… Привела меня тропка узкая… нет… дальняя, кажется, да к вишневому саду…»

Видать, мысленно она была уже на даче.

Они остановили синий «Святогор» и через час с небольшим были в районе дома отдыха Никольское-Трубецкое, на даче Толика.

— Ты все время одна, — говорила Наташа по дороге. — Я поняла, что тебе ужасно скучно. А где все-то?

— А! Толик в командировке. В каких-то страш-шных местах… Эки-бастуз… Фер-шампе-нуз… А родители в Карелии. Отец строит для себя большой дом. На двух озерах сра-а-азу. Деревянный, в три этажа. Откуда только люди деньги берут… Я там была. Но сбежала… Представляешь, целый день визжат какие-то электрические пилы, а по ночам хохлы-строители поют что-нибудь вроде: «Несе Галя воду, коромысло гнеться, а за ней Иванко як барвинок вьеться», — громко и мимо всяческих нот спела она, упирая на фрикативное «г». — Ошизеть. Сейчас ты увидишь таджикского Иванко, ты знаешь, этот Али по уши влюблен в меня. Он как напьется, собирается Толика зарезать. Но я запретила ему делать это. Он слушается меня во всем. Я обещала взять его с собой во Францию. Пусть он зарежет Тод-лика там. Ой, To-лика, ой! — Она принялась трагически икать.

Как только «Святогор» притормозил перед мощными воротами, Остроухова встрепенулась, как-то вся зазмеилась телом и волосами, едва не оттолкнув водителя, принялась колотить по клаксону, одновременно извиняясь.

Ворота раскрылись как бы сами собой. Никого не было видно. Али появился откуда-то сбоку, точно вырос из-под земли. Кровожадный таджик казался добрым и скромным малым.

Наташа сразу почувствовала, что по-русски он мог говорить без малейшего акцента, но то ли в угоду хозяевам, то ли из какого-то странного снобизма нелепо коверкал слова.

— Хозяйка приехал, двое приехал, хорошо.

В холле горел камин, пахло еловыми шишками.

— Али, выпить неси нам, — потребовала Остроухова.

— Да ты и так пьянее грязи, — пыталась урезонить ее Наташа.

— Денисова, нишкни, — грозила ей пальцем и строила рожи подруга, — здесь ты в моих руках, что скажу, то и будешь делать.

Кое-как угомонила распоясавшуюся Остроухову, выпив с ней несколько рюмок вина, к каждой из которых та обращалась так: «Рюмочка Христова, откуда ты? Из Ростова. Паспорт есть? Нема. Вот тут тебе и тюрьма». Наташа не сразу уснула в одной из обширных комнат особняка. Сутки сейчас равномерно делились надвое, точно разрубленные адской силой. Суматошный и забирающий все силы день, жутковатый вечер и ночь без сновидений. Как будто все кошмарные сны воплощались другим временем суток.

Вероятно, так все и обстояло на самом деле, потому что утром, едва умывшись и причесавшись, она услышала разговор Али по телефону с неизвестным. Тот, без всякого акцента, докладывал:

— Приехали ночью. Вдвоем. Да, хозяин. Сейчас спят. Пьяные были. Обе. Нескоро проснутся. Анатолий Сигизмундович не вернулся. Да куда она денется. Я найду способ ее задержать.

Наташа, прокравшись мимо азиата, закрылась в своей комнате. Она догадалась, что разговор шел о ней. Значит, как ей подсказывала интуиция, на этой даче было не совсем чисто.

Она не стала будить Оленьку, вылезла из окна в сад, опасаясь нарваться на собаку. Но собаки, к счастью, не оказалось. А за дубовой рощицей, как она знала, была не заколоченная калитка. Увидев на ней замок, она переполошилась. Но замок был просто накинут на петли. Несколько шагов — и она на свободе.

Добраться до Москвы не составило никакого труда. Может быть, ей просто повезло, автомобиль до города подвернулся сразу. Колымага тащилась со стороны дома отдыха, в салоне стоял крепкий запах лекарств, за рулем сидел пожилой усач, внушавший доверие. Поэтому Наташа попросила подвезти ее прямо к дому.