– Подать, да. Но как туда попасть…

– Да как нефиг делать. По лестнице вверх и от Чкалова метров двести.

– По лестнице поднимемся и машину на себе затащим, – подтвердил Громов.

– Балет, не подумала спросить, как туда отсюда доехать…

Елена потерла лоб.

– А при чем тут балет? – спросил он. – Думаете туда допрыгать?

– Да нет, прыгать не будем. Это в консерватории был у нас курсе один азер, учился на контрабасе…

– Это который вдвое больше вашей виолончели?

– Нет, на духовом. Огромная медная труба, надевается на плечо. Раньше называли «геликон».

– Ясно. Так что ваш азер? С контрабасом на плече прыгал вверх по лестнице?

– Нет. Он любил ругаться по-русски, говорил, что в азербайджанском нет ругательств. Но некоторые звуки не мог произнести, обзывал кого-нибудь падшей женщиной, а получалось – «балет».

– Ну, Елена, с вами тоже не соскучишься, – Громов засмеялся.

– Стараюсь не отставать от вас, Александр. Ну так что, садимся и едем?

– Садимся и едем. А насчет того, как доехать, не переживайте. Я сориентировался, поднимемся наверх, там разберемся.

Кажется, изнурительный день подходил к концу. Нашлась гостиница, впереди ожидал душ, ужин, выпивка и маленький номер, где можно было забыться до утра.

Елена первая забралась в машину. Она, конечно, была измучена еще больше.

Снег продолжал падать, но уже не казался таким холодным.

– Послушайте, Елена, – спросил он, торя целину к проезжей дороге. – А в песне про отель «Калифорния» о чем говорится еще, кроме того, что виски нет с шестьдесят девятого года?

– Сначала в общем ни о чем. Как и во всех таких песнях, главное ритм, не слова. Как он ехал по пустынному холодному шоссе, овеянный дымком марихуаны, и вдруг увидел впереди огоньки – это оказался отель, где найдется место в любое время года, и она стояла в дверном проеме со своей любовью навсегда… И припев – «рады видеть вас в отеле «Калифорния», это чудесное местечко»… И все так хорошо.

– В самом деле хорошо, – Громов кивнул. – Местечко на утесе обещает быть чудесным.

– А в другом варианте русского перевода – не он едет, а она, и он обнимет ее своей любовью.

– Тоже хорошо. А в нашу «Калифорнию» мы едем вместе и обнимем друг друга любовью без всяких «он» и «она»? Так, Елена? Попросим два соседних номера, чтобы нас разделяла только стенка.

Он усмехнулся, не придавая значения словам, подыгрывая теме.

– Так, конечно, – серьезно ответила она. – Но в оригинальном варианте есть последний куплет, который не переводился на русский.

– И что там?

– Ночной портье говорит: «Мы принимаем всех, ты в любой момент можешь расплатиться и выписаться, но ты никогда не сможешь отсюда уехать».

– Мы вдвоем, мы сможем, – возразил Громов. – Переночуем и уедем.

Елена не ответила.

Двигатель натужно ревел на первой передаче, вытягивая машину вверх по Волжскому откосу.

– Египетская гробница.

Елена вздохнула, склонясь в полукруг, вычищенный от снега пассажирским «дворником».

Темное, прямолинейное – очерченное параллельными и перпендикулярными линиями – здание казалось смертельно унылым. Количество этажей оставалось неясным: верхние не различались сквозь метель.

Вдоль цоколя желтел ряд огромных ресторанных окон, кое-как завешенных шторами.

Над ними теплился бельэтаж – галерея с балконами, напоминающими пещеры.

Все, что было выше, таяло во тьме.

Отель стоял, как тонущий корабль, с которого убежали пассажиры первых классов.

–…Нет даже дымка марихуаны…

Сооружение казалось еще не мертвым, но уже не живым.

–…И это их лучшая гостиница?

– А вы ожидали увидеть десять этажей и наружные лифты в прозрачных коробах? – усмехнулся Громов.

– Ну… – вздохнув, Елена замолчала.

Он тоже вздохнул.

Мрачный портал, поддерживаемый колоннами квадратного сечения, украшала вывеска из двух слов, над ней сияли два ртутных прожектора. Левый, видимо, попал под глыбу льда, сброшенную с крыши, развернулся и светил на тротуар. Однако можно было догадаться, что под ним написано

«ВОЛЖСКИЙ».

Правый стоял исправно и освещал слово

«ПЛЕС».

– Все верно, плес, – сказал Громов. – Волжские откосы не здесь, а среди Астраханских полей.

– Каких-каких полей? – переспросила она.

– Астраханских. Это из поэмы детства. «Киров с нами». Знаете?

– К стыду своему – нет.

– Плес, утес, или откос – похоже, что нам тут вряд ли понравится.

– Знаете, Александр… – Еленин голос звучал тускло. – Мне уже все равно. Я так устала, что сейчас хочу лишь вымыться и спать. Куда угодно, на плес, хоть под откос. Кто знает, может, фасад облез, а номера уютные?

– Может быть, – он пожал плечами. – Во всяком случае, уж точно не тесные. Стиль – сталинский кубизм, почти пролеткульт. В Ленинграде таких было много: снаружи гробница, а потолки четырехметровые и воздуха достаточно.

– Давайте тогда здесь и причалим.

– Кроме того, я тут по дороге заметил охраняемую стоянку, – добавил Громов. – В соседнем квартале и есть места. Я съезжу, поставлю машину, а вы заселяйтесь, заодно посторожите мою командировочную сумку…

– Какую сумку?

– Командировочную. Люблю, знаете, жить с комфортом. Куда ни еду, всегда рассчитываю, что придется ночевать. Бритва, полотенца, несколько свежих рубашек: люблю каждое утро надевать чистое – еще кое-что, зимой брюки для отеля и даже тапочки.

– Тапочки?!

– Ну да, а что? Переобуться и ходить по-человечески, а не в зимних сапогах.

– Ну, Александр, вы меня в очередной раз удивляете. Впервые встречаю человека, который с таким тщанием относится к дорожной жизни.

– Что выросло, то выросло, – он усмехнулся. – Сумка, мягко говоря, не легкая. Я ее оставлю при вас, чтобы не тащить со стоянки, потом заселюсь.

– Нет.

Елена решительно покачала растрепанной головой.

– Вместе заселимся, вместе съездим, вместе поставим вашу машину, вместе вернемся.

Громов молчал, не ожидав такого желания.

– Только вместе. Александр, знаете… Если честно…

Потупившись, она вывернула шапку, нашла этикетку с рекомендациями о стирке, прочитала, растряхнула обратно.

–…Мне до сих пор страшно. У меня все еще последействие. Я снова вспоминаю аварию. И без боюсь, Александр. Никуда вас не отпущу дольше, чем на пять минут. Ясно?

– Ясно, – Громов вздохнул. – Понимаю и принимаю. До отхода по номерам обещаю не отлучаться от вас дальше, чем на метр. Но сейчас все-таки отлучусь – схожу узнаю, как там вообще. Отпустите?

– Отпущу. Я пока найду документы. Паспорта, кажется не взяла, но без прав выехать не могла. В этой сумке сто карманов, не хочу рыться при всех. Такая уж я тундучка, не люблю чужим показывать.

– Ищите. И сторожите мой бесценный сервер. Я быстро. Шаг туда, шаг обратно. Всего и делов-то.

– Поскорее, Александр, ладно?

Елена глядела ясно и в ней светилась жизнь.

Снежинки кружились, спускаясь с неба, сверкали под светом фонаря и превращались в пар, не успев упасть. Затяжной подъем дался не без труда, капот до сих пор дышал жаром.

Громов с силой захлопнул дверь.

От удара из-под окантовки отвалился кусок наледи, скользнул по лобовому стеклу, миновал руку «дворника», проехал вперед и беззвучно упал куда-то на бампер.

– Что случилось, Александр?

Голос Елены звучал участливо.

– Что-то не так?

– Проклятие!

Он стукнул кулаком по рулю; коротко взвыл клаксон, с замерзшего дерева отозвалась невидимая ворона.

– Это «Калифорния», только со знаком «минус». Оттуда бы нас выпустили, сюда не заселят. То есть мы сами не заселимся.