И никогда не будет таковым.

Шак прижался к ее губам, и она отчаянно поцеловала его, передавая без слов то, что и так изо всех сил пыталась выразить словами. И он словно понял, что ей нужно от него, и сразу задал мощный ритм. Она брала все, что он ей давал, особенно когда Шак подсунул предплечье под ее колено и высоко дернул ногу. Смена позы позволила ему войти еще глубже, и Никс вонзила ногти в его спину.

Шак вбивался в нее, ее голова дергалась, когда тело поглощало его доминирующую силу. Ей было наплевать, насколько тяжелы сложившиеся обстоятельства, даже на то, застанет ли их кто-нибудь. Она даже не думала о неизбежной разлуке.

У нее есть только «сейчас», и она намеревалась прожить этот момент в полной мере.

Запечатлеть воспоминания на всю жизнь.

Ее тело прошил оргазм, настолько сильный, что ей пришлось крепко зажмуриться и снова вцепиться в него ногтями. И когда ее лоно сжало твердый член, выдаивая его, удерживая, Шак последовал за ней, и они снова взлетели.

Это продолжалось так долго, хотя было так много причин остановиться… но, в конце концов, они замерли, и он откатился в сторону. Каким бы грубым Шак ни был до этого, сейчас его руки нежно ласкали ее, и Никс, пока лежала горячая и словно дымящаяся от напряжения, на его обнаженной груди, почувствовала, что погружается в дрему после кормления.

Засыпая, она что-то уловила в глубинах сознания, то, что ее разум отказывался воспринимать.

— Почему ты хотел, чтобы я не прекращала пить из тебя? — пробормотала она перед тем, как заснуть. — Это небезопасно.

— М-м? — сонно переспросил он.

— Почему ты не хотел, чтобы я останавливалась?

Хоть убей, она не знала, почему настаивала на ответе на этот странный вопрос.

Шак словно согласился с этим, прошло некоторое время, прежде чем он ответил, и когда он заговорил, Никс не была уверена, снится ей это или нет:

— Если бы я мог, то истек бы кровью на твоих руках. Вот где я предпочел бы умереть.

Никс резко распахнула глаза.

— Ш-ш, — успокоил он. — У нас есть время. Давай просто насладимся им еще немного. Прежде чем все останется позади.

— Пойдешь со мной в купель?

Шак не мог сказать точно, сколько он позволил своей женщине отдохнуть. Но когда те же внутренние часы, которые всегда помогали ему отслеживать график охраны, затрезвонили, он ощутил позыв к действиям.

И он действительно хотел, чтобы Никс обязательно приняла ванну перед тем, как они двинутся в путь.

У нее на спине уже была мишень. Если Надзиратель почует его запах на ней? Разверзнется ад и преисподняя.

Никс зашевелилась рядом с ним, ее темные ресницы затрепетали, а взгляд был рассеянным и удовлетворенным. Улыбнувшись, Шак прижался к ее рту. И не удержался. Лизнул губы. Их тела не были соединены, но он сразу же захотел вернуть то слияние, и судя по тому, как ее рука скользнула по его затылку и притянула его к себе, это чувство было взаимным.

— Пойдем, — повторил Шак. — Примем ванну вместе.

Шак поднял ее и отнес к бассейну. Никс лежала в его руках, ее вес нисколько не тяготил его, а радовал как ценный дар, и он с удовольствием держал ее, пока она снимала футболку и бюстгальтер…

Вид ее обнаженной груди прервал его мысли, и Шак поставил ее на ноги, так, что теперь она раскрылась во всей своей обнаженной красе его очарованным глазам. Исчезло все, кроме великолепной плоти, расщелины ее лона, плоского живота и прекрасных грудей.

Никс улыбнулась ему улыбкой, наполненной древней мудрости, и ступила в купель. Сначала одной ногой. Потом другой.

И погрузившись в бурлящую теплую воду, Никс стянула повязку с волос.

Шак действовал не столь изящно. Он скинул штаны так резво, словно они оскорбляли его моральный кодекс, и когда выпрямился, его возбуждение было настолько явным, что выступало между бедер под прямым углом. Прежде чем он присоединился к Никс, он сунул руку за один из камней, обрамляющих купель, доставая кусок травяного мыла, который здесь оставил.

Он прыгнул и нырнул под воду, игнорируя мрачное волнение. Шак не знал, сколько времени у них осталось… неправда, он знал и ненавидел это знание. Поэтому, когда он вынырнул из воды с прилипшими к черепу волосами, он не позволил себе потратить хотя бы мгновение на воспоминания о том, как он раньше использовал именно этот кусок мыла.

Воспоминания все равно пришли. Здесь он мылся, когда все заканчивалось. Здесь он очищал себя от запахов и следов после того, как его использовали.

Он бы предпочел нанести что-то другое на кожу Никс. Но должен был очистить ее от своего запаха.

— Позволь мне помыть тебя, — сказал Шак, взяв брусок в ладонь и выбивая пену из прессованной комбинации щелока и трав.

Он был нежным с Никс, почитал ее своими руками, пока омывал ее волосы, шею и плечи, и знакомый пряный запах специй витал в воздухе между ними. А затем он продолжил движение ниже ее талии, скользнув рукой между ее бедер, его пальцы порхали по волнам…

И тогда он сбился с первоначального плана.

Шак ласкал ее лоно, войдя в нее пальцами, и следующее, что он осознал — как приподнял Никс и усадил на гладкие камни. Раздвинув ее бедра, он устроился между ее ног и прижался ртом к ее ключице, груди… Он сосал ее, поглаживая лоно большим пальцем, и, когда Никс стала влажной по другой причине, нежели от воды в купели, он лизнул ее сосок и прикусил.

Сделал то же самое с другой грудью.

А потом он скользнул ртом ниже. Еще ниже… и еще…

— Шак! — вскрикнула она.

Никс вцепилась пальцами в его волосы, и сама притянула его туда, куда он рвался, его губы коснулись ее лона, язык сменил пальцы. Лаская ее, посасывая ее плоть, он закинул ее ногу себе на плечо и доставлял удовольствие своим ртом, пока Никс не кончила у его лица… а затем снова продолжил.

Шак изначально не собирался доводить до этого, но был рад результату…

Он замер на мгновение.

Он не осознавал, что начал называть себя по имени, которое ему дала Никс. Это был сдвиг, как и многие другие, которые она сотворила в нем.

Еще одна вещь, которую он должен сберечь после ее ухода.

***

Что ж, это случилось, — подумала Никс некоторое время спустя, когда сидела одна на камне, поигрывая большими пальцами.

Повинуясь бессмысленному рефлексу, она приподняла запястье и откинула рукав свежей туники, которую надела после ванны. Но часов там не было. На самом деле, она никогда их и не носила.

Это было еще одним навязчивым движением, которое прилипло к ней с тех пор, как Шак оставил ее у купели. Точно так же подергивался ее левый глаз, словно кто-то светил в него стробоскопом, а ее ступня стала метрономом, ритм которого могла уловить лишь ее лодыжка.

Она не знала, как долго не было Шака. Казалось, что прошло десять лет, но, что более вероятно, всего двадцать, может, двадцать пять минут. При свете свечей, совсем одна, она дергалась от каждой тени, сидя с пистолетом в руке и рюкзаком, накинутым под тюремную робу, которую Шак велел ей надеть.

Задыхаясь, Никс повернулась, сердце бешено колотилось в ушах.

Вот только ничего.

Каждый звук был поводом для тревоги. Каждая едва уловимая капля воска или грунтовой воды, водопада, даже ее собственное дыхание, со свистом входящее в нос и выходящее через него же, все привлекало ее внимание. В промежутках между этими всплесками повышенной готовности она возвращалась к своим воспоминаниям о кормлении, затем о том, что произошло позже, в купели.

Когда от всего этого у нее заболело сердце в груди так, что стало совсем невыносимо, Никс сменила картинку в голове.

Представила, как Жанель умирает здесь, под землей, в одиночестве.

Да, несомненно, ей стало легче.

Протерев глаза, Никс воскресила в памяти последнее ясное воспоминание о сестре. За две ночи до того, как Совет собрался по поводу смерти того старика, но уже после того, как представитель власти предъявил Жанель официальное обвинение.