Часть вторая – это рассказы о пережитом мною лично за короткие первые восемнадцать лет жизни.
О людях, с которыми сводила меня судьба, о событиях, участником которых я был, в детском восприятии окружающего мира. О первой любви. О главном и интересном, поучительном и полезном. О трудных и легких успехах. О школьных годах, теперь осмысленных с позиции взрослого человека. Рассказы о членах семьи позволяют составить представление о каждом ее человеке. А период от шестнадцати до восемнадцати лет – главная тема отдельных рассказов.
Часть третья представлена в двух главах.
Глава 1 – это повесть о беззаконии, о десяти годах – с восемнадцати до двадцати восьми лет, – самых важных для становления человека и вычеркнутых из моей жизни царившим в стране произволом.
О том, как в условиях неволи, трудной лагерной жизни формировался мой характер. Конечно, я вспомнил о людях, разделивших со мной печальную участь, и о «свободной любви» в тех условиях.
Глава 2 – о десяти годах, прожитых с момента освобождения по день реабилитации в 1958 году, когда жизнь на так называемой «воле» была порой труднее, чем в лагере. О предприятиях и производствах, на которых пробовал я свои силы. О руководителях, с которыми пришлось работать. О попытках создать семью. О трудной жизни бывшего заключенного в условиях узаконенной несправедливости.
Часть первая
Ночь под Рождество
Светлой памяти отца моего, замученного в застенках НКВД в 1937 году, посвящается
Челябинск, 6 января 1992 года
Отец
Отец мой, Николай Григорьевич Христенко, родился в конце декабря 1891 года в селе Мачехи Полтавской губернии, в крестьянской семье. Через неделю, как положено, в день Николая Чудотворца, его крестили, и деревенский священник, естественно, нарек новорожденного Николаем. С тех пор в нашей семье в день ангела отца, совпадающий с сочельником, под Рождество отмечали день рождения Николая Григорьевича. Между прочим, для всех православных христиан (других в то время среди русских людей не было) день ангела считался днем рождения. Во всех документах считается, что отец родился 6 января 1892 года. Своим днем рождения, по той же причине, я всегда считал не 28 июля, а 6 августа (День святых Бориса и Глеба). И всех приучил к этой мысли. Пусть хоть эта традиция моей полностью исчезнувшей семьи останется со мной и моими близкими.
6 января 1992 года – 100 лет со дня рождения моего отца. И как бы ни хотелось удержаться от воспоминаний, они с невероятной силой занимают меня сегодня, в сочельник, в ночь под Рождество.
Только в этот день заносили в дом приготовленную заранее елку. Отец ладил крест, в котором предстояло укрепить деревце. Затесывал ствол на квадрат и точно (он умел это делать) насаживал его на крестовину. Занесенное с мороза дерево расправляло свои пушистые лапки, а свежие стружки начинали сочиться смолой. По всей квартире расходился чудесный запах хвои. Не было более дружной семьи в эти прекрасные вечера. Наряжать елку и поздравлять отца с днем рождения стало правилом в семье раньше, чем мы с братом Вовкой помним себя. А когда подросли, стали к этому дню готовить самодельные подарки. Так появился и стал постоянным украшением на елке вырезанный мною из картона газетчик, бегущий со свежим номером газеты, а от Вовки пришла и устроилась на елке немыслимая птица с шикарным хвостом. Отец хвалил нас и сразу же прилаживал наши подарки на елку. Когда у отца выбралось время, он смастерил огромную пятиконечную светящуюся звезду, которая вращалась вокруг оси. С этой звездой мы ходили колядовать, пели что-то неразборчивое про Рождество Христа, но получали щедрые конфетные и пряничные подарки. Из детской памяти, наверное, такое не уйдет никогда.
Сельский вид в окрестностях Полтавы
Начало XX в.
Начало XX в.
Полтава
Как жалею я теперь, что никогда не расспрашивал отца о его родителях, не интересовался теми, чьи лица вместе с лицами моих родителей хранились на фотографиях в семейных альбомах. С огромным трудом и не всегда достоверно пытаюсь сейчас по надписям на тех фотографиях, по обрывкам запомнившихся разговоров между родителями, по слухам восстановить историю прошлого. Не хочу, чтобы мой сын оказался в таком же положении к тому времени, когда меня не станет.
По фотографиям, выполненным в манере того времени на плотном картоне с тисненными золотом медалями и фамилией владельца ателье, там, где на обороте сохранились надписи, сделанные рукой отца или матери, можно установить, что до 10 мая 1915 года родители жили в Полтаве. Наверное, их знакомство завязалось раньше – была карточка, где они сняты вдвоем в 1913 году. В Полтаву отец перебрался из приютского дома, который был где-то под Полтавой.
Николай Григорьевич Христенко
Полтава. 1913
Мама
Полтава. 1915
А в приюте он оказался по решению мачехи, поскольку рос, как сейчас бы сказали, «трудным» ребенком. Подрос немного и удрал в город. Поступил «мальчиком на побегушках» в какой-то магазин, работал грузчиком, выбился в ученики продавца, стал приказчиком в галантерейном магазине. По тем временам – завидная карьера.
Полтава. Улица Гоголя
Начало XX в.
Семья Кумпан
В подвале магазина, где работал отец, размещалась пошивочная мастерская, в которой работала ученицей швеи Мотя Кумпан. Мотя была прилежной, старательной и способной белошвейкой и к тринадцати годам уже заработала себе на белую шелковую блузку и модные ботинки-полусапожки с высокой шнуровкой. У нее даже хватило денег, чтобы сфотографироваться во всем этом великолепии в лучшей фотографии города у господина Л. Смелянского. Как это было непросто, можно судить по тому, что в 1918 году уже во Владивостоке мама фотографируется снова в этих ботинках. Она их так берегла, что привезла с собой в Маньчжурию и долго носила. Это были «исторические» сапожки. О них часто вспоминали в разговорах отец с матерью. Дело в том, что у мамы было еще две сестры: старшая – Агриппина и младшая – Ефросиния, нигде не работавшие, ничему не учившиеся. Отец их звал «вертихвостками», а старшую Груню в сердцах обозвал «проституткой», что она ему на всю жизнь запомнила. Стоило маме чуть зазеваться, как какая-нибудь из сестер захватывала сапожки и удирала. Из-за этого часто срывались свидания, назначенные отцом маме, и он «выходил из себя».
Отец
Полтава. 1915
Вернемся к отцу. Приказчиком он был видным, отличался большой физической силой и ловкостью. Любил побаловаться двухпудовыми гирями, перекидывая их из руки в руку. Пудовики двумя руками подбрасывал вверх, ловил их и снова подбрасывал по двадцать раз. Любой прочности упаковочный канат, завязанный какой-то особой петлей вокруг пальцев, рвал без видимых усилий. Было в нем что-то от артиста-циркача. Любил удивить публику каким-нибудь фокусом, построенным на силе и ловкости. Очень любил. На одной из фотографий он снят в мае 1915 года обнаженным по пояс. Демонстрирует атлетическую грудь. Точно помню: объем его груди в спокойном состоянии при полном выдохе – 114 сантиметров, а при вдохе – 118. Вот так. Заставляя меня делать упражнения, говорил: «Грудь для человека-борца – самое главное!»
