«Я подозреваю даже его, – сказал себе Баррис. – Собственного начальника, высшего чиновника в “Единстве”. Нервишки у меня сдали от напряжения – это действительно безумие. Мне нужен отдых, – в отчаянии подумал он. – Смерть Питта совсем меня доконала. Я чувствую свою ответственность за случившееся, так как после всего я по-прежнему здесь, за этим столом, в безопасности, в то время как горячие юнцы, подобные Питту, работают на передовой, там, где опасно. Они погибают, если что-то идет наперекосяк. Таубману, мне, всем начальникам – нам нечего страшиться этих безумцев в коричневых халатах».

По крайней мере, пока нечего страшиться.

Взяв бланк запроса, Баррис начал писать.

Он писал медленно, взвешивая каждое слово. Бланк был рассчитан на десять вопросов. Он задал только два:

а) Представляют ли целители какую-либо опасность?

б) Почему ты не реагируешь на их существование?

Затем он опустил бланк в щель линии доставки и сел, прислушиваясь к тому, как шелестит под панелью сканер. За тысячи миль отсюда его вопросы влились в огромный поток других вопросов, поступавших со всех концов мира к «Вулкану-3» из офисов «Единства», которые имелись в каждой стране. Одиннадцать региональных отделений Управления. Каждое со своим директором и персоналом. Каждое со своими полицейскими органами, подчиненными региональному начальнику.

Через три дня наступит очередь Барриса, и к нему придут ответы. И тогда наконец мучившие его вопросы, рассмотренные сложнейшим устройством, получат разъяснение. Как и другие чиновники высшей категории, все важные проблемы он предоставлял решать огромному компьютеру, упрятанному в подземной крепости где-то в окрестностях Женевы.

Выбора у него не существовало. Все дела такого уровня решались «Вулканом-3» – и это был закон.

Он вызвал одну из своих секретарш. Она вошла в кабинет и направилась к его столу, приготовив блокнот и ручку.

– Слушаю, сэр, – улыбнулась она.

– Я хочу продиктовать письмо вдове Артура Питта, – сказал Баррис.

Дав ей адрес, он вдруг передумал:

– Нет, пожалуй, я напишу его сам.

– Сами, сэр? – переспросила секретарша, моргнув от удивления. – То есть, как это делают дети в школе?

– Да.

– Могу я спросить почему, сэр?

Баррис не знал. У него не было разумных причин.

«Сентиментальность, – подумалось ему после того, как секретарша вышла. – Возврат к временам детства».

«Ваш муж погиб, выполняя служебный долг, – начал он, сидя за столом и обдумывая слова. – “Единство” глубоко скорбит. Как директор, я желаю передать вам свои личные соболезнования в этот трагический час».

«Проклятье, – подумал он, – я не могу отделаться письмом. Я обязан поехать и встретиться с ней; я не могу писать подобные вещи. В последнее время их слишком много. Слишком много смертей, чтобы я мог их перенести. Я не “Вулкан-три”. Я не могу игнорировать это. Я не могу молчать. А ведь несчастье случилось не в моем регионе. Парень даже не был у меня в подчинении…»

Соединившись со своим заместителем, Баррис сказал:

– Хочу, чтобы вы меня заменили сегодня. Я беру тайм-аут. Чувствую себя неважно.

– Очень плохо, сэр, – ответил Питер Аллисон.

Но голос его выдавал. Он был рад, что займет место босса, пусть даже ненадолго.

«Ты будешь на моем месте, – подумал Баррис, закрывая и запирая ящики своего стола. – Ты охотишься за этим постом так же, как я охочусь за постом Дилла. Ступень за ступенью вверх по лестнице – к вершине».

Он записал адрес миссис Питт, положил его в нагрудный карман и быстро покинул офис, радуясь тому, что уходит, найдя оправдание для бегства из удушающей атмосферы.

Стоя перед классной доской, Агнесса Паркер спросила:

– Что вы вспоминаете в связи с тысяча девятьсот девяносто вторым годом? – Она обвела взглядом класс.

– Тысяча девятьсот девяносто второй год – это год окончания Первой атомной войны и начала декады международного урегулирования, – ответил Питер Томас, один из ее лучших учеников.

– Возникло «Единство», – добавила Патриция Эдвардс. – Разумный мировой порядок.

Миссис Паркер сделала пометку в классном журнале.

– Правильно. – Она почувствовала гордость за точные ответы детей. – А теперь, может быть, кто-нибудь расскажет мне о Лиссабонских законах тысяча девятьсот девяносто третьего?

Класс молчал. Несколько учеников заерзали на сиденьях. В окна задувал теплый июньский ветерок. Малиновка села на ветку и застыла, прислушиваясь, нет ли где поживы. Деревья лениво шелестели.

– В этом году был изобретен «Вулкан-три», – сказал Ганс Штайн.

Миссис Паркер улыбнулась:

– «Вулкан-три» был создан задолго до этого, его сделали во время войны. «Вулкан-один» – в тысяча девятьсот семидесятом году, «Вулкан-два» – в семьдесят пятом. Вообще компьютеры появились еще до войны, в середине века. А серия «Вулкан» была изобретена Отто Джорданом вместе с Натаниэлем Гринстритом, работавшими для «Вестингауза»[2] в начале войны…

Голос миссис Паркер чуть не перешел в зевок. Она с усилием подавила его. Еще не время для сна. Сегодня в школе должен был появиться генеральный директор Джейсон Дилл со своей свитой, проверять идеологию образования. По слухам, «Вулкан-3» запросил сведения о школьной системе. Он, кажется, желал узнать, насколько эффективны общеобразовательные программы в формировании мировоззрения общества. В этом и состоит задача школы, и гуманитарной школы в особенности: дать детям надлежащие установки. А зачем же еще нужны школы?

– В чем суть Лиссабонских законов тысяча девятьсот девяносто третьего года? – повторила вопрос миссис Паркер. – Никто не знает? Мне стыдно за вас. Вы не можете вспомнить наиболее важные факты, которые вы должны вынести из школы! Думаю, дай вам полную свободу, вы бы читали только книжки, которые учат лишь сложению и вычитанию да ведению бизнеса. – Она негодующе топнула ногой. – Ну? Я услышу хоть какой-то ответ?

Ответа не последовало. Лица учеников выражали полное отсутствие мыслей. И вдруг с задних рядов раздался звонкий голос:

– Лиссабонские законы низвергли Бога!

Миссис Паркер ошеломленно заморгала.

– Кто это сказал? – требовательно спросила она.

Класс зашумел. Все головы повернулись назад.

– Кто это сказал?

– Дженни Бейкер! – завопил один мальчик.

– Это не она! Это Дороти!

Миссис Паркер быстро пошла по проходу вдоль ученических столов.

– Лиссабонские законы тысяча девятьсот девяносто третьего года, – с напором начала она, – были наиболее важными законодательными актами за последние пятьсот лет.

Она говорила нервно, высоким, резким голосом. Постепенно класс повернулся к ней. Их заставила это сделать многолетняя дрессировка.

– Все семьдесят наций мира послали своих представителей в Лиссабон. Все мировые организации «Единства» согласились с тем, что крупные компьютеры, построенные Британией, Советским Союзом и Соединенными Штатами, до сих пор использовавшиеся в чисто информационных целях, отныне получат абсолютную власть над национальными правительствами в определении глобальной политики…

В этот момент генеральный директор Джейсон Дилл вошел в класс, и миссис Паркер почтительно смолкла.

Она не впервые видела этого человека, реальное физическое существо, контрастировавшее с тем образом, который средства массовой информации создавали для публики.

И, как уже случалось прежде, она снова была поражена огромной разницей между реальным человеком и его официальным имиджем. Интересно, как воспринимают его дети? Она обвела их взглядом. Все они смотрели на генерального директора со страхом, забыв про все остальное.

«Он действительно не так уж отличается от всех нас, – подумала она. – Создание высшего ранга… и одновременно обычный человек. Энергичный пожилой мужчина с умным лицом, моргающими глазами, доверительной улыбкой. Невысок ростом. Ниже любого человека из его свиты. В свите трое мужчин и две женщины. Все в деловых костюмах чиновников высшей категории. Никаких особых знаков отличия, никаких дорогих украшений. Если бы не знала, то не догадалась бы. Он так обычен».