Люди ищут спасения, Рахмани, вот что записано на серой паутине. Люди ищут спасения от самих себя, от несчастий, которые они плодят…

Четвертая твердь приемлет всех богов, но они не склоняются там перед троном Премудрого, как привыкли нашептывать бесноватые проповедники. На четвертой тверди боги сливаются в единой сущности, но это тебе пока рано… Запомни лишь одно, запомни и поверь: самые достойные Учителя прошлого, те, кого народ нарек Слепыми старцами, посещали четвертую твердь и видели рай.

Там рай, Рахмани, поистине рай для любого человека. Там люди любят друг друга, как… как молодые голуби, что воркуют на башнях, или как нежные ягнята на лужайке. Там нет убийств и клеветы, там радостно встречать рассветы и провожать Корону…

Мир не тройствен, Рахмани. Мир четырехмерен. Четыре направления у сторон света, и четыре имени у главных ветров. Дома строятся с четырьмя углами, и человек счастлив, когда защищен с четырех сторон. У нас четыре конечности, и, когда мы хотим чему-либо придать устойчивость, мы строим это с четырьмя опорами. К примеру, краснодеревщик не станет делать стол с двумя ногами, как у цапли, либо с тремя ногами, как у цапли, опустившей голову в воду, ибо это ненадежно…

Но доказательств гораздо больше, чем мы себе можем вообразить. И главное доказательство, Рахмани, — это вечная Тьма, сковывающая западное полушарие Зеленой улыбки. Откуда во льдах берутся те изумительные, страшные и роскошные вещи, как не с тверди-прародительницы? Они достаются королям и императору Зеленой улыбки, но те глупы и не в силах разобрать верное значение посылаемых нам знаков. Когда ты вырастешь, Рахмани, ты отправишься туда, на границу вечной Тьмы, и станешь ловцом. Ты сменишь одного из тех, кто сейчас охотится во льдах…

Ты не будешь знать в лицо своих товарищей, других детей Авесты, которых мы посылаем на враждебную твердь. Мы изменим тебе лицо, высветлим волосы и глаза, ты будешь не так заметен и не так ненавидим там, где придется провести много месяцев… Мы будем учить тебя всему, что умеем, чтобы ты не боялся. Может так случиться, что на учебу уйдет много лет, но вся наша жизнь — лишь капля в реке вечности.

Ты будешь искать живой Камень пути…

…Рахмани словно очнулся от сна. Он опять находился в лабиринте, и опять его окружали Слепые старцы, но давно канули в прошлое времена юношества.

Он вернулся по призыву Учителя.

Он шел по следу живого Камня пути.

Он дрался с посланцами доминиканского ордена.

Он забыл свое тело на берегу Кипящего озера.

…По прошествии тягучих и искрометных лет, по прошествии тысяч дней, проведенных в седле и за кафедрой в библиотеке, по прошествии тысяч ночей, проведенных под голыми звездами и под балдахинами из драгоценнейших тканей, Рахмани Саади вздрагивал на твердом глинистом берегу Кипящего озера, а та его часть, что и была настоящим Рахмани Саади, снова беседовала с Учителем.

— Что же теперь? — спросил Саади.

— Шестнадцатый огонь, — озвучил мечту Учитель и распахнул ладонь. На ладони друг за другом, очень быстро, катались три голубых шарика. Они метались с такой скоростью, что Рахмани не сразу разглядел — шарики вовсе не гнались друг за другом, а кружили по вытянутым овальным орбитам, оставляя за собой мерцающие бирюзовые шлейфы.

— Это и есть шестнадцатый огонь? — подставляя ладонь, благоговейно выдохнул Рахмани.

— Это одна из ипостасей его, — вздохнул Учитель, и Рахмани показалось, что третий глаз, начертанный индиговой краской на морщинистом лбу наставника, на мгновение ожил. — Мы не можем указать тебе точно, где искать Янтарный канал. Тебе понадобится особый канал, очень глубокий, самый глубокий и недоступный из всех, которые ты встречал до сих пор. Тебе понадобится мужество, чтобы нырнуть в бездну…

— Я сделаю это, Учитель.

— Шестнадцатый огонь будет ждать внутри тебя.

— Я оживлю Камень пути, учитель.

— Эта женщина, что волнует тебя…

— Она не остановит меня, Учитель. Я заберу у нее Камень.

— Дорога в рай может показаться тебе дорогой в один конец.

— Я вернусь назад, Учитель. Я отыщу счастливую твердь.

— Как это случилось, Зоран? — выпалила я. Мне не терпелось высказать ему многое, очень многое. О десятках ночей, которые я провела в тревоге и негодовании, не зная, что же предпринять. То ли покупать, то ли продавать, и по каким ценам продавать запрещенные товары. О шакалах, слонявшихся у имения Ивачичей всякий раз, стоило хозяину отлучиться. О сборщиках податей, о шпионах султана, о скупщиках краденого и кредиторах, вспоминающих о долгах именно тогда, когда денег нет. О заброшенных Янтарных каналах, которые могли лопнуть и разорваться в любой момент, зашвынув меня вместе с караваном вьючных лам туда, откуда никто еще не возвращался. О сотнях тысяч динариев, которые жгли мне мозг, на которые предстояло закупать оружие и нанимать тех самых центавров, отборную конницу Искандера, для атаки Джелильбада и дворца Омара.

— Гандхарва… — прохрипел мой нашедшийся супруг, а затем сделал сумасшедшее усилие и улыбнулся. Это была его улыбка, блеск его сказочных зубов, нежность и упрямство его мальчишеских губ, спрятавшихся в зарослях нечесаной бороды. Зоран походил на ведического аскета, на одного из тех умалишенных, что кишат в трущобах Бомбея и заселяют катакомбы.

Гандхарва. Мерзкие двурушники. Итак, его предали полукони, дальние родственники фессалийских центавров, расселившиеся от болотистых низовий Срединного королевства до раскаленных бамбуковых рощ Бомбея. Их не так уж много бродит по чащам, но местные правители предпочитают с ними не связываться, даже гордятся друг перед другом, если разбойников удается зазвать на государственную службу…

У меня есть за что их ненавидеть.

Полукони гандхарва отличаются от красавцев из Фессалии не только уродливым внешним видом, но даже запахом. Про их мерзкое поведение и обычаи я не хочу упоминать, дабы не чувствовать себя измазанной в нечистотах. В холке они редко достигают высоты абиссинского тяжеловоза, покрыты по преимуществу черной короткой шерстью, торсы их мужчин жилисты и нередко разрисованы татуировками, а гривы, в отличие от фессалийцев, они не стригут и не прокрашивают, так что можно встретить седых или безобразно рыжих полуконей. Их женщины так же коварны и воинственны, как мужчины, а жеребят они таскают на себе, почти как сумчатые волки, только карманы на спину шьют сами, точнее — плетут из собственных грубых волос.

В свитках Александрийской библиотеки существует несколько упоминаний о битвах гандхарва с водными титанами, с одноглазыми людоедами и с амазонками. Якобы древние полужеребицы, дравшиеся наравне с мужчинами, перенимали у амазонок неприятный обычай удалять одну грудь для более удобного пользования луком. Кроме того, по примеру циклопов, они приспособились обтачивать резцы, набивали на них стальные заостренные коронки, чтобы в схватках наносить врагам тяжелые увечья, и разработали даже специальную тактику смертельных укусов. В родовом поместье Рахмани Саади мне как-то показали полустертые рисунки, выполненные на бычьей коже; там изображались приемы рукопашной, при которой самка-гандхарва пускала в ход страшные ножи, спрятанные во рту. Она либо вырывала у противника гортань, либо прокусывала шею сзади, повисала на громадном циклопе всем весом, проворачивалась вокруг оси, ломая ему позвоночник…

Само собой, гандхарва, как более слабые по сравнению с центаврами Эллады, исторически предпочитали лук и пращи всевозможному оружию ближнего боя. В борьбе с амазонками они так преуспели, что начисто истребили племена полубезумных женщин-воинов, зато и сами потеряли больше трех четвертей населения, поскольку их соперники отличались завидной мстительностью и не успокаивались даже в третьем поколении и в шестом колене родни…

У полуконей Срединной империи, селившихся по заболоченным берегам Янцзы, существуют напевные рифмованные легенды, повествующие о запретных городах в джунглях, в которых размещались десятки тысяч семей, где теплых нор хватало всем. Якобы расцвет царств, поклонявшихся Золотому коню, их героическому предку, пришелся на времена, когда хунну и подданные императора Чи еще не умели строить дамб, и Янцзы разливалась на сотни гязов, образуя плодородные заливные луга, рай для копытных… Тысячи лет тому назад люди почти не тревожили отважных гандхарва, но врагов у них хватало. Это и разумные гады, поднимавшиеся из моря вверх, против течения рек, и злые бесы, селившиеся в вулканах, и амазонки, якобы воровавшие копытных малюток, чтобы сделать из них покорную тягловую силу, и коварные предки черноногих, уже тогда бороздившие небо на клыкастых ящерах, и другие племена полуконей… Когда-то их было гораздо больше, и я в это охотно верю. Я в это поверила ребенком, когда впервые попала в заброшенный город, укрытый в зеленых недрах джунглей. Это случилось ранней весной…