Она распахнула одеяло. Ее глаза стали еще огромнее, насколько это было вообще возможно.

– Я так продрогла, Хэтерфилд. Посмотри же на меня.

Нельзя смотреть.

Но он не смог устоять и посмотрел.

– Да, я вижу, – снова прохрипел он, не отрывая взгляда от ее ярко-розовых сосков, которые возмутительно топорщились и были так близко от его облаченной в шерсть груди. – Да, вижу. – И, как ломается с треском опора, которая удерживает всю конструкцию, так и его самоконтроль развалился на части и осыпался на пол где-то между ними.

Ему хотелось вырвать себе глаза. Ему действительно этого хотелось. Но его полностью захватило созерцание груди Стефани. В реальности ее груди были еще прекраснее, чем рисовало воображение, – пышные, округлые, налитые и… такие одинокие. Ибо им не хватало ласки мужской руки.

Не осознавая, что делает, Хэтерфилд протянул руку и нежно провел большим пальцем по самому кончику соска правой груди.

– О. – Девушка вздрогнула. – Мне уже гораздо теплее.

Он снова провел пальцем по соску, такому маленькому и твердому, словно камешек, но покрытому нежной, бархатистой кожей.

Он склонился над ним и лизнул. Коснулся языком самой верхушки, крохотного островка кожи. Он не видел в этом ничего плохого.

– Хэтерфилд.

Он больше не мог бороться с собой. И пусть весь мир проклинает его за греховные помыслы. Он желал ее бело-розового тела, воображая, как оно становится податливым в его руках, как он покрывает его жаркими поцелуями, ласкает и, наконец, овладевает им. Его жезл, уже давно готовый к атаке, с силой упирался в застежку брюк, грозя вырваться на свободу.

Хэтерфилд лизнул другой сосок. Такой прохладный, твердый, гладкий бугорок, сладкий, как и сама Стефани.

Она тихонько застонала и, обхватив за шею, укутала его одеялом.

Главное – оставаться одетым. Если не снимать одежду, он сможет контролировать себя и все будет хорошо. Он сможет ласкать и целовать ее, полностью сохраняя самообладание. Он сможет исследовать изящные изгибы ее тела, вдыхать аромат и касаться бархатной кожи. Он согреет ее продрогшее тело, используя все доступные ему способы.

В конце концов, она просила его о помощи. И, как истинный джентльмен, он обязан помочь.

Ее обнаженное тело, избавившееся от мужского платья, казалось воздушным, светлым и безупречным, как изящная ваза эпохи Мин, слишком хрупким, чтобы его касаться. Но он уже знал, насколько крепкой и выносливой была эта девушка. Только недавно она прошла на веслах две миле вверх и вниз по реке с непостоянным, приливным течением. Он обхватил ладонями ее груди и прикрыл глаза. Ощущать их тяжесть и мягкую податливость, когда он слегка сжимал их, чувствовать влажный бархат ее кожи было райским наслаждением.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

– Я люблю твои руки, – прошептала она в ответ. – И твои губы.

Он склонился над ней и начал целовать очень нежно, легко касаясь губ, пока ее губы не приоткрылись буквально на йоту, потом еще чуть-чуть и еще. Он пил ее сладкое дыхание. Он упивался им. И никак не мог насытиться. Он добрался до кончика ее языка и провел по нему своим языком так нежно, словно погладил носик крохотного котенка, и звук, который вырвался из ее груди, очень походил на мяуканье, жалобное, но требовательное.

Этот стон был настолько соблазнительным, что ему снова захотелось его услышать.

Он снова начал играть с ее языком, вызывая эти жалобные стенания, в то время как его пальцы поглаживали ее грудь. Указательными пальцами он массировал соски. Большие пальцы ласкали тонкую кожицу у основания, отчего Стефани впилась руками в его спину, а мяукающие звуки переросли в стоны удовольствия.

Этого было мало. Хэтерфилду хотелось большего.

Его язык проник глубже, переплетаясь и играя с ее языком, Стефани судорожно впилась в одеяло, но каким-то непостижимым образом ее пальцы добрались до его волос и массировали голову костяшками каждого пальчика. Она изогнулась, откинувшись назад, и ее груди расплющились о его ладони. Пора бы ему остановиться. Под тонкой преградой из одеяла ее жаркое порозовевшее тело свидетельствовало о том, что он достиг своей цели – она согрелась и снова была полна жизни.

Но ему было мало этого. Хотелось продолжения.

– Хэтерфилд. – Ее губы скользили по его щекам и подбородку. – Боже, Хэтерфилд, прошу, не останавливайся. Я сгораю от желания. Я хочу тебя.

– Я хотел помочь тебе согреться. – Но он уже не мог справиться с собой.

Обхватив его голову руками, она с силой потянула его вниз, пока они не распластались на полу под уютной защитой одеяла. Его ноги были холодны, как лед, но все остальные части тела горели огнем. Он ласкал ее спину, длинную шею, мокрые короткие волосы, ее изящные ушки. Он лежал на ней сверху, опираясь на локти. Он отбросил волосы с ее лица. Ее полуоткрытые глаза были устремлены на него.

Он мог остановиться. Одежда служила ему надежной защитой: он ощущал соблазнительные формы ее тела, но не мог чувствовать бархатную, гладкую кожу. Она обвила его ногами, но он не мог ощутить их скольжения по своей коже. Его чресла были готовы взорваться, но одежда держала их в плену, создавая видимость пристойности. Пока он не причинил ей вреда. И именно сейчас следовало остановиться.

Она согрелась. В его руках ее тело стало жарким, словно угли в печке.

– Прошу, Хэтерфилд, – сказала она, выпуская из рук одеяло.

У него перехватило дыхание.

Ее кожа была очень светлой, словно сливки, что ха-рактерно для рыжеволосых людей, с редкими нежными веснушками. Ему хотелось поцеловать каждую маленькую крапинку. Разумная часть его сознания еще пыталась сопротивляться, приказывая остановиться, но он игнорировал глас вопиющий и принялся за веснушки, расплескавшиеся по ее плечам, ключицам, над грудью. Она боролась с его джемпером и хлопковой блузой под ним, пытаясь стащить их с него. Он схватил ее за руки, прижал их к полу у края одеяла и жадно поцеловал.

– Я не буду снимать одежду, – сказал он. – Неужели ты не понимаешь?

Она кивнула.

Он приподнялся и начал нежно ласкать губами ее шею, спустился к груди, прекрасной груди юной сирены, и начал посасывать сосок. Задохнувшись от удовольствия, она изогнулась ему навстречу.

– Хочешь еще? – спросил он.

– Хочу!

Он склонился над ней. Его губы посасывали сосок, язык ласкал нежно-розовый кончик, пока из ее груди не вырвался крик, а бедра судорожно не устремились навстречу его чреслам.

Он принялся за другой сосок, продолжая пальцами ласкать первый, имитируя то, что проделывал ртом. Ее стоны музыкой звучали в его ушах. Он ощущал чистый, свежий аромат Стефани, неповторимую, неизвестную науке, смесь соленого и сладкого в сочетании с запахом цветов, или мяты, или специй – аромат, присущий только ей, живой и естественный.

– Хэтерфилд, умоляю, – ее голос прерывался рыда-ниями.

– Что такое, Стефани? Чего ты хочешь? – Ему хотелось, чтобы она озвучила свое желание.

– Ты знаешь, чего я хочу. Ты сам все знаешь. – Ее руки, освободившись от плена его ладоней, скользнули к поясу брюк.

– Нет! – сказал он резко, словно отрезал.

От неожиданности она опустила руки. Глаза удивленно распахнулись.

– Не надо, – сказал он, смягчив тон. Он начал целовать ее в шею, пока не добрался до мочки уха. – Позволь мне помочь тебе, Стефани. Я точно знаю, что нужно делать. Ты получишь то, чего так сильно хочешь. Лежи спокойно, а я позабочусь о тебе.

– Но я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты овладел мною.

«Я хочу, чтобы ты овладел мною», – эти слова обжигали, словно огнем.

– Я сделаю все, чтобы ты получила удовольствие. Доверься мне. – Его нежные руки скользнули по ее груди, спустились к животу и замерли на бедрах. Большим пальцем он погладил маленькие крутые завитки волос.

Ее дыхание стало тяжелым и прерывистым.

Он лег подле нее и проследил взглядом за своей рукой. Он чуть не потерял голову от того, что увидел. Его большая ладонь лежала на грациозном изгибе ее молочно-белого бедра; аккуратный треугольник золотисто-каштановых завитков указывал путь к запретному плоду. Он растопырил пальцы, лаская ее живот большим пальцем с одной стороны и мизинцем с другой, и спустился вниз, полностью накрыв рукой мохнатый холмик, который идеально вписался в окружность его ладони.