– Прошу прощения, – сказал мистер Дакуэрт и провел рукой по лбу. – Я сам отец, поэтому воспринимаю подобные вещи близко к сердцу. Сэр Джон, я перефразирую вопрос, чтобы доставить удовольствие моему ученому коллеге. Как вы считаете, где маркиз Хэтерфилд проводил большую часть времени – в вашем доме или в доме герцога и герцогини Сотем, мир ее праху?

Даже не взглянув в сторону герцога или Хэтерфилда, сэр Джон посмотрел прямо в глаза мистеру Дакуэрту; усталость, вызванная удушающей жарой июльского дня, мгновенно исчезла с его лица, уступив место суровой маске.

– В моем доме, – коротко ответил он.

Пальцы Стефани, сжимавшие перо, стали мокрыми от пота. Она посмотрела на бокс, где стоял Хэтерфилд. Он, как всегда, держался спокойно, опираясь руками на перила, лишь легкая улыбка играла на губах. Словно речь шла не о его отце и мачехе, а о каких-то незнакомцах, имена которых тут же улетучились из его памяти.

С довольной улыбкой мистер Дакуэрт обратился к присяжным:

– Благодарю вас, сэр Джон. Надеюсь, суд удовлетворен ответом на вопрос о сыновних чувствах лорда Хэтерфилда.

Кэдоган-сквер, Лондон

Ноябрь 1889 года

Среди многочисленных достоинств, которыми обладала ее королевское высочество Стефани, самая младшая принцесса Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф, было умение выглядеть старше своих лет.

– И последнее напутствие, – строгим голосом и со строгим выражением лица сказала мисс Динглби в последний день перед отъездом из Девона. – Отныне ты вступаешь в ряды представителей адвокатской профессии и обязана быть дисциплинированной. Кто рано ложится и рано встает?

– Ну, конечно! – весело воскликнула Стефани и подняла чашку с чаем, словно произносила тост. – Что может быть проще. Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет!

Еще вчера утром все было как обычно – чудесный поздний завтрак на столе и большая чашка приятно согревающего чая. Сегодня утром все круто изменилось. Стефани открыла глаза и поняла, что лежит на узкой кровати в маленькой, скудно обставленной комнатушке, никаких признаков завтрака и в помине не было, не говоря уже об аромате горячего чая. Лишь холодный дождь угрюмо барабанил в грязное окно. Она сделала единственно разумную вещь в этой ситуации – перевернулась на урчащий от голода живот и погрузилась в сон.

Через мгновение – во всяком случае, ей так показалось – громкий стук раздался прямо у нее в голове. Стефани приоткрыла один глаз.

Слегка смутившись, она поняла, что звук идет от двери, а не из головы. Тем паче. Кто посмел так грубо ломиться к ней!

Оказывается, она произнесла это вслух.

– Как вы смеете! – крикнула она. – В этом нет никакой необходимости!

Стук прекратился на секунду, и кто-то спросил: «Сэр?»

Боже! Ее голос. Стефани совершенно забыла о том, что ей нужно изменить тембр. Она откашлялась и понизила голос, добавив хрипотцы.

– Нет необходимости так барабанить. Я буду готов через минуту.

– Сэр! – И снова тук-тук-тук. – Сэр Джон требует, чтобы вы спустились вниз сию же секунду, через десять минут он отправляется в адвокатскую контору! – Тук-тук-тук. – Сейчас же выходите, сэр! Мне не поздоровится, если вы еще не одеты!

Стефани села на кровати и тряхнула головой. Она посмотрела на простой белый циферблат часов, которые стояли на простой белой тумбочке возле кровати – и, о ужас! – стрелки показывали семь часов сорок шесть минут. Затем ее взгляд упал на простую белую ночную сорочку, в которой она спала. Постепенно Стефани начала приходить в себя.

Медленно.

Слишком медленно.

О боже! Она все вспомнила.

Долгий, дождливый день, который она провела, трясясь в экипаже и прижимаясь к массивным, твердым, как камень, бедрам маркиза Хэтерфилда, ледяной пристальный взгляд холодной, словно фарфоровая кукла, леди Шарлотты. Сэр Джон, зарывшийся в свои бумаги. Затем поезд и снова экипаж до Кэдоган-сквер и, наконец, спартанский ужин, состоящий из хлеба, сыра и бокала мадеры в компании молчаливого сэра Джона в его готической столовой (леди Шарлотта удалилась с подносом наверх, в свою спальню). Дождь, бесконечный дождь. Приклеенные усы раздражали кожу. Скучный черный шарф нагонял еще большую тоску.

Дождь.

От этих тоскливых воспоминаний Стефани совсем приуныла. Удивительно, что она вообще смогла очнуться этим утром.

– Иду! – отозвалась Стефани без особого энтузиазма.

Тук-тук-тук.

– Прошу вас, сэр, выходите! Иначе не сносить мне головы!

Стефани спустила ноги с кровати и собралась с духом.

– Передайте сэру Джону, – четко произнесла она низким голосом, – что я спущусь вниз через три минуты одетый и выбритый.

Стук прекратился.

– Хорошо, сэр, – вслед за этим послышались удаляющиеся шаги, и наступила блаженная тишина.

Итак, со стуком покончено. Теперь надо быстро привести себя в порядок.

Что касается бритья, то здесь все просто, ибо у нее нет бакенбард, которые требовали ежедневного ухода. Оставалось только прилепить темные усики. (Вчера Стефани находила все это забавным и даже эффектным, но сегодня она всей душой ненавидела противные усы за то, что кожа от клея жутко чесалась.) Стефани нащупала свои черные брюки и быстро натянула их, затем облачилась в строгую блузу, застегнувшись на все пуговицы. Надев строгий жилет, она быстро и ловко завязала шарф, плеснула на лицо ледяной воды и пригладила густые каштановые волосы, смазав их маслом. Зубная щетка, зубной порошок. Несколько капель клея и усы. Туфли. Черт бы подрал эти пряжки.

Времени на все у нее ушло в два раза больше, поэтому она буквально скатилась вниз по лестнице и застыла, столкнувшись с лакеем, который держал в руках поднос.

– Сэр?

– Мы будем завтракать? – едва переводя дыхание, спросила она.

– Если вы пройдете со мной, сэр.

Лакей с достоинством, не спеша двинулся вперед, Стефани засеменила следом за ним. По залу плыл чудный аромат, от которого у нее закружилась голова, – запах мяса, жареных тостов с коричневой корочкой, специй и сливок. А еще аромат свежезаваренного чая и еще множество других манящих флюидов. Стефани обожала завтракать. Особенно в воскресенье, когда мисс Динглби давала небольшую поблажку и разрешала позже приступить к занятиям, она просиживала за столом по часу, набивая желудок, отправляя в рот большие куски, сдобренные жирным соусом. И все это запивала чаем, не ограничиваясь одной чашкой. А под конец по настоянию гувернантки нужно было обязательно съесть немалую дольку грейпфрута.

После такого завтрака ее желудок издавал протяжные, неприличные звуки, громко возвещая о насыщении.

Лакей свернул налево, и Стефани проследовала за ним в элегантную утреннюю столовую, одна стена которой состояла из стеклянных дверей, отчего комната была залита светом, насколько позволяла погода и окружающие дома. Но сейчас Стефани мало интересовали пасмурное утро за окном и вид, открывавшийся на сад сэра Джона. Глаза девушки были прикованы к огромному подносу по правую руку от нее, уставленному едой и, судя по запахам, сулящему приятные ощущения. Стефани подалась вперед и первым делом схватила тарелку.

Сзади раздался громкий голос сэра Джона:

– Доброе утро, мистер Томас. Наконец-то, – последние слова резанули слух.

– Доброе утро, сэр Джон. Немного пасмурно, не находите?

– Мой милый юноша, – сказал сэр Джон тоном, который явно не соответствовал истинному значению слова «милый», – что это вы делаете?

– Собираюсь позавтракать, конечно, – заявила Стефани, положив яйцо в пашотницу, и склонилась над столом, выбирая между колбаской и почками. – Завтрак – самый важный прием пищи в течение дня, как утверждает этот американец… правда, я забыл его имя. Он как-то связан с электричеством.

– Безусловно, – сухо, слишком сухо сказал сэр Джон. – Но, к сожалению, вам придется обойтись без – завтрака.

– Пропустить завтрак? Но почему?