— Надо же, даже имя мое полное вспомнила… — он говорил это без обычного своего укора, без даже легкой толики задора. Как-то обреченно. Будто ему сейчас даже хотелось, чтобы я звала его не полным именем, а как обычно, Литом. Нарушая все правила, подбираясь к нему максимально близко. Ведь это было только наше с ним тайное обращение, наше любимое противостояние: Лит-Ялина.

— Он хорош собой, знатен, приближен к императору. И то, что не эльф, в нашей ситуации даже лучше. Если станет известно о твоем изъяне, ему предъявить будет нечего. Ведь закон о чистоте магии в смешанном браке, одобренном императором, не действует. Тебя не будут проверять.

— Он мне неприятен, Лит. — я старалась не сорваться в слезы. — Он груб, и. насильно заставляет меня. Ты же видел! Я не хотела поцелуя.

— Ты красивая, молодая, задорная. — слова довались брату с трудом, но он все же заставлял себя говорить. — Мужчине, уже осознавшему, что ты принадлежишь ему, сложно не хотеть заполучить хотя бы поцелуй. Его такое поведение не красит, конечно, но это естественно.

Я слушала его — такого родного, любимого, но сейчас стоящего на чужой стороне. Он пытался оправдать гадкие поступки мужчины по отношению к собственной сестре. Хотя в приоритете должна быть я. Априори. У нас одна кровь, одна магия. Семейные узы эльфов всегда невероятно тесны. Мы воспринимаем таких близких родных, как свою часть. Братья и сестры, родители, дети. Вот наш узкий круг. Те, за которых готовы отдать даже свою жизнь.

И как бы мы с Литманиэлем друг друга не третировали, как бы не дрались и ругались, в сложной ситуации надежнее и ближе не найти.

Но сейчас, когда так плохо, брат не со мной. И от того крутит внутри ненавистный вихрь. Он поднимает чужую магию, полностью блокируя все эльфийское во мне. Я в таком состоянии даже помощника призвать не смогу.

ИЛитманиэль это чувствует, поэтому отстраняется сам, пытаясь теперь воззвать к только ему ведомой правде.

— Мы пытались, Анэлия. Ты же знаешь, что к императору ездил и отец, и я. Приводили аргументы, говорили, что он тебе не нравится. Но Дарель что-то пообещал, и видимо весьма ценное. Потому что император и слушать ничего не желает.

— Помоги мне сбежать, Лит. Чтобы отец не знал ничего. Он же не позволит. Он министр, его за причастность по головке не погладят. Но ты же пока не состоишь при дворе. Присягу не принимал, а значит и проверить тебя на верность не смогут. — я схватила его за руки, стиснув как могла сильно. — Лорд Дарель погубит меня! Он жесток, я вижу червоточину в его душе. Ты же тоже это чувствуешь. Помоги!

Но полные сочувствия глаза, брат прикрыл длинными ресницами. Мы делили боль на двоих, он знал сейчас, как мне невыносимо и муторно, но помочь бежать категорически отказывался.

Я проснулась среди ночи в слезах. Плакала впервые за много месяцев. И была этому несказанно рада. Потому что вынести то, что сейчас видела и чувствовала, без срыва невозможно. А слезы дают хоть какой-то выход эмоциям.

Они не хотели ее слышать. Самые родные. Не могли помочь. Любили, жалели, но все-таки отдали ненавистному мужчине. Ее семья… Моя семья.

И теперь я понимала, что Дарель ее просто сломал. Опротивел настолько, что Анэлия его… убила. Тонкая, хрупкая эльфийка смогла переступить через свое я, чтобы больше не быть с ним рядом.

Я вчера на себе прочувствовала эту чужую магию внутри. Она текла и во мне, выжигая кровь, переворачивая суть. Неконтролируемая сила, прорывающая все блоки, ломающая самые сильные преграды. И такая сила, вырвавшись, могла многое.

Эти сны, где я ощущала себя частью своей семьи, была Анэлией, непросты. Они дают четкое понимание ситуации, помогают понять причины поступков всех членов семьи, и выдаются крайне дозированно. Только тогда, когда это нужно. Кто-то медленно подталкивает меня к какому-то важному шагу, решению.

И сегодняшний сон был хоть и тяжелым, но далеко не последним. И я понимала, что следующий принесет гораздо большую боль.

Мне нужен был Литманиэль. Чтобы помог понять, как пользоваться эльфийской магией. Она отличается от привычных постулатов и догм, которые в меня вбиваются уже несколько месяцев. Поэтому дядя еще на допросе пытался добиться перевода в Менэльтор, ведь понимал, что в человеческом королевстве многое преподается по-другому.

Только вот во мне причудливым образом магия перемешалась, видимо сказалось родство с людьми. И кроме эльфийской, стихийной с их помощниками и благостностью, и чуждой, непонятного действия, перешедшей от мамы, во мне также имелась внутренняя, характерная для магов человеческой крови.

Мне только предстояло во всем начинать разбираться, постигая собственные силы и возможности. Но то, что теперь понимаю, откуда это взялось, обнадеживало.

Магия, которую эльфы называли изъяном, откровенно пугала. Определенно природного свойства, потому что вызывала усиленный рост растений и цветение, но одновременно с тем, крайне агрессивная и мощная. Она блокировала основную силу, накатывая неожиданно и остро, полностью перекрывая возможности контроля. Будто была важна только она, а не скромный человечишка, в котором даже невозможно развернуться. Ей было тяжело томиться в рамках тела, и только на воле получалось становиться собой.

В маме эта магия проявлялась с раннего детства, во мне — лишь вчера. И не понятно, что лучше. Жить с этой ношей, постепенно привыкая и осознавая ее тяжесть, или вот так — одним рывком, который может навсегда перевернуть судьбу. Ведь не видь я во сне, как мама вливала избыток силы в землю, сегодня натворила бы бед. Раз экранирование для нее — пшик, а не преграда. А ведь заслон ставил не какой-то там адептик, а сильный эльф.

Мне сейчас как никогда хотелось увидеть отца, прижаться к его могучей груди, и выговорить все, что так давно наболело. Постоянно занятая, погрязшая в учебе, разгадке языка на шкатулке и отношениях с Ароном, я совсем не замечала, что скучаю. По папе, Эрре, дому.

И становилась, наконец, понятна эта четкая разделенность во мне на своих и чужих. Не потому что я черствая и не способна чувствовать, просто эльфийская кровь проявляет себя четким ограничением круга родных. Какая-то тройственная система отбора.

Я же сразу почувствовала тягу к Литманиэлю, с первой минуты знакомства. Как и всегда гораздо больше любила папу, несмотря на то, что мачеха растила меня как родную. То проявляется родство — кровное, безусловное. И я знала наверняка, что, если удастся познакомится с отцом Литманиэля и его братом, мы примем друг друга безоговорочно. Я уже их любила, ни разу даже не увидев.

Расположение к Карлу и профессору Тоскану. Достаточно было взгляда, чтобы магия, бушующая внутри нас, зацепилась за тонкие щупальца — каналы. При чем в брате сила спала, не отменяя, однако, своего существования. То проявление родства магии, редкое, но очень важное. Она притянула нас друг к другу, и мы этот дар не оттолкнули. Приняли ответственность за судьбу, казалось бы, чужих людей. Тут не нужно было даже ритуала, он лишь более усиливал уже существующую связь. Раз проникшись, нас расцепить теперь невозможно.

И самое сложное и мной до сих пор не постижимое — родство душ. Я ведь сколько себя помню, воспринимала Лира, как нечто, со мной неразделимое. Он часть меня. Половина, четверть, треть… Не знаю, и разбираться уже не стану. И когда эту часть из моей души вырвали, насильно, с кровью, было ужасно больно. И уже ничего не вернуть, не поставить на место. Дыра так и останется там, внутри, так и будет болеть. Лишь интенсивность со временем меняется, немного стихая. И теперь не режет или жжет, как вначале, а лишь немного тянет.

Но жить вот так, без куска собственной души все-таки можно. Хоть и не совсем полноценно…

Ранний подъем, конечно, никого не красит. Но вот чтобы так.

Пугало. Натуральное, в полный рост. И вот у этого нечто в отражении зеркала половина крови — эльфийская. Скажи мне кто-то о такой вероятности месяц назад, ни в жизнь не поверила. Где я, и где эти сумасшедше-прекрасные существа.