— Со мной все хорошо, — промямлила девушка слабо.

Ингрид подняла взгляд и увидела, что находится в палатке. Вокруг стояли еще пять человек или около того, и все вокруг воняло рвотой. Она села. Она снова оказалась в своей уединенной палатке, а руку ей приковали к тому же самому железному шару. Во рту был ужасный привкус. Горло саднило, на зубах осел липкий налет.

— Цепь старая, вот звенья и порвались. Нужно их заменить. — Она показала на сломанные звенья.

— Интересный фокус, — произнес жрец. — Или очень большая удача.

— Если я попадаю в ловушку, мир помогает мне освободиться. Это мой дар.

Харрод склонился над ее походной постелью и рассеянно поддел ногтем грязное пятно у нее на плаще.

— Ты знаешь, откуда я родом, волчонок? — спросил он.

— Нет. Я знаю только, что мой отец и дядя Магнус тебя ненавидели.

— Твой отец отнял у меня родовое имя, — ответил он. — Как он сказал, из–за бесчестья. Старый Слеза не был дальновидным. Он не понимал, что сила всегда побеждает честь.

— Если верить тебе, — возразила она. — Так откуда ты? Откуда ты родом?

— Из Старого Гара, — ответил Харрод. — Я пришел на прекрасные земли Фьорлана в поисках силы. И нашел ее в Джарвике, а не во Фредериксэнде.

— Мой брат сильнее Рулага.

— Сильнее, чем лезвие ножа в ночи? Твоя семья слабая. И она правила слишком долго. — Жрец сел на пол, скрестив ноги. — Я хочу, чтобы ты поняла, девочка, — твой брат умрет. Он неминуемо умрет, а ты будешь жить. Но насколько легкой будет твоя жизнь, зависит уже от тебя. Ты выйдешь замуж за верховного вождя новой страны.

— Я не хочу, чтобы Фьорлан изменился, — ответила Ингрид.

— Не тебе решать. Мы решили освободиться от Рованоко и своей волей править этим миром.

— Я все равно не хочу, чтобы мир менялся. — Девушка откашлялась, сухое горло болело. — Можно мне попить?

Харрод положил ладонь ей на лоб.

— Ты будешь жить. Твари наводят тревогу на тех, кто рядом. И это тоже хорошо — иначе жители Тиргартена вздумали бы дать нам отпор.

Жрец вытащил грязную фляжку, открыл пробку и тонкой струйкой стал вливать воду ей в рот. Ледяная вода обожгла язык, но успокоила горящее горло. Ингрид взяла фляжку и прополоскала рот, выплюнув содержимое в лохань для умывания. Но привкус рвоты не исчезал.

— Пойду–ка я, пожалуй, — сказал Харрод. — Снаружи будет дежурить охрана, и стражники не пьют. Если попытаешься сбежать — или затеять очередное ночное приключение, — я отрублю тебе ногу, и Рулагу придется жениться на калеке. И я не шучу. Доброй тебе ночи, волчонок.

Он вышел из палатки в сопровождении своих людей, и девушка осталась одна. Скорее всего, он не шутил, но она все равно собиралась сбежать. Когда они будут достаточно близко к городу, она совершит свой коронный выход. А Харрод может сам отрезать себе свою глупую ногу.

После нескольких часов сна без сновидений Ингрид приоткрыла один глаз и посмотрела на полог палатки. В щель был виден падающий снег, который мешал разглядеть, что происходит снаружи, но она слышала голоса. Они ворчали и ругались, жаловались на холод, на еду, на похмелье. Люди Медведя всегда казались ей такими жалкими. Они никогда не смеялись вместе, не шутили друг с другом. Они только ругались и издевались над другими. Ингрид они совсем не нравились. Точнее, она их ненавидела.

Прикрыв глаза от снежного сияния, она выглянула наружу. Там царила суматоха. Большинство палаток уже сняли с места, сложили и теперь загружали в сани. Лязг оружия и доспехов разносился далеко по заснеженным равнинам, и у Ингрид внезапно появилось очень нехорошее предчувствие. Оно еще больше усилилось, когда она увидела собранные и готовые к работе осадные орудия, которые по частям везли от самого Фредериксэнда. Шесть огромных деревянных башен, установленных на широкое основание с полозьями, тащили несколько упряжек собак. За ними ехали толстые бревна, подвешенные на цепях на деревянной раме. Тараны. Осадные башни. Она никогда раньше их не видела, но представляла, что это такое. И неожиданно все происходящее обрело пугающую реалистичность — и пугающую серьезность.

— Эй, хватит глазеть, — буркнул на нее какой–то воин с толстым брюхом. — Полезай обратно в палатку. Я сниму цепь, когда мы будем выдвигаться.

— Вы готовитесь напасть на город? — спросила она. — Уже сегодня?

Он усмехнулся, издав неприятный булькающий звук, и сплюнул на снег.

— Мы не настолько близко, дурочка. Но нам уже нужно готовиться к битве.

— А эти штуки… похожие на деревья? — спросила Ингрид. Губы у нее дрогнули.

Воин мрачно посмотрел на нее, больше не улыбаясь.

— Ничего про них не знаю, — ответил он и ушел прочь.

Девушка нахмурилась и вернулась в палатку. Ее сумка, все еще плотно застегнутая, стояла в углу. После отъезда из Фредериксэнда ей не хотелось ее открывать: она знала, что, если снова увидит свою коллекцию камушков, ей станет еще грустнее. Последнее, что ей сейчас требовалось, — вспоминать о счастливых временах. Ингрид не знала, как ей выбраться из нынешней передряги, но не сомневалась: для этого нужно быть стойкой, а не плакать все время. Упрямство, несговорчивость, веселая улыбка — больше у нее ничего не осталось. И коллекция красивых камушков ничего не изменит.

Ингрид свалила походную скатку и одеяло в безобразную кучу и натянула ботинки. Пальцы ног обожгло морозным воздухом, но она быстро согрелась, укутавшись в толстый шерстяной плащ.

— Пора выходить, девчонка, — сказал кто–то снаружи.

Она чуть помедлила, пытаясь дышать размеренно, взять себя в руки, затем закинула за плечи дорожную сумку и вышла из палатки, и всего за минуту двое ждавших ее мужчин сложили шатер. Военный лагерь, ранее простиравшийся вокруг, снова стал колонной груженых саней и вооруженных людей. Мужчины, постоянно хмельные во время вынужденного простоя, сейчас снова внезапно превратились в воинов: они строились в колонны, разбивались на отряды и подразделения. Какими бы разболтанными они ни были на отдыхе, сейчас, во время сборов, они казались настоящими профессионалами. Но теперь их стало меньше.

Бесконечные ущелья, идущие от Хрустальной реки, заполнились людьми — Рулаг продвигал свою армию к равнинам Тиргартена. Звучали приказы, которые люди с топорами, глефами и щитами передавали дальше по колонне. Все личные пожитки лежали в санях. Последними лагерь покинули осадные орудия. Каждое охранялось обслуживающей командой и тяжело вооруженным арьергардом. Ингрид почувствовала себя пылинкой в огромном черно–коричневом море.

— Все изменилось, юная госпожа, — произнес каресианец, Кэл Вараз, неожиданно возникнув слева от нее. Он двигался почти бесшумно.

— Не подкрадывайся так ко мне! — ответила она. — Я не могу узнать о твоем приближении, даже по запаху… не то что Бейранда, например. Или моего предполагаемого будущего мужа.

Каресианец хмыкнул — возможно, так он пытался сдержать смех. Или он просто хмыкнул. Ничего более. Девушка мрачно воззрилась на него. Смуглое лицо каресианца осунулось, на привычно гладких щеках проступили морщины.

— Ты видела дар моей госпожи. Я понимаю это по твоим глазам.

Она кивнула, сглотнув от внезапно нахлынувшего ужаса.

— Никто не говорит мне, что это. Кто они такие.

— Они дети Лесного Гиганта. Тебе стоит запомнить их. Они будут твоим жрецом и твоим алтарем.

Ингрид снова сглотнула и попыталась придумать что–нибудь умное в ответ, но не смогла.

— Ты расскажешь мне о них? Кто они такие? То есть кем они стали сейчас. Я знаю, что раньше они были обитателями леса.

— Некоторые знания опасны, — ответил каресианец. — Иные тайные стороны мира нельзя свободно исследовать… к тому же юный разум очень хрупок.

На Ингрид вдруг нахлынуло возмущение — будто предположение о ее хрупкости так ее оскорбило, что победило даже страх.

— Я уже однажды видела их, — сказала она, будто хвастаясь. — Они были ужасны. Но я не сошла с ума. Наверное, у меня стойкий разум.