Ещё было огромное веселье, когда мы переселялись в новую, Володину, половину дома.

Но этому предшествовала смерть Володи, новое замужество тёти Клаши – потом у неё родилась девочка, вроде бы Валя, затем похороны этой девочки, похороны тёти Клаши. Когда она слегла от горловой чахотки, маме пришлось ухаживать за ней, да и за нами. Тётя сосала лимоны, корочки бросала на пол, мы с Ритой их подбирали и тоже сосали. Мама не успевала уследить. Мы обе инфицировались туберкулёзом. Мама давала нам пить рыбий жир, который не дал заболеть по-настоящему.

Мне же запомнилась свадьба тёти Клаши с Унжиным, её вторым супругом.

Нас троих – меня, Клашку, Ритку, мама с папой, уйдя на свадебный вечер к тёте Клаше, закрыли в нашей половине дома. Клашка от огорчения, что нас закрыли, принесла с кухни столовые ножи, дала и нам с Ритой по ножу, и мы этими ножами проковыряли моховую прокладку между брёвнами и, вероятно, поковыряли гостей. Там умолкли песни, прибежали папа с мамой и нам, конечно, попало. Но мы уже успели нахохотаться, обозревая через щель пёстрое общество.

В новой половине я первым делом сильно поранилась: села на обломок стекла от настольной керосиновой лампы, которую сломала Клаша. Мама бегом бежала со мной в больницу. Стекло вытащили, но рана долго не заживала. Перед сном мама смазывала больное место свежим сливочным маслом. Остаточек от масла я выпрашивала у мамы и думала про себя, что этого масла я могла бы съесть много-много. Оно мне очень нравилось.

Я родилась, чтобы стать врачом. Чтобы у людей было меньше страданий. У родных же моих и близких к семье соседей всегда что-нибудь болело.

В два года от роду я поняла, что я – есть, что я – существую. Но, вероятно, и у меня со здоровьем были нелады. Я родилась недоношенной семимесячной крошкой.

Мама часто носила меня в больницу к фельдшеру Беде, старику с седой головой. Сидя со мной на диване в очереди к кабинету, больные старушки жаловались одна другой на свои хвори. Одна говорила: «Ой, беда, ноги болят!» Другая вторила ей: «Ой, беда, спину больно, не разогнусь!» И другие стонали. У всех что-то болело.

Подходила наша очередь, мама раздевала меня и, почему-то, ставила голенькую на стол перед Бедой. Подмышку мне совали градусник, свободной ручонкой я хлопала себя по голому, плотненькому животику и крутила глазёнками по стенам кабинета, по шкафам с блестящими штучками. Мне хотелось их подержать в руках, узнать, что это, для чего? Пока мама объясняла Беде о моём здоровье, убедившись, что на меня не смотрят, я достала градусник и долго его рассматривала. Он зачаровал меня. Интересная, загадочная, прозрачная штучка, что может знать она обо мне, для чего её воткнули мне под руку и велели плотно прижимать, не уронить? Мне это было нужно знать. Я спросила взрослых об этом, а на меня мама закричала, зачем я взяла градусник, – его можно уронить на пол, изломать!

А потом старик-фельдшер заглядывал мне в рот, в горло, в глаза. Мне не нравилось всё это, я вырывалась. А после, дома, мама закапывала мне в глаза и нос капли, я буянила и кричала.

И я решила сама стать врачом, лечить людей. Пока мама была занята делами, я собрала несколько свободных стеклянных флакончиков, в некоторые налила воды. Среди флаконов каким-то образом попала красивая бутылочка с крепкой уксусной эссенцией. А уж в это время мне исполнилось три года. Я созвала подружек, таких же глупышек, как я. Мы стали играть в больницу. Я – врач! Нам было весело.

И вот, надо же, пришла к нам в это время соседская девочка, Клаша Мальцева, конечно, сейчас, наверное, её уже нет в живых. Ей было тогда тринадцать лет.

Она засмотрелась на нашу игру, встала в очередь к «врачу», а когда очередь её подошла, она жалуется: «Ой, беда, – ноги болят!» Я дала ей бутылочку с уксусной эссенцией. Я не знала, что это такое, – просто понравилась бутылочка, попавшая на глаза. Я с достоинством, как это делал на приёме старик-доктор, говорю Клаше: «Придёшь домой, натри ноги этим лекарством». Отпустила «больную» домой.

Она и верно, дома натёрла ноги не разведенной уксусной эссенцией. Вечером бежит её мать к нам и жалуется маме на меня: «Твоя-то девка моей дала эссенцию и велела натереть ею ноги!»

Моя мама испугалась. Ноги у Клаши, со слов её матери, покраснели и распухли! А меня как ветром сдуло, я убежала от взрослых, поняв, что сделала что-то плохое. Я спряталась под одеждой в прихожей и слушала разговор мам. Соседка, сильно рассерженная, ругала мою маму не шутя.

Тогда моя мама сказала: «Твоей девочке тринадцать лет, моей только три! Скорее смажьте ножки Клаше любым маслом и обратитесь к Беде!»

Женщина ушла, я сильно жалела Клашу. Ножки её болели недели две.

Я поняла, что лечить надо осторожно…

Мама сказала мне: «Чтобы лечить, прежде надо долго учиться!» И я решила, что буду учиться.

Было это давно, лет сорок назад. Я была молода, и только что приступила к своей медицинской практике. Желание облегчить беды человеческие появилось в раннем детстве.

Вот мечта сбылась, я сижу на приёме, в маленькой сельской больничке. Я сосредоточена и серьёзна…

«Следующий!» – произношу я и гляжу на входную дверь.

Вошла пожилая колхозница из ближней деревеньки.

«Садитесь!» – приглашаю женщину ласково, придвигая ей поудобнее стул. Приготовилась к записи в дежурном журнале. Спрашиваю фамилию, как зовут, на что жалуется. «Раздевайтесь до пояса» – говорю ей, не глядя на неё: я записываю её жалобы. Записав, оборачиваюсь к больной: сидит, пригорюнившись, собрав одежду подмышки, оголив зад и живот до грудей!

«Ну, шшокоти буди!» – приглашает она меня. И так её вид, и её приглашение «шшокотить» рассмешило меня, что я не справилась и расхохоталась.

Женщина глядела на меня с удивлением. Нахохотавшись, я говорю, что у доктора сначала раздеваются до пояса сверху! А уж, если будет нужно, тогда только переходят далее.

Оказалось, – женщина впервые в больнице. Жила себе и жила в свои шестьдесят лет, не жалуясь на здоровье. И заплакала, обидевшись на мой смех. Пришлось мне извиняться: я же ещё не видела, чтобы без необходимости сразу оголяли нижнюю часть тела.

Я уже имела медицинского стажа четыре года, работала на прежнем месте, на железнодорожной станции. Там случалось много случаев из жизни местного населения и проезжающих. Случаев трагических (с поездами шутки плохи), а порой и очень смешных.

В июне месяце поздним вечерним поездом мы вчетвером везли тяжелобольную женщину в межрайонную больницу для стационарного лечения. Больная в состоянии глубокой сердечной декомпенсации, осложнённой асцитом.

Я – на седьмом месяце беременности, наши животы одинаково привлекают внимание, только разница в возрасте, да я на ногах. Я очень озабочена состоянием больной: я отвечаю за её жизнь!

Поезд остановился на нужной станции. Нас должны встретить медработники с носилками. Мы всегда заранее договаривались об этом по селектору. Больных туда возили часто, по необходимости. На этот раз нас не встречают. Поезд стоит долго, два часа, затем возвращается в Пермь. Двое из медработников ушли торопить носилки. Я и ещё фельдшерица остались при больной. В вагоне свет отключили, только луна светит в окно.

Вдруг в вагон забегает короткий толстый человек, руки в стороны, взмахивает ими, как крыльями и громко каркает, высоко при этом подпрыгивая, как бы собираясь взлететь. Большими прыжками подскакал к нам, и взгляд его почему-то привлекла наша больная. Перестав каркать, он склонился над ней и, неожиданно для нас, ткнул кулаком ей в живот! И ещё размахивается для следующего удара! Больная охнула.

Я подскочила к нему, успела схватить за руку. Он оборачивается ко мне, видит мой живот и тоже что-то замышляет не доброе.

Человек явно не нормален. Моя напарница-фельдшерица и санитарочка в ужасе спрятались за мою спину. Я встала между больной и «Вороном» – так он себя назвал, и тихо, ласково стала говорить с неожиданной «птицей»: «Тише, тише милый, не трогай наши животики, у нас там маленькие деточки, мы приехали в больничку, не обижай нас, ты хороший мальчик!” И чудо свершилось: он заговорил со мной тихим голосом. Показывает пальцем на мой живот и на живот больной, я трепещу от страха, вдруг изуродует меня? Защитить некому, я же защищаю всех, кто со мной. Слава богу! Слышим топот многих ног и голоса. За нами пришли! У меня подкашиваются ноги от пережитого.