Но в то же время Ринкон прекрасно понимал, что тот образ жизни, который он ведет, сильно ему вредит. Аскетизм истинных революционеров – это не для него. Иван любит женщин, любит роскошь, что делает его легкой мишенью для критики, но он все равно не готов ни от того ни от другого отказаться. Ну, от роскоши, может быть, и отказался бы, но от женщин – никогда.

Однако есть и более серьезная проблема: Иван Ринкон не до конца уверен, что безоговорочно предан семейству Кастро. Да и Генерал не сумел сохранить с кубинскими вождями такие же хорошие отношения, какими они были раньше. Что-то произошло между Фиделем и Генералом, но что именно, Иван не знал. Хотя то, что они отдалились друг от друга, было очевидно. Возможно, именно это повлияло на отношение многих высокопоставленных лиц и руководства G2 к Ивану, особенно на отношение к нему Гальвеса. Однако вряд ли можно только этим объяснить решение не привлекать сейчас к делу лучшего из кубинских агентов, который к тому же занимался в последнее время именно Венесуэлой. И вот однажды днем в кабинете Ивана появился Генерал. Он был сильно расстроен. И с особым значением глядя в глаза сыну, почти шепотом сообщил:

– Готовь чемоданы. Я сделал то, чего до сих пор старался никогда не делать: пожаловался на своего лучшего друга. Только ни о чем меня не спрашивай. Сейчас главное – чтобы ты добился успеха и обеспечил нашу страну венесуэльской нефтью. И пожалуйста, будь осторожен.

Не сказав больше ни слова, Генерал развернулся и старческой походкой направился к двери. Иван кинулся было за ним, но отец, не оборачиваясь, лишь махнул рукой:

– Оставь, не надо. Я знаю, где тут у тебя выход. Займись лучше делами.

Уже через несколько часов Иван получил приказ, которому суждено было изменить всю его жизнь.

– Если этого Чавеса не убьют, – сказал ему Гальвес, – и если он не окажется агентом янки, ты должен будешь внедриться в его ближайшее окружение и любым способом сделать нашим другом. И даже больше чем другом. Кроме того, ты должен поставить заслоны действиям ЦРУ. В первую очередь ликвидировать человека, который руководит их операциями в Венесуэле.

На Ивана его слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы. С профессиональной точки зрения, задание было сложнейшим: перебраться в Каракас, обнаружить главного агента ЦРУ в Венесуэле и уничтожить его. Кроме того, ему предстояло расширить свою агентурную сеть и внедриться в социальные, политические и экономические круги страны. Но главное – в военную среду.

– Все будет выполнено, – уверенно отчеканил Иван.

До отъезда ему предстояло решить кое-какие вопросы. Отцу объяснять ничего было не надо, тот отлично знал, с чем будет связано внезапное исчезновение сына. Любовницам Иван сказал, что завод по производству удобрений, где он работает, отправляет его для обмена опытом на такой же завод во Вьетнам. Женщины плакали – он их утешал. И как всегда, лучше всего это у него получалось в постели.

В Каракас Иван летел из Доминиканской Республики, где “шлифовал” свою легенду, то есть вживался в новую роль и готовился стать совсем другим человеком. В самолете он смотрел в окошко. Они шли на посадку. Ринкон уже видел аэропорт и посадочную полосу, которая тянется вдоль берега недалеко от огромного горного массива.

– Что ж, готовься, Венесуэла, к тебе в гости пожаловала Куба, – произнес он беззвучно, но с большим волнением.

Кристина сидит в офисе ЦРУ в Лэнгли, с головой погрузившись в составление срочного отчета, где требуется хотя бы в общих чертах объяснить, кто есть кто в истории с неудавшимся переворотом в Венесуэле – начиная с подполковника Уго Чавеса. До нынешнего дня должность, согласно которой она отвечала за “венесуэльское направление”, восторга у нее не вызывала. Порученное ей дело не требовало особенного напряжения сил и вряд ли могло продвинуть хотя бы еще на одну ступеньку вверх по карьерной лестнице, как другие задания, выпадавшие на долю Кристины за годы службы – сначала на военном поприще, а затем в качестве сотрудницы ЦРУ. Она тем не менее была благодарна судьбе за то, что рядом всегда находился Оливер Уотсон, ее шеф и наставник. Именно он воспитал ее, помог овладеть самыми ценными навыками, необходимыми как на войне, так и в разведке: сперва взял в морскую пехоту, в свою элитную часть, а потом привел с собой в ЦРУ и неизменно заботился о ней как о родной дочери. Да, любил и заботился, но работа, порученная не так давно Кристине, не вызывала у нее азарта, и дух от нее не захватывало. Правда, ощущение, будто она попала в стоячее болото, было для нее не новым. Терзаться она начала еще несколько месяцев назад. Девушка хорошо себя знала и понимала, что ничего не боится так, как скуки, а кроме того, амбиции не позволяли ей спокойно и терпеливо дожидаться, пока случится что-нибудь действительно важное, что-нибудь такое, что даст ей возможность отличиться, чтобы и коллеги и начальство признали в ней лучшую в своей области.

Кристина знала, что способность оставаться незаметной не мешает ей быть очень тщеславной. На самом деле как незаметность, так и профессиональный успех защищали девушку от тех неприятностей, что преследовали ее с самого детства. И хотя прежние опасности ей уже не угрожали, ее продолжали мучить вполне реальные страхи. А успех всегда становился противоядием от этих страхов.

Однако ни коллеги, ни друзья ни о чем таком не догадывались. Люди считали Кристину сильной, умной и храброй. И совершенно неукротимой. Именно неукротимое тщеславие было причиной ее недовольства нынешней работой. Но дело было не в ЦРУ, этой организацией она восхищалась, дело было в Венесуэле, стране, которая казалась Кристине невероятно скучной. И девушка делала все, что только можно, чтобы ей дали другое, более трудное, задание. Нет, ей вовсе не хотелось вновь участвовать в настоящей войне, вновь оказаться на поле боя – такое она уже испытала в Панаме, с нее хватит. Но ведь должно же существовать что-нибудь более интересное и более полезное для карьеры, чем сидение за письменным столом и составление отчетов по ситуации в стране, где “никогда ничего не происходит”. Кроме того, агенты, мечтавшие заработать дополнительные очки, знали: сейчас начальство обращает внимание и отличает в первую очередь тех, кто занимается Ближним Востоком или Азией, но уж никак не Латинской Америкой. “Пусть переведут меня на Иорданию, Пакистан или Китай – только бы избавиться от Венесуэлы”, – не раз просила Кристина Уотсона, однако все разговоры такого рода оказывались безрезультатными.

Проходили месяцы, и разочарование пустой и незначительной, на ее взгляд, работой вгоняло Кристину в депрессию. При этом депрессию подпитывала еще и тайная связь с сенатором Бренданом Хэтчем, которого она вроде бы любила и который говорил, что любит ее, хотя по-прежнему отказывался уйти от жены и сделать их роман явным. Иными словами, отношения их были зыбкими и приносили ей сплошные переживания.

– Поверь мне, детка. Все переменится к лучшему. Поговори еще раз с шефом и убеди его, что тебе необходимо заняться чем-то другим, – советовала мать во время их последнего телефонного разговора.

Мать считала, что Кристина работает в Министерстве сельского хозяйства в Вашингтоне. И только ближайшие друзья знали, что ее нынешняя служба связана с разведкой. По мнению матери, депрессия Кристины объяснялась зимним временем, разочарованием в работе и одиночеством. Не оставив без внимания совета матери, Кристина уже через несколько дней после попытки военного переворота в Венесуэле, обедая с Уотсоном в кафе, воспользовалась случаем, чтобы снова завести речь о своих терзаниях:

– И все-таки… Когда ты наконец избавишь меня от Венесуэлы? Сколько раз я жаловалась, что меня совершенно не интересует эта страна.

Уотсон посмотрел на Кристину с сочувствием, так как отлично понимал причины ее отчаянного настроения. Но в его распоряжении не было другого сотрудника, который лучше бы подходил для этого направления. Поэтому он и не хотел снимать Кристину с Венесуэлы. Уотсон всегда получал удовольствие от разговоров со своей подопечной и восхищался ее умением мгновенно уловить суть проблемы и собрать нужную информацию, он ценил ее знание истории и способность применять свои способности при разработке конкретных планов.