«Я забыл, к чему снится янтарный буйвол…» Я забыл, к чему снится янтарный буйвол. Он лежит во тьме на стёганом одеяле. И могучий бес в пепельных крыльях бури голубые кольца в ноздри его вдевает. Ведьмы плетут венки и нанизывают на рога его. Если ты не евнух, любая раздвинет ноги. «Практикующий магию практикует и полигамию», — смотрим книгу Еноха. Ты, конечно, можешь бежать, но я тебе не советую, ведь куда бы ты ни бежал, все дороги ведут к погибели: мы едим своих стариков, чтобы ночь оставалась светлой, те закалывают детей, чтоб дожди наконец-то выпали. Покажи язык из погребальной урны. Что за дело им, как ты здесь оказался? Вспоминай же – У Лао-цзы был янтарный буйвол (для профанов – чёрный, в апокрифах пишут: красный). «Ты смотришь, как бабочки замертво падают на пол…»
Ты смотришь, как бабочки замертво падают на пол. Ты слышишь оркестр: он играет то Баха, то Франка. Выходишь из комнаты и на негнущихся лапах идёшь параллельно покрытому саваном парку. В передних конечностях – тельце зверька. И, вгрызаясь в дрожащую плоть, ты опять перепачкался красным… Разводят костры существа с ледяными глазами у смутных порталов, на площади круглой и грязной. Ты силишься вспомнить, откуда всё это взялось, и летишь без страховки в какие-то чёрные дыры, где в кожаных креслах сидят здоровенные лоси, сидят и хохочут, что старые, что молодые. На их мониторах ты словно вращаешься в танце, становишься вихрем, несёшься сквозь эры ли, яти, сперва искривляя, потом распрямляя пространство, пока не проснёшься, что бабушка надвое, кстати. «На первом канале, в прямом эфире…» На первом канале, в прямом эфире Бог говорит, что Бога не существует. Кто же тогда снимает эти смешные фильмы, где плохие парни тупо сидят на стульях, на глазах у зрителя хорошея? Вот они поднимаются, покидают бар, но наливаются кровью их бычьи шеи, и все вспоминают, что это плохие парни. Положительные герои не дремлют тоже. Начинается перебранка и перестрелка. Если хочешь спать, пуля тебя уложит… Между тем на город нацеливаются тарелки инопланетян, похожих на что-то вроде абрикосового желе с сиреневыми глазами. Ты идёшь на кухню. Рухнув, лежишь в проходе. Изо рта с шипением выползают титры – это что ещё за сюрпризы? Бог раскрывает зонт, говорит, всё идёт по плану. Срочно звони любовнице, делай визы. На ковчег позволено только парам. «Развернувшись, пуля летит в материнский ствол…» Развернувшись, пуля летит в материнский ствол. Человек открывает глаза, закрывает рот. Или наоборот. Садится за шаткий стол… И убийца выходит в двери спиной вперёд. Человек, нареку его Немо, уйдёт и сам, но не сразу, а где-то, может быть, через час. Вот он мчится с предельной скоростью на вокзал. Всё высматривает кого-то – судью, врача, друга детства или ту женщину в голубом, что опаздывает на поезд «Прости-прощай»? Передёрнет она плечами – и вся любовь, растекутся стальные волосы по плечам. А потом (или было б правильней – «до того»?) он закажет (а в прочих версиях – «заказал») два мартини, и всё представится трын-травой: и разлука, и этот чёртов базар-вокзал. Вот сидят они изваяньями падших душ. А меж ними плитой могильною чёрный стол… И когда в его номер вбежит разъярённый муж, Немо даже не попытается выбить ствол. «Небо светлеет в проёме между двумя…» Небо светлеет в проёме между двумя зданиями, похожими на печальных старых слонов. И в одном из них нет меня, если в другом свистит на конфорке чайник. Скажем, в квартире номер 126. Это ещё не значит, что я там есть. Все совпадения, по существу, случайны, лица размыты, факты искажены; вместо имён игреки или зеты. Часто, вернувшись, не узнаёшь жену. Счастье, что можешь спрятаться за газету. Небо светлеет. Рыба гниёт с горы мусора. Чародеи пасут дворы, топчут дары, ненароком попав в апокриф. Сизая крыса, выскочив из норы, изображает бегающий «апофиг». Выпив свой кофе, я подхожу к окну, вижу себя в таком же окне напротив. Всматриваясь друг в друга, мы жадно ку — рим, говорим жестами о погоде. «видишь дачи ты зрением периферийным…» видишь дачи ты зрением периферийным но откуда им взяться, скажи в толчее небоскрёбов вдоль которых, подобные зомби, бредут грибники в предвкушенье добычи, с корзинами и ножами может, ты извращенец, что видишь такое? или принял чего или ловишь чужую волну? эй, да с кем я вообще говорю? ты – химера! химера… утыкан высотками сити белый ленточный червь извивается в небе, оставлен самолётом, спешащим в Мадрид эвкалипт напрягает зелёные бицепсы веток но не в силах на месте сияющий шар удержать… ничего необычного разве только взволнованный гремлин с красной розой в руке на свидание что ли бежит да в тени эвкалипта, закончив ворочаться, дремлет тощий квантовый кот, бирюзовые крылья сложив да ведут грибники небоскрёб на цепи по деревне |
