Медитация на красном георгине В осеннего воздуха медленный ток небрежной рукой вплетена паутина, и мощный, раскидистый куст георгина венчает прекрасный цветок. Как слизень, в слепом летаргическом трансе сквозь влажные дебри пластинчатой чащи свое существо незаметно влачащий — так взгляд, замирая на каждом нюансе, скользит осторожно по зелени темной, вдоль русел прозрачного терпкого сока, сквозь тени и блики восходит истомно к цветку без греха и порока. Не темпера, не акварель, не сангина смиренно творили цветок георгина, но плотное масло, мазок за мазком. Он алый, как крест на плаще паладина, и темно-багрова его середина, и с плотью планеты извечно едина, и звездам он тоже знаком. Он в душу вмещается полно и сразу, и в ней позабытый восторг воскресает, и пиршество глаза – на грани экстаза, когда откровением вдруг потрясают отшельника – лики на створках киота, а кантора – громы классической фуги, спартанца – кровавая рана илота, любовника – лоно подруги. Он цвета любви, полыхающей яро, родник нестерпимого красного жара… И поздние пчелы стремятся к летку, вкусив от его бескорыстного дара, и солнце – сверкающей каплей нектара, и первая чакра моя, муладхара, раскрыта навстречу цветку. «Туман… туман… Сырая пелена…» Туман… туман… Сырая пелена грунтует холст… Полста вторая осень сезонной меланхолии полна. Белёсый воздух плотен. Иглы сосен его сгущают в бусины, да так, что каждая надета на хвоину, принадлежа ветвям наполовину, но тяготея к травам. Это знак, что нам уже не светит бабье лето… Иные кроны догола раздеты, а рядом – шамаханская парча, этюд в академическом альбоме за тонким слоем кальки. И любое движение: скольжение грача, неторопливый клок печного дыма, грибами порастающий пенёк — от мутного белка неотделимы. Летит неяркий жёлтый огонёк, за ним летит через минуту новый… Паучья сеть становится основой для ткани медитации, устав висеть без дела… бисерные нитки растянуты на лозах… Две улитки на ложе виноградного листа осенних чувств испытывают прелесть и делают, что в голову взбрело, под кисеёй тумана, в нежной прели преображаясь в чувственный брелок. В природу запустенье внедрено… Лежат лужаек рваные татами, где колтуны примятых бурьяно́в привычно вспоминаются цветами, но, впитывая утреннюю мглу, цветут – ты не поверишь! – анемоны, друг другу уступая церемонно последнюю бездомную пчелу. …Вот новый лист по воздуху несёт, сбирает лепту время, строгий мытарь. Всё млечно, растушёвано, размыто и тихо всё… Виноград Утречко октябрьское сыро и пасмурно. Ночь неторопливо снимает покров с гроздьев кабошонов под сизою патиной, с бусин драгоценных овальных миров. Розовыми лозами осень увенчана, жалована лучшей из славных наград. Щедрый, как надежда, и сладкий, как женщина, в воздухе туманном висит виноград. Сад мой, вертоград мой унылым не кажется. Кончилась повинность копать да полоть, вызревшими каплями, ягодой каждою светится его благодарная плоть. Сроков не отменишь. Редеет над светочем зазимком прибитый поникший наряд. Листья обвисают истлевшею ветошью, но, разоблачённый – висит виноград! Кисти налились аметистовым бременем, соками суглинка, водой кочевой. Скорби виноградарей, злое безвременье — всё-то повидал, всё ему ничего. Что ему долги, о которых забыли мы? — новые на землю сойдут времена, было бы лучей золотых изобилие, ждали бы кувшины густого вина. Отрывок осенней ночи …скатилось за кайму – и съедено кайманом, и ночь сошла ко мне… На россыпи светил, подёрнутых туманом, — сгорающих камней мгновенные следы. Под шелест монотонный, с мерцающим «прости…», летят к пустым садам осколки Фаэтона по Млечному Пути. Не могут погодить, на час угомониться кусачие шмели, кусочки на лету разбитой колесницы ровесника Земли. И доблестно, под стать сеньору из Ламанчи, навстречу мчимся мы, а свет окрестных звезд неярок и обманчив, и скоростью размыт…… Как у пташки крылья …Когда хотелось чувство оттенить на фоне увлечения, на лоне любви – бывало, руку протяни — и пара строф затеплится в ладони. Но что-то я давненько не пишу… Потенция – потенцией, а всё же кинетика желательна на ложе поэзии. Любому шалашу, укрывшему меня с моей милашкой, я был бы рад… И будет ночь нежна, когда одна она тебе нужна — да кофе чашка. Годятся также пустошь или лес, но только чтобы ни единой рожи, готовой неприятно потревожить в интимном сочетании словес двоих, соединившихся под знаком свободной страсти. Как закон, двояка, любовь – законов всех она сильней. Любимец музы, не зевай! Однако, удобства ради не женись на ней «законным» браком. Не то – кранты, финита – и абзац не протащить в анапеста фильеру, и знай – греби, обслуживай галеру… Тогда стихов янтарная сабза из лакомства – дежурным станет блюдом, и твой кураж окажется под спудом, и будут стекловатой облака, а серебро степного родника — простой полудой. Оберегай свободу! Принцип сей тебе полезен вовсе не для блуда. Ослабнешь под напором пересудов, во имя замирения гусей — и будь ты хоть подкован, хоть обут — придётся ту, которая двояка, переть с досадой племенного яка на собственном горбу. А так… Луна сегодня в Скорпионе, и сумрак тихо к улицам прильнул, и внутренний посыл ещё не понят, но рядом – лист бумаги… Ну же, ну!.. И я невольно руку протяну: урочный час… и никого в гостиной… и где-то счастлив скорпион пустынный, облапивший луну. |
