– На Песок-2 данный фильтр стоит только на лабораторных уровнях, Михаил, – обнадежила Вика.

– Вика, тебя не спрашивают!

– Простите! – на всякий случай извинилась стюардесса, принимая брюки главы корпорации. – У меня есть отвертка! Я открою!

– Замечательно. Вы и отвертка…

Покинув самолет уже без штанов, Михаил направился к полуразрушенному зданию.

– Ну что, железные леди, вы довольны? Могу я теперь войти? – спросил Михаил, подходя к двери, которая начала съезжать еще до того, как он успел остановиться. – А этого помоечного дрыща я могу с собой захватить?

– Это ты мой подарок помоечным дрыщом назвал, Мишаня?

Этой станции не значилось на балансе ни одной компании, входящей в состав Live Project Incorporated. Вера, единственный живой человек, работающий на станции, значилась сторожем перевалочного пункта. При строительстве станции Песок-2 таковым служило здание, наземная часть которого сохранилась практически в неизменном состоянии.

Спускаясь на лифте вниз, Михаил не сдержал смеха. В таком виде его не видел еще ни один сотрудник корпорации.

– С Днем рождения, Веруня! – крикнул Михаил, выходя из лифта и все еще смеясь.

– Я думала, напомнит тебе секретарша или нет? – полноватая женщина в белой косынке и халате показалась из-за угла. – Давай сюда этого чмошника. Отправим на дезинфекцию, промоем желудочек… ути, мой ма-аленький.

Михаил озадаченно усмехнулся, передав щенка и следуя за Верой обратно в кабинет – единственное обитаемое место во всем комплексе.

Вера была наказана, как не единожды повторяла сама. Болезни, которые давно и успешно лечили по всему миру, лишили ее сначала одной ноги, потом желудка – и это был рак, потом второй ноги – это была гангрена, которую можно было элементарно не допустить, лишь уделив чуть большее внимание распоротому ржавой балкой бедру, а не накачавшись обезболивающим и уйдя на сутки в сеть. Руку ей засосало в колесо прототипа смастеренного ею же агрегата для катания по стенам станции. После очередной операции Марк взмолился, чтобы Миша нашел Вере какое-нибудь занятие, иначе самая умная баба на Земле случайно сломает себе шею, моделируя нано-вселенную, не иначе. Ставшей наполовину киборгом Веру уже никто бы не решился назвать женщиной, даже вежливый и тактичный до мозга костей Марк. Но знакомясь с ней в разгар студенчества, Михаил и не подозревал, какой подарок ему преподносит Марк – друг и коллега, тогда еще помощник Федора, финансового директора «Живого проекта».

С ресурсами, защитой и конфиденциальностью, какие могла обеспечить трансконтинентальная корпорация, пусть не напрямую, а через негласно неприкасаемого сынка профессора Королева, Вера стала человеком-лабораторией, человеком-заводом, человеком-тайной, возглавившей несуществующую – четвертую станцию LPI. Она была лицом и мозгом одного из личных проектов Михаила. Как обычно – не приносивших ни ему, ни корпорации ни копейки денег, а потому не сильно возбуждающих интерес надсмотрщиков госкорпорации.

Здесь выпускались прототипы и тиражировались технологии, наличие которых у LPI вызвало бы немало лишних вопросов. В основном оборудование составляли принтеры, хотя и для биоанализа было несколько агрегатов. Надежда на процветание в завтрашнем дне, кои обеспечивали все новые и новые рабочие модели зачастую даже не ей придуманных, а просто найденных или доработанных, а после выпущенных на полностью автоматизированном заводе еще десятком метров ниже, вселяли уверенность и гарантировали некоторую независимость LPI от политических, экономических или природных невзгод, кои в миновавшее десятилетие показали себя во всей силе.

С Верой определенно стоило считаться. И, хотя она не входила в число самых харизматичных личностей корпорации, Михаил не мог не проявлять заслуженного ею внимания, доверия и уважения. Правда, без штанов при всем своем уважении и доверии он чувствовал себя не очень комфортно.

– Мишаня, если бы мое сердце не принадлежало твоему голенастому дружку!..

– Найди мне штаны, Вер.

– Где я тебе штаны найду? Вон, халат надень. Пойдем, покажу кой-чего.

Вот ради одной этой фразы стоило навещать эту станцию и обеспечивать все потребности ее хозяйки, какими бы зачастую безумными они не казались.

В этот раз «кое-чем» оказалась вереница дистанционно управляемых серебристых шариков, больше всего походящих на восставший и объединившийся в борьбе за независимость пинг-понг-хоровод. Для демонстрации возможностей этой пугающей своей самостоятельностью могучей кучки Михаилу и Вере пришлось подняться на поверхность.

– Это не то, что я просил, – заметил Михаил, наблюдая за серебряной вереницей.

– Нет, но это неплохое дополнение, Мишань. Тебе этот самолет нужен?

– Нужен!

– А стюардесса?

Михаил подался вперед, чтобы заглянуть в лицо собеседнице.

– Да я видела ее, когда она щенка тебе подавала! Я не пытаюсь сделать из себя Гото!

– Точно? – без улыбки спросил глава корпорации. – Так что с моей просьбой? Ты же не хочешь сказать, что проигнорировала ее ради этого яичного хоровода?

– Этот яичный хоровод – вполне самостоятельное, трудноуловимое и неидентифицируемое оружие как против белковых, так и против роботов.

– Но это не то, что я просил.

Вера поджала губы.

– Вера, милая, я должен быть уверен, что ни игра в «Чапаева» нашими спутниками, ни ЭМИ или сетевые глушилки, ни снос вышек не помешают LSS вытащить меня откуда бы то ни было сразу по моей команде. Мне нужны глаза, связь и…

– Тебе нужен контроль, я помню, – подняла руку женщина. – Ладно… купи робопчел.

– Робопчел? – усмехнулся Михаил, – слушай, да это же гениально!

– Миллионов десять.

– Сделаю, – засмеялся президент и, обняв женщину за плечи, повел обратно в строение.

– Что, даже выпьешь за мои прекрасные восемнадцать? – спрашивала Вера, спускаясь в дебри комплекса.

– Ты же знаешь, что нет.

«Мировое турне легенды транс-микса Фио Калоре, посвященное официальному оформлению отношений со своей поисковой системой Леей Калоре, вопреки слухам начнется в декабре! Если вы еще не заказали преордер на шоу звезды, торопитесь! Места в виртуальном зале ограничены! Как сообщалось ранее, Фио Калоре не планирует устраивать реальные встречи с поклонниками, что, впрочем, никак не помешает поклонникам повидаться со звездой на пресс-конференциях».

***

Они приземлились поздним утром и, выйдя из здания аэропорта, поймали такси. Александр сидел на заднем сидении и смотрел в окно. Он вылавливал из проплывающих мимо строений, деревьев и людей кусочки незнакомого и складывал из них пазл совершенно незнакомого мира. Лицо его оставалось спокойным, но если бы кто-то из прохожих случайно взглянул на мужчину на заднем сидении такси, то почувствовал бы тревогу, может даже испуг. Могло показаться, что этот человек вбирает в себя все что видит, выпивает глазами окружающее пространство и если задержать на нем взгляд, то можно потерять часть себя – безвозвратно. Саша же вглядывался в редкие смуглые лица неспешных итальянцев, замечал бледных и торопливых европейцев, запоминал, словно пополняя свою личную картотеку лиц.

Когда за окном показалась сверкающая серебром гладь моря, он отклонился назад. Будто сознавая, что это явление ему не вобрать в себя, он покорно отступил и откинулся на спинку.

– За эти годы ты, должно быть, растерял весь словарный запас… – посетовал Федор Иванович с переднего сидения.

– Возможно… частично… Липа переведет.

– Когда начнешь ездить по миру, наверстаешь.

Саша промолчал. Его не беспокоило то, что он, по мнению ученого, мог забыть. Его беспокоило то, что не желало опускаться в тайники памяти – лицо Ольги.

Новый дом Федора Ивановича представлял собой двухэтажную белую виллу в стороне от дороги. Александр к любому месту своего всегда временного проживания относился как человек, с появления на свет знающий, что своего дома у него не будет никогда. И все же Саше казалось, что он понимает, что именно в душе профессора породило две хмурые складки между бровями и блеск глаз.