— В Доме отдыха? — не понял Филимон.

— Чуть дальше…

— Что ты?! — Филимон поднялся на локоть. — Давно с ними?

— Много будешь знать, скоро околеешь.

Алкоголь упрощает отношения. Несколько часов назад Козел клятвенно дал себе слово не открываться полностью перед Тихоней. Знал по себе, по своим друзьям — воры ненадежные люди. А вот сейчас развязался:

— Паспорт меня держит. Понял?

Он достал откуда-то миниатюрный вороненый пистолет, без надобности покрутил в руках, сунул под подушку.

— Не наш, — заметил Филимон.

— Машина блеск, — и тут Козел добавил со значением: — В любое место влеплю, сдохнешь. Такая пушка тебе не снилась, бесшумная.

— Хорошо платят?

— Жить можно красиво. Но для этого надо иметь умную голову и сноровку вора. В нашей работе главное — конспирация. Слышал такое слово?

— Ну это… как ее?

— Не знаешь, старик. Спи!

Тихоня ворочался всю ночь, борясь со злой бессонницей. Он думал, думал, да так до утра и не смог прогнать мысли, навеянные встречей со старым приятелем.

Козел спал, но тревожно. Он то уходил в глубокий сон с храпом, то вдруг вскакивал, что-то испуганно бормотал и вновь впадал в забытье. Проснулся рано, хмурый. Похмелились.

— Я тебе вчера болтнул кое-что лишнее, — высказался гость. — Но это потому, что ты свой человек. Закон урок тебе знаком? Так вот у нас, — он ткнул себя пальцем в грудь, — жестче. Понял?

— Ну что ты! — обиделся Филимон. — Первый год меня знаешь? Не веришь?

— Верю. Потому тебя и нашел.

Он достал маленький блокнот, вырвал два листка, протянул авторучку:

— Распишись. Вот здесь и здесь.

Филимон растерянно заморгал.

— Так они же чистые…

— Вижу. Не слепой. Я кое-что потом надпишу…

Тихоня колебался.

— Вот здесь, — Козел зло ткнул пальцем в листок. — Друг-другу надо верить, — и он переложил пистолет из одного кармана в другой.

Руки Филимона задрожали пуще прежнего. Ручка проплясала по обоим листкам.

— Вот так-то надежнее! — гость вложил бумажки в блокнот. — А теперь ступай. Жду к вечеру с паспортом. — У двери остановил снова: — Тихоня, ты все понял?

Филимон утвердительно закивал.

— Так вот. Ты вор. Старый профессиональный карманщик. Деклассированный, так сказать, элемент. Всю жизнь обижал честных людей. Жил паразитом за их счет. Недавно чудовищно обманул государство — незаконно получаешь пенсию. Если капнуть, по новой схлопочешь срок и там сдохнешь. Но это не все. Я твой друг, но уже давно не вор. Ты, зная кто я, добровольно дал подписку мне содействовать. Вот ведь какая ты сволочь! За это коммунисты пускают в расход…

Филимон дрожал всем телом. Козел счел нужным сменить тон, взял собеседника за пуговицу пиджака:

— Все будет хорошо. Теперь ты заживешь красиво. Попрошайничать не бросай — вызовешь подозрение. Денег у тебя будет невпроворот. А сегодня нужен паспорт. Паспорт! Это тебе — раз плюнуть. Ползи!..

Филимон вернулся без паспорта. Козел, нервничая весь день, взорвался:

— Падла ты, а не вор! Толковал же тебе — паспорт нужен сегодня! Надо было шакалам бросить весь кусок. А ты заначил половину.

Тихоня ждал этой вспышки, а потому молчал, виновато хлопая глазами. Приятель постепенно остывал.

— Ну, выкладывай, что нащупал, — еще нервничая, сказал он и сел на раскладушку.

— Завтра паспорт будет, — начал с главного Филимон. — Подключил нужных людей.

— Надежных?

— Меня не подведут. Полдня вместе искали подходящую вывеску. Сделали навод. Завтра в ту квартиру придут люди из домоуправления проверять прописку. Паспорт подменят.

— Ловко! — успокоившись, похвалил Козел. — Ну, черт с тобой. Сутки куда не шли. Выпьем!

Вечером под полом бывшей кладовки спрятали маленький чемоданчик, место завалили хламом; в щель времянки затолкали какие-то бумаги, завернутые в целлофан, отверстия замазали глиной. Козел долго, подробно и внушительно пояснял, когда, где и как подойти к человеку, которого надо будет Филимону спрятать у себя, пока тот сам не подыщет другую квартиру.

— Скажешь ему, что я объявлюсь здесь через два месяца. Передашь бумаги, покажешь тот чемоданчик…

К вечеру второго дня Филимон принес паспорт. Козел раскрыл его и расплылся в улыбке. Даже он сам не мог не отметить редкого сходства чужой фотографии с его лицом. Ну, а разница в возрасте на два года — сущий пустяк.

— Спасибо, пахан, уважил, — растроганный гость обнял приятеля. — В долгу не останусь. Вот! — он протянул новую пачку десятирублевок. — Расходуй с умом. На людях харчись скромно. Засекут, скажешь украл…

Уже темнело, когда Тихоня и Козел, наняв такси, оставили город. В дороге соблюдались все условности. Филимон называл своего «племянника» фамильярно Василием, а тот, как и полагалось в таком случае, — дядей Сергеем. Говорили об отвлеченных вещах, а больше о Лидочке — жене Василия, которая вот уже полмесяца отдыхает в поселке.

Филимон по совету Козла ехал без документов — старческая забывчивость, склероз. Пограничники, сосредоточив внимание на старике, должны будут высадить его и отправить назад. «Племянника» это устраивало. Он начнет упрашивать наряд, а потом даже кричать.

Пограничники службу знают. На них не подействуют ни просьбы, ни угрозы. Высадят старика. Тогда разгневанный «племянник» наивно скажет водителю: «Везите меня на заставу, к начальнику. Я этого так не оставлю!» Таксист, конечно, на заставу не повезет, но где она примерно расположена, возможно, скажет. И тогда доведенный до нервного состояния пассажир пойдет в горы один.

Машину пограничники остановили в узком ущелье между высоких гор. Один из солдат с фонариком в руке склонился к шоферу, другой открыл кабину, где сидели пассажиры.

— Савельев Василий Иванович, — громче, чем следовало, прочитал ефрейтор и, взяв автомат наизготовку, приказал: — Выходите, гражданин Савельев!

— В чем дело? — Козел старался быть спокойным, уравновешенным. Выходить не торопился. В его зубах не без цели была незажженная папироса, в руках спички.

— Выходите! — настойчиво скомандовал солдат. — Дальше вы не поедете. На заставе разберутся, что к чему.

К машине приближались еще несколько пограничников во главе с офицером. Козел не успел разобраться в деталях, но уже понял, что завалился. Он чиркнул спичкой и потянулся к шляпе, но ее рядом не оказалось. Филимон через открытое боковое окно подавал ее пограничникам.

— Дядя Сергей! — взвизгнул «племянник». — Куда вы суете мою шляпу?

— Все дело в шляпе, — спокойно произнес Филимон, и перебежчик не понял, кого это касалось — его или пограничников. Он метнулся к своему головному убору, но опоздал. Шляпа была в руках у офицера, и тот, словно сам сделал тайник, уже извлекал из него крохотные рулончики фотопленок.

— Ах, гад! — Козел бросился на Филимона. — Продал!

Но тут ефрейтор схватил не в меру ретивого пассажира за воротник и с силой вытащил из машины.

Стоя с поднятыми руками, перепуганный Козел не сопротивлялся. Из его карманов выкинули два пистолета, финку, кусачки, бумажник и блокнот.

Бешенство пришло минутой позже, когда он увидел перед собой Филимона.

— Заложил! — заорал Козел. — Сам хочешь остаться чистеньким? Номер не пройдет! Он вор! Тихоня его кличка. Этот шкурник дня на Советскую власть не работал. И пенсию он украл у государства! Это такая…

— Прекратите истерику! — оборвал его офицер и, повернувшись к Филимону, пожал ему руку. — Мы все о вас знаем. Спасибо, отец!

На мгновенье под слабыми ногами старика заколебалась земля, на которой когда-то жили его честные родители, на которой он сам так долго и трудно искал себя. У Филимона защекотало в горле, зачесались глаза. Но он не шевельнул руками. А то, чего доброго, в темноте люди могли подумать, что он заплакал…

Дед Ахмед и Ленка

ни подружились год назад: дед Ахмед из другой страны и семилетняя Ленка, дочка советского офицера-пограничника.