— Со мной шутки плохи, — ледяным тоном предупредил Хартли. — Я пристрелю тебя на месте, если ты не бросишь пистолет в раковину на счет три и не сделаешь пять шагов назад.

— Нет, я…

— Один.

— Я не могу просто так позволить…

— Два.

Барретт бросил пистолет в раковину из нержавеющей стали и сделал необходимые шаги назад.

— О, ты просто прелесть, браво, — похвалил его Хартли, затем подошел ко мне и положил руку на мою щеку. Дуло пистолета при этом он направил прямо мне в сердце. — Почему ты плачешь?

Меня почти стошнило. Желудок скрутило судорогой, но я резко вдохнул через нос, когда заметил, что Хартли в кожаных перчатках. Я сконцентрировался на этом — том факте, что его кожа не касалась моей — и успокоился.

— Миро?

Я осмелился бросить взгляд на Цыпу.

— О боже, — прошептал Хартли, быстро подойдя к Цыпе, опустился на колени и дотронулся до шеи собаки. Его брови поползли вверх, а затем он коснулся головы пса. Через мгновение он сунул перчатку в рот, осторожно прикусил кончик указательного пальца — не хотел помять кожу, — снял перчатку и снова обследовал пальцами череп моей собаки. Казалось безумием то, что я вообще находился в состоянии подмечать, но я подмечал, находясь рядом с ним. Всегда. Я как будто изучал Хартли, чтобы понимать, что он будет делать в любой ситуации, и поэтому никогда не сводил с него глаз. Никогда. — Все в порядке, бедный ягненочек без сознания, но не мертв.

Я едва не задохнулся, и он одарил меня улыбкой.

— Принеси несколько кухонных полотенец и наложи жгут, надо остановить кровотечение. Она уже сворачивается, но под давлением вытекает.

— Ты уверен, что он не умер?

— Прости, а когда ты успел стать врачом? — мягко осведомился он.

— Он подстрелил его, — заявил я, бросаясь к ящику с полотенцами.

— Ну, я и не думал, что в него стрелял ты, дорогой.

— Думаешь, с ним все будет в порядке? — И конечно, это было высшей формой безумия — спрашивать Хартли и одновременно молиться, чтобы он оказался прав.

— Разве я хоть раз лгал тебе?

Нет, ни разу.

Выражение его лица, покровительственное и даже скучающее, пока он ожидал моего ответа, делало истину еще более очевидной.

Я тряхнул головой.

— Ну вот, видишь? Пуля застряла в черепе, и ее нужно будет извлечь, а сломанную кость, возможно, придется заменить металлической пластиной.

— Но он точно будет жить?

— Это будет очень дорого. Готов ли ты сделать все это для собаки?

— О да.

— Ну что ж, — вздохнул Хартли, улыбаясь мне. — Поторопись и перевяжи голову.

Быстро двигаясь, я достал три полотенца, одно сложил поверх раны Цыпы, два других повязал вокруг его головы, как в тех старых мультфильмах, когда у кого-то болел зуб.

— Да какое тебе дело до собаки, — задыхаясь от ярости, выдавил Барретт. — Ты готов убить меня, но не долбаное домашнее животное?

Хартли сердито посмотрел на Барретта.

— Я не убиваю детей и домашних животных. Боже мой, за кого ты меня принимаешь? — в ужасе спросил он.

— Ну, ты явно ненормальный.

Хартли резко выдохнул.

— Послушай, когда я смотрел телевизор, мне нравилось все, что связано с преступностью, но я никогда не мог заставить себя смотреть такие вещи, как «Закон и порядок: Специальный корпус»¹⁹, когда речь шла о детях. От подобных вещей мне становится плохо. Я понимаю, что каждый человек — это чей-то маленький мальчик или маленькая девочка, но когда тебе уже за двадцать пять, выбор остается за тобой. Если ты окажешься в неподходящем месте в неподходящее время, это только твоя вина. Но дети и животные — это другое. Причинять им боль — непристойно.

Барретт посмотрел на меня.

— А как же он?

— Миро принадлежит мне, — объяснил Хартли Барретту. — Он спас мне жизнь и… О боже, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Думаю, теперь мы квиты?

Я кивнул, испытывая одновременно страх и облегчение.

— Да.

— И теперь я могу убить тебя, — продолжил он радостно полным облегчения и ликования голосом, и снова посмотрел на Барретта. — Как удачно, что ты оказался здесь.

— Так ты собираешься его пристрелить?

Хартли чуть не задохнулся, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Пристрелить его? Прости, ты только что спросил меня, собираюсь ли я пристрелить Миро?

— Да.

— Ни за что.

— Ты собираешься отпустить его?

— О боже, нет. Я приехал, чтобы забрать его и увезти в Париж, где на досуге планирую мучить его, пока он не умрет от нанесенных мной ран.

И хотя на мгновение я испытал шок и леденящий душу ужас, по крайней мере, я знал его намерения. Хартли не собирался, как я всегда предполагал, подойти ко мне со спины на улице и совершить контрольный выстрел в голову. Он хотел иначе. Хартли всем сердцем желал наблюдать, как я медленно истекаю кровью, как капля за каплей жизнь покидает мое тело. Мучительно? Черт возьми, да. Но это произойдет не быстро, так что в данный момент я был гораздо в большей безопасности, чем Барретт.

— Как ты собираешься посадить его в самолет?

— У меня есть помощники.

У него всегда были помощники.

— Я не понимаю.

— Я хочу кусать и жевать его плоть, пока он не истечет кровью.

Выражение ужаса на лице Барретта казалось довольно комичным, учитывая, что он сам планировал убить меня.

— Ты каннибал.

— Нет-нет-нет. Я не какой-то вымышленный персонаж, который ест печень с бобами. Я не собираюсь готовить из него лазанью или что-то в этом роде. Я просто хочу съесть немного его плоти, вонзить ему в спину ножи и, возможно, шампуры, и думаю… пососать его член.

У Барретта отвисла челюсть.

Я снова вдохнул через нос.

— С каких это пор?

Хартли холодно посмотрел на меня, склонив голову набок.

— Ты про ту часть, где я сосу твой член?

— Ага.

— Это случилось во время моего пребывания в тюремном супермаксе. Мне нечем было заняться, кроме как думать, и, как ты знаешь, ты — единственный, кто может полностью занимать мои мысли от рассвета до заката.

Я сосредоточился на дыхании.

— Кстати, выглядишь ужасно, — заметил он, — но это и не удивительно.

— И почему же?

— Ну, ты мне снился, как обычно, а всем известно, что если ты не можешь заснуть ночью, то это потому, что ты бодрствуешь в чужом сне.

Все, что он говорил, всегда звучало настолько обыденно, что иногда я задавался вопросом, вдруг это он в здравом уме, а я, напротив, сумасшедший.

— Или кошмаре, — поправился Хартли.

Я кивнул.

— Я постараюсь остановиться, чтобы ты мог немного отдохнуть.

— Спасибо, — слабо произнес я.

Мы оба замолчали.

— Это безумие, — вмешался Барретт, нарушая тишину.

Когда Хартли повернулся к нему, в его идеально уложенных, густых коротких светлых волосах отразился свет. Он выглядел как герой любовного романа.

— В смысле?

— Твое эго. Думать, что ты каким-то образом воздействуешь на сон Миро — это просто безумие.

Хартли поджал губы, и я видел снисходительный взгляд, который он бросил на Барретта.

— Думаю, мы все знаем, кто здесь зло?

— Я?

— Ну да, ты и твой мертвый сообщник.

— Ты у него на кухне с понтовым стволом.

Хартли снова цыкнул.

— Во-первых, это титановый золотой «Дезерт Игл», как я уже упоминал, а во-вторых, именно ты застрелил собаку.

Барретт широко раскрыл глаза и быстро покачал головой, что подразумевало «да уж».

— По-моему, это Ганди как-то сказал, что о величии нации и ее моральном прогрессе можно судить по тому, как обращаются с ее животными.

— И какое это имеет отношение к…

— Ты только что пытался убить собаку, — напомнил ему Хартли, осуждающе нахмурившись. — Ты настоящий варвар.

— Она собирался напасть на меня!

— Ты же в доме Миро, — твердо заявил доктор. — Конечно, пес собирался напасть на тебя. Это логично. Это все равно что злиться на акулу, которая пытается съесть тебя, потому что ты плаваешь в ее океане. Безумие — принимать это так близко к сердцу.