Побеждал я далеко не всех. Выше девяностого уровня в рейтинге подняться пока не смог. Частенько меня избивали. В том числе парни, выше сотой строчки. С кем-то из чемпионов драться не пришлось. Они не ходили на работу, посвящая всех себя занятиям.

Не уверен, что это продлится долго. Рано или поздно, со мной захотят разобраться основательно.

— Ты стал привлекать внимание, — заметила как-то Хол.

— Да слышу, — вздохнул я.

— Но прозвище крутое, — хихикнула она.

Да уж. Меня прозвали Праведником. Потому что я всегда вызывал на бой, когда кто-то хотел поиздеваться над рабами страха. Как меня только не оскорбляли за это. Придурок, белоручка, чмошник, сука, подстилка… Это далеко не весь список. Если бы часть матов я озвучил в своей бывшей школе, учителей бы инфаркт хватил. Всех разом. Да и детишкам была бы нанесена непоправимая психологическая травма.

— У тебя стало получаться, Эрик, — говорила Хол, — Но это слишком опасно.

— Я не остановлюсь.

— Пока единственное, чего ты добился: те, кто слабее, не чудят, когда ты рядом. Но это не значит, что на других работах день мирно проходит. Возможно, ущемленные отрываются ещё больше.

— Хол, почему так? Почему, когда делаешь что-то хорошее и пытаешься снизить насилие, его становиться лишь больше?

— Я не знаю, — грустно ответила она, — Но я опасаюсь, что ты станешь слишком заметным.

Эту тему мы несколько раз обсуждали. Кому-то были нужны те правила, что царили здесь. Система работала и ей явно не понравится то, что я пытаюсь её разрушить. Вопрос в том, кто стоит за всем этим. Инерция? Обстоятельства? Цер, что невидимой фигурой нависал над всеми рабами злости? Я почти его не видел, но знал, что его слово тут закон. Узнал я и другое. Цер занимался поставкой протезов и мазей, которые были нужны всем, кто лишился конечностей. Без мазей ждёт отторжение, гниение и смерть.

Хол прекрасно умела анализировать. Да и меня родители учили думать. За столько времени здесь, вольно или нет, но начинаешь видеть кое-какие закономерности. Особенности если задаёшься вопросом, почему здесь происходит такой беспредел.

Цер, как главный над рабами злости и представитель власти, разумеется заинтересовал нас обоих. Выводы напрашивались сами собой. Человеку, который торгует протезами и мазями, выгодны условия, когда рабы легко могут получить травму, тем самым подсаживаясь на долги и мощный крюк, с которого не так просто слезть. Чемпионы, которым не повезло, тоже щеголяли протезами и тратили большую часть заработка на попытки заработать на продвинутые версии. И да, оно того стоило. По крайней мере я в здравом уме не рискну выйти против тех, кто в топ десять. Рик, кстати, добрался до одиннадцатого места.

Ещё у нас была версия, что причастен тот, кто собирает учеников среди рабов злости. Темный маг. Кто знает, что он за личность. Вполне мог здесь всё так устроить, чтобы через ущербное возвышение набирать себе «подходящих» учеников. Но если так, то цели его тоже ущербны.

Последний вариант, кто за всем стоит — синты. На это намекала та самая картина, которую я видел, идя сюда. Где возвышенные синты побеждают проклятых. Я то знал, что это не проклятые, а святые. Такая грубая пропаганда была нужна только противниках святых. А это синты. Которые ещё и Эдем захватили. Попасться к ним в руки для меня верная смерть.

Поэтому Хол и беспокоилась, что своими действиями, абсолютно не типичными для местных, я привлекаю ненужное внимание. Но я чувствовал, что не могу иначе. Затихнуть означает предать себя ещё больше. А я слишком погрузился в насилие. Моя психика уже деформирована. Кто знает, сколько компромиссов и неверных шагов осталось, чтобы разрушить собственную личность и стать обычным подонком.

— Завтра можешь не проходить, — равнодушно заметил Рик, забирая четыре пайка.

— В смысле? — не понял я, что он имеет ввиду.

— Я пробился на десятый уровень и завтра ухожу отсюда.

— В ученики?

— Да, — спокойно ответил он.

Я оглядел парня, желая разобраться, что это значит. Он выглядел спокойным и даже каким-то умиротворенным.

— Это не умиротворение, — заметила Хол, — Просто он мысленно уже не здесь, а в другой, более лучшей жизни.

Неожиданно я понял, что Рик тоже человек. Сама эта мысль прозвучала кощунственно и обескураживающе. По двум причинам, противоречащим себе. Как эту сволочь можно назвать человеком? И как я мог игнорировать этот простой факт, что он всё же человек? Я ушёл, несколько раз оборачиваясь, но парень не смотрел мне вслед, его другое волновало. Да и на пайки он смотрел как на что-то больше не нужное. Кажется, не приди я сегодня и он бы просто забыл обо мне.

Даже у Рика есть мечты, планы и цели. Я не задумывался об этом, почему-то отрицал этот факт, который всегда был на виду. Именно мечтания и делали его человеком. Он к чему-то стремился, пусть и прибегая к насилию. Но что оно для него? Самоцель? Возможно. А может насилие это средство выбраться из этой дыры куда-то в более лучшее место.

Ещё одна грань зла. Люди прибегают к насилию, чтобы жить лучше. Идут по головам других, пожирают их, как корм и мясо, чтобы стать сильнее и выбраться куда-то дальше, на следующей этап пищевой цепочки.

— Хол, это вообще нормально?

Не первый раз я задавал ей жалобные вопросы, удивляясь тому, насколько люди… Далеки от добра. У меня накопилось выводов, почему люди прибегают к насилию. Рик стал всего лишь ещё одним фактом в общую копилку наблюдений. И, если честно, его мотивы не такие уж плохие. Я видел, как издеваются ради веселья, потому что скучно, потому что могут себе позволить и наказания не будут. Я видел и тех, кто просто хочет выполнить норму и получить еду. Такие прессовали рабов страха, чтобы те лучше старались.

Насилие имеет разные формы. Самое очевидное — обычный удар. Причинение физических страданий. Гораздо хуже этого: психологическое и эмоциональное насилие. Некоторые рабы злости находили особые, извращенные способы доставать рабов страха. В основном они прибегали к хаотичным издевательствам, когда не знаешь, в какой момент, каким образом и от кого прилетит. Таких ребят я с особой охотой вызывал на поединки.

В тот же вечер Рик покинул кольцевую. А вместе с ним в течение дня пропали ещё девятнадцать человек. Вся первая двадцатка. Если верить слухам, часть забрали боевые отряды, а другую часть взяли в ученики. Ох сколько же разговоров было на эту тему в следующие дни. Тут каждый второй явно мечтал о том, чтобы попасть на следующий уровень. Остальные делали это не столь явно, но тоже мечтали. Лишь неудачники, что застряли в конце списка помалкивали.

— Хол… — внезапно меня посетила мысль, — А ты помнишь тех, кто за три месяца в рейтинге не поднялся?

— Помню.

— А ты помнишь внизу списка тех, кто… эм… в возрасте?

— Все молодые парни. В районе двадцати лет максимум.

— А куда тогда деваются те, кто не может подняться?

— Возможно, ты ошибаешься в своих выводах, — неуверенно заметила она, — Разница между шестнадцатилетним парнем и двадцатилетним мужчиной существенна. Возможно те, кто сейчас внизу списка, за год или два поднимутся наверх.

— Или их как-то утилизируют.

— За три месяца было десяток смертей, так что вполне возможно.

Шестеро погибли в нашем жилом блоке, когда Майки обратился. Ещё пятеро пали жертвой боев на арене или несчастных случаев. Вроде одного парня загрызли мясодеры в шахтах, но я не уверен, что это правда. Возможно и больше погибло. Трудно подсчитать. Десяток — это те, чьи смерти я видел лично или про кого говорили другие.

Слишком мало данных, что делать выводы. Эта безопасная во всех смысла формулировка оберегала от лишних потрясений.

Через пару дней после ухода чемпионов, объявили дату нового лабиринта. Подумав, я решил записаться туда.

— Эрик, ты уверен? — спрашивала Хол, прекрасно зная ответ.

— Нет, но не готов остаться в стороне.