– А ну, давай-ка посмотрим.

Владелец алмазов расстелил на столе тряпицу и разложил свое состояние.

– Необработанные, да не все чистой воды… Сколько тут? В общей сложности карат двести с небольшим? Легально тоже ведь такую кучу не продашь, начнутся вопросы: откуда, да как? А на черном рынке тыщ сто – сто двадцать баксов получить можно.

– Что еще за баксы?

– Доллары. Валюта американская.

– Ты мне в рублях скажи. В рублях-то это сколько?

– По нынешнему курсу где-то три миллиона с копейками.

– Ты… ты… три мил-ли-о-она?! – у Фрола округлились глаза.

– Да не пугайся ты, на самом деле это не так много.

– Да ежели штоф водки двугривенный стоит…

– Стоил. Когда-то. А сейчас уже не двугривенный, а двести рублей. Так что обольщаться не надо. Но все равно, ты – богатый человек. Если умело пристроить эти деньги, можно скромненько жить на ренту.

– Эх, жаль, остальные утопли.

– Так ты говоришь, в каком-то там параллельном мире у тебя еще есть?

Петрович снова налил в кружки грамм по сто водки. Пусть у мужика язык побольше развяжется. Конечно, он малость… со сдвигом, но вдруг на самом деле проболтается, где алмазы прячет.

– Есть, – Фрол завернул камни в тряпицу и спрятал в карман, лишь после этого взял кружку и чокнулся с Петровичем. – Два мешка там было, мне не с руки их оба тащить-то, я и решил один оставить на черный день. Один с собой забрал, а другой там схоронил.

– Так, а как туда попасть-то, в этот параллельный мир? Я уже вхожу в доверие? Трапезу мы с тобой поделили, все сокровенное рассказали, можно сказать побратались, – Петрович потрогал ссадину на скуле. – И что это за другой мир? Разве такое бывает?

– Да я поначалу и сам не поверил, – Фрол выпил водку и занюхал рукавом. – В сухой колодец упал по нечаянности и лечу себе. Да только не вниз почему-то лечу, а вверх. А навстречу мне черт. «Помогу, – говорит, – тебе выбраться». Вот и помог. И очутился я неизвестно где…

А очутился Фрол на заснеженном чистом поле. Темнотища кругом – луны на небе нет, лишь тусклые звездочки слегка освещали снежную целину. Вглядываясь в небо, Фрол не нашел ни одного знакомого созвездия. А мороз пощипывал крепко. И куда идти? Где согреться? На сковородке-то в аду небось тепло было бы. Оглядевшись по сторонам, увидал Фрол кромку леса примерно в версте или полутора от него. А маленький тусклый огонек указывал на то, что там имелось человеческое жилье. Хотя, могло и померещиться. Быть может, глаз волчий в темноте блеснул.

И все же, Фрол медленно, проваливаясь по колено в снег, побрел в том направлении, где огонек приметил. Морозный ветер колол щеки и забирался под тулуп.

– Вот тебе и Новый год! – ворчал он себе под нос.

Однако от энергичной ходьбы по глубокому снегу стало тепло, даже в пот бросило. Добрался он, наконец, до леса и среди деревьев увидел маленькую избушку. Снег вокруг нее был утоптан, причем, какими-то странными следами, вроде и птичьими, но шибко великими. Страусиные, что ли? Батюшка Филарет как-то рассказывал ему об огромных птицах, живущих в Африке, которые не летают, а только бегают.

Он обошел избушку вокруг, отыскал дверь, постучал и, не дождавшись приглашения, вошел, впустив за собой клубы пара. Хотел перекреститься на образа, да так и не нашел их. Перекрестился на пустой красный угол.

– Ну, здравствуй, добрый молодец! Дела пытаешь, аль от дела лытаешь?

На лавке за столом сидела старуха. Заиндевелое окно за ее спиной отражало золотистыми искорками свет лучины. Всю обстановку в избе составляли лавка, сундук, гладко выскобленный стол и русская печь.

– Долгих лет тебе и здоровья, бабушка, – вежливо ответил Фрол. – Пока не знаю, за каким делом иду. Позволь погреться до утра. А там пойду, куда ноги поведут.

– Ну садись, милок, грейся. Стужа вон какая, а у меня печка топлена. Ужо и каша, наверно, поспела.

Старушка поднялась, сняла с устья печи заслонку, поддела ухватом чугунок и водрузила на стол. Дала деревянную ложку.

– Вот, кушай, касатик.

Пшенная каша была на воде и жидкая, скорее – похлебка. Но Фрол уже успел проголодаться, время-то глубокая ночь. Поэтому ел с большим аппетитом.

– А бражки крепенькой испить не желаешь?

Хмельной угар апосля возлияний тоже давно выветрился.

– Было б неплохо! – согласился Фрол.

Старуха достала глиняную баклажку и наполнила из нее деревянную ендову. Брага была сладкая, с медовым привкусом и мятным запахом. От тепла, сытости и хмельного питья сразу потянуло в сон.

– Вот, яхонтовый, ложися суды, на лавку, – старуха задула лучину в светце, стало темно…

Фрол резко проснулся от внезапной тревоги. В избе стояла кромешная темень, ее развеивал лишь тусклый свет из окна. В этом синеватом свете он увидел нависший над собой силуэт старухи. В приоткрытом рту ее сверкнули длинные острые клыки.

– Бабуль! Ты чего это?!

Голос его прозвучал глухо – от страха в горле сразу пересохло.

– Ничего, милый, ничего…

Клыки приближались к шее.

– Бабусь! Да ты… вурдалак, что ли?

– Не, касатик, хуже. Ты про Бабу-ягу слыхал?

Фрол кивнул.

– Вот я она самая и есть. Эх, давненько я человеченкой не лакомилась!

Фрола охватил ужас. Он хотел ударить старуху и отбросить ее от себя, но совершенно не мог пошевелиться…

Тем временем, за окном явно начинало светать. Баба-яга распрямилась. Клыки ее становились все меньше.

– Эх! Не успела я! В неурочный час ты проснулся, милок. Ну да ладно, ступай с миром, пока я добрая. Иди в сторону заката, там деревенька верст через пять. Спроси, может кому работник нужен.

В деревне Фрол прошелся по дворам. В одном, довольно богатом, ему сказали, что хозяину нужен помощник конюха. Там он и остался. Все пытался выспросить у местных, как далеко его Мечетная Слобода, да никто о ней и слыхом не слыхивал

До лета он ухаживал за лошадьми, а дальше случилось вот что. Настал Купалин день, или, как его в этой местности называли – Иван Мокальник. С этого дня начиналось купание в открытых водоемах. Поверье гласило, что окунуться можно лишь после полуночи, иначе русалки утянут под воду. Фрол в этот вечер погнал в ночное лошадей. Он расположился на опушке леса, недалеко от реки, но подальше от костров и молодежных гуляний. Не любил он этого шумного веселья. Да и Дуняха, за которой он приударил весной, вдруг стала выкидывать фортеля и загуляла с Ванькой-кузнецом. Кузнец был парень дюжий, с ним Фрол спорить не решался, но от душевных страданий разобиделся на всю деревню, и вообще на весь белый свет.

Кони напились воды из реки и мирно щипали на лугу траву. Фрол разложил свой собственный небольшой костерок, чтобы дымом отгонять комаров. Он лежал на траве, лениво подбрасывал в огонь сухие былинки и хворост, и вглядывался в светлое небо. Раскаленный за долгий день воздух еще не остыл, было жарко. Издалека доносился смех, звон балалаек и девичье пение. Фрол закрыл глаза и почти задремывал, как вдруг услышал совсем рядом задорный женский голос:

– Эй, Фрол! Не спи, замерзнешь! Пошли купаться, вода как парное молоко!

– Не, – сонно ответил Фрол. – До полуночи нельзя…

– Да ты на меня-то посмотри, неужели откажешься?

Открыв глаза, он увидел обнаженную девушку. Длинные мокрые волосы даже в свете оранжевой вечерней зари отливали зеленым. Они струились с плеч на живот, прикрывая грудь и все остальное, спускаясь чуть ли не до колен.

«Русалка!» – догадался Фрол.

– Ну, айда! – девушка повернулась и побежала к реке.

У кромки воды она присела на песок и натянула на ноги что-то типа серебристого узкого мешка, оканчивающегося рыбьим хвостом. По-змеиному извиваясь, она скрылась в воде, вынырнула и позвала еще:

– Ну, Фрол! Догоняй!

Суеверный страх и робость вступили в борьбу с желанием и интересом. Ну и пусть! Быть может, вся жизнь стоит этой минуты. А Дуняха еще пожалеет об измене, еще наревется, проливая слезы по нём! Чем самому топиться или вешаться, так лучше помереть с весельем. И, словно под гипнозом, Фрол скинул одежку и побежал к реке…