Фрол сидел на корточках Он оперся на руки и резким движением ноги выбил ружье из рук мужика. Прогремел выстрел. Не дав противнику опомниться, Фрол быстро выпрямился и схватил мужика за горло. Но тут же скорчился от боли, получив удар в солнечное сплетение.

– Уй, сволочь! Ну, держись у меня! – Фрол наотмашь засветил мужику в ухо.

Завязалась драка, протекавшая с переменным успехом. Когда оба противника подустали и получили примерно равное количество синяков и ссадин, они уселись у входа в пещерку, тяжело восстанавливая дыхание.

– Ты кто? – спросил нападавший на Фрола мужик.

– Какое тебе дело?! Человек!

– А это что?

Незнакомец ловко подхватил валявшуюся обгорелую жестянку, вытряхнул на землю полиэтиленовый пакет с тряпицей.

– Моё! – заорал Фрол, быстро накрыв пакетик ладонями.

Драка возобновилась. Каждый тянул сверток на себя, в конце концов, тонкий полиэтилен порвался, тряпица размоталась, на землю посыпались алмазы.

– Ни фига себе! – произнеся это, противник Фрола на некоторое время онемел и даже остолбенел.

– Моё! – еще раз повторил Фрол, проворно сгребая камни.

– Откуда это?

– Откуда, откуда – оттудова! Места знать надо!

Незнакомец, не вслух, конечно, костерил себя последними словами. Если бы он спрятался и дал Фролу уйти, сейчас бы владел несметным богатством. Ну да ладно, как сказано в писании, не пожелай себе жены ближнего, раба его, осла, вола, чего там еще? – золота, бриллиантов… Кстати, о золоте, ведь он сюда пришел именно за этим.

– Ладно, – чуть дружелюбнее произнес незнакомец. – Мир!

– Ну, хорошо, мир! – Фрол обтер о свои лохмотья вымазанную в крови и земле ладонь, протянул противнику.

– Я-то ведь, собственно, за своим приходил, – продолжал незнакомец. – Я думал, ты меня обокрасть собирался.

– Это как?

– Самородок тут у меня припрятан. Если цел еще. Ну-ка, подвинься.

Он отвязал от пояса саперную лопатку.

– Тебя как звать-то? – спросил Фрол.

– Какая разница? Зови Петрович.

– Молод еще, по батюшке-то.

– Так что ж теперь, по матушке? – Петрович начал копать, отшвыривая землю как собака, откапывающая впрок заныканную кость. – Да не так уж я и молод, сороковник скоро.

– Неужто? А я думал, тебе и тридцати нет.

– А тебя как звать?

– Фролом с детства кличут.

– Редкое имя.

– Почему? У нас в слободе батюшка Филарет чуть ли не каждого второго Фролом нарекал.

– В какой слободе?

– Дык-э… в Мечетной слободе. Не слыхал?

– Не-а. Это где?

– Вот те на! В Оренбуржской губернии. Там Емеля Пугачев на бунт великий казаков поднимал.

– А-а. Родственник Аллы Пугачевой, что ли?.. О-па! Есть!

Лопата глухо звякнула. Петрович извлек из земли заржавленную жестяную банку из-под кофе. Банка весила никак не меньше двух килограммов. Петрович открыл ножом крышку и достал оттуда завернутый также в тряпицу и полиэтилен золотой самородок величиной с добрый кулак.

– Ох, ты ж, мать честная! – воскликнул Фрол. Теперь он в свою очередь пожалел, что не пришел на полчаса раньше и не стал копать ямку в этом углу. – Откуда ж такая хреновина?

– Так ведь ты не говоришь, откуда у тебя алмазы. Ну, все, я свое достал, теперь ты закапывай и уходи.

– Щаз!

– Ладно, шучу. Ну, бывай здоров. Заходи, если что.

– Хорошо. Только знаешь что, я прибыл издалека, ты, почитай, первый человек, с которым я встретился. Ответь мне на пару вопросов.

– Да не вопрос. Валяй!

– Кто сейчас царь?

– Где?

– Где, где – в Вологде-где. В Рассеи конечно!

– Президент, в смысле?

– Какой такой президент? Царь-батюшка! Все еще Павел Петрович, или уже Александр Палыч? А может, и Николай Палыч?

– Да ты с Луны никак свалился? Какой Николай Палыч? Двадцать первый век уж на дворе!

– Двадцать пер… – Фрол поперхнулся. – И какой же год ноне?

– Две тысячи четвертый.

– Это что же получается, я там двести с лишним лет пробыл? Ведь мы тыща восьмисотый год встречали, когда я в колодец-то рухнул!

– Псих! Вот не было печали с шизофреником встретиться!

– Да погоди, погоди! Ты верно говоришь? Ты меня не разыгрываешь?

– Вот те крест! – Петрович, усмехнувшись, размашисто перекрестился.

Но Фрол не заметил иронии.

– Теперь верю. Но и ты мне поверь. В 1800-м году я провалился сквозь землю и попал в другой мир. А сегодня только вернулся оттудова. Вот с этим, – он показал тряпицу с алмазами. – Энтого у меня еще больше с собою было, цельный мешок. Да мешок прохудился, и все в омуте потопло. Я нырял, достать хотел… Куда там, все в ил втянуло. Вот только, что спас…

– Слышь, а там… Ну, где ты был, там что, правда такие камушки можно раздобыть?

– Можно, можно.

– Я тоже хочу. А как туда переправиться, в этот другой мир-то?

– Все расскажу. Потом. Когда у меня доверие вызывать будешь.

– Ясно. Слушай, поздно уже, ты где ночевать-то собираешься?

– Да пока нигде. Я же вот, как есть, только что в этот мир и явился, никого тута не знаю. Хотел алмазы припрятать, а потом уж какую деревеньку найти, к добрым людям на ночлег попроситься.

– Да какая тут деревенька?! На две сотни верст в округе ни одного поселения нет.

– Да ты что! Где ж это мы?

– Где! В тайге, братан, в Сибири.

– В Сиби-и-ири! Вот оно что. Выходит, за двести лет ее так и не заселили.

– И еще двести лет не заселят. Значит так. Тут, в четырех километрах отсюда, зимовье. Я там ночую. Хочешь, пойдем со мной. Печку затопим, ужин соорудим, крупа у меня есть, дичь есть: я с утра сегодня рябчиков настрелять успел. А завтра видно будет. Лично мне в тайге делать больше нечего. Если пораньше встать, к вечеру до железки можно дотопать. Там разъезд, иногда поезда останавливаются. До большой станции доберемся – и в город. Такой план устраивает?

– Годится. Мне таперича все годится.

Они углубились в тайгу и через час оказались около небольшой избушки, стоявшей возле шустренького прозрачного ручейка. Солнце уже скрылось за сопкой. Пока Петрович возился с дровами и с печкой, Фрол сходил за водой, ощипал рябчиков. Наконец вода в небольшом армейском котелке закипела. Кинули туда крупу, а рябчиков насадили на прутики и пожарили так, на углях. Когда ужин был на столе, Петрович достал поллитровку, налил водку в кружки. Чокнулись, выпили.

– А я, понимаешь, задолжал браткам кругленькую сумму… – поведал Петрович свою историю.

– Своим братьям?

– Да нет, бандитам. Открыл свой бизнес, а он погорел.

– Чего у тебя сгорело?

– Да ничего. Дело я свое начал. И прогорел, понял?

– Понял.

– Нужны были бабки…

– Повитухи? Гадалки?

– Да какие повитухи? Деньги! Квартиру я заложил. И тут вспомнил, что еще лет пятнадцать назад в тайге самородок спрятал.

– А пошто прятал? Почему сразу с собой не забрал?

– Смотри, – Петрович достал свой кусок золота. – Вот тут видишь срез? Не то лопатой саданули, не то ковшом. Потому и не брал его никто. Я когда нашел, показал начальнику – я тут в геологической партии работал. А он как увидел, взял и зашвырнул подальше в кусты. Я говорю: «Ты чего?» А он мне: «А как ты его сдавать собираешься? У тебя спросят: а куда срезанный кусок дел? И все, срок дадут, к гадалке не ходи!»

– Срок? В тюрьму? За самородок?

– Ну да. Такие вот порядки были: скрываешь золото, значит преступник. Это ж восемьдесят девятый год, при социализме еще было. Короче, отыскал я его ночью в кустах, самородок-то, и спрятал. Решил, придет время, пригодится. Вот оно и пришло, время-то. Теперь порядки другие. И ведь цел, паршивец, сохранился как в банковском сейфе, пятнадцать лет пролежал – и ничего! Теперь за него сорок, а то и пятьдесят кусков зеленых отвалят. С братками рассчитаюсь, квартиру верну – и можно по новой в долги влезать.

– А эта музыка сейчас в цене? – Фрол похлопал по карману, в котором у него лежали алмазы.

– Эта музыка всегда в цене.

– И сколько это может стоить?