Погруженная в свои мысли, Лена не услышала как подошла Юдит.

— Придётся ждать.

— Чего ждать?

— Только после родов можно будет провести генетическую экспертизу.

— Так долго ждать? Я же сдохну!

— Подруга, как Андрея будем делить, если он окажется папашей?

Лена решительно встала, разгладила юбку и пристально посмотрела на Юдит.

— А знаешь, подруга, забирай ка ты его себе. Я как-нибудь сама справлюсь. Помоги купить билеты, я хочу сегодня улететь домой.

— Ты хорошо подумала? — настороженно спросила Юдит. — А как же контракт, который ты подписала. Я не собираюсь за тебя платить неустойку.

— Но ведь доктор запретил сниматься.

— Он не запретил, а сказал, что с этим нужно заканчивать. Срок у нас смешной, месяц всего. Так что подумай хорошо, а не брыкайся как лошадь строптивая. Отработаешь, получишь деньги, и вали куда хочешь. Через неделю уже будешь дома. Подумай. Не делай ни себе ни мне плохо. Ты же понимаешь чем всё закончится.

— Чем? — переспросила Лена, делая вид, что не поняла.

— Тебя всё равно заставят, но только уже не я, а очень серьёзные люди, которые панькаться с тобой не будут. Пошли домой, будем готовиться к съёмке.

— А что мы скажем Андрею?

— Ничего пока не будем говорить. Пусть всё идёт как шло. У него полно работы, отвлекаться некогда.

— Ну он же придёт вечером, будет приставать. Я же его знаю. А я видеть его не могу, — Лена снова заревела.

— Ну вот ещё. А ну ка, утри сопли, — Юдит взяла её за руку. — Пошли. Поживёшь эти дни у меня. Я съёмочный график так изменю, что ему некогда будет думать ни о тебе ни обо мне. Одно желание останется — быстренько под одеяло и спать. А мы пока успокоимся, подумаем. Кстати, что пить будешь?

— А можно?

— Нужно! По другому не вырулить.

Уже через час квартира Юдит источала такой алкогольно-продуктовый смрад, что вошедший с улице мог подумать, что ошибся дверью и попал в вокзальную рюмочную. Девушки не стали себя ограничивать, смешав даже не смешиваемое, и как результат — полное отключение сознание при сохранении некоторых двигательных функций, которые позволяли открывать рты и изрыгать из них нечленораздельные фразы, казавшиеся им весьма умными и наполненными смыслом.

— А я так мечтала поваляться с тобой, — едва ворочая языком изрекла Лена.

— А что мешает нам это сделать?

— Совесть…

— Скажи ещё моральные принципы, — подхватила Юдит, и они одновременно рассмеялись.

— А может все-таки аборт, — не очень уверенно предложила Лена, наливая очередную рюмку сливовицы.

— Нет, подруга, давай не упускать свой шанс. Хрен его знает как дальше жизнь сложится, и сможем ли мы ещё раз забеременеть от нормального мужика.

— Ты считаешь, что Андрей нормальный?

— Лена…, — Юдит протянула свою рюмку, чтобы чокнуться, — Андрюха нормальный мужик. Настоящий мужик. Сволочь, конечно, но нормальный. И умный и трахается хорошо. — Она подсела ближе, и обняла Лену. — Скажу тебе как на духу, я первый раз в жизни с ним кончила. Прости, конечно, но это правда. Думаю, что это именно тогда и случилось. Всё по срокам сходится. Я же потом ни с кем не трахалась. Боже мой! Я до сих пор ни с кем не трахалась! Уже целый месяц!

— Тоже мне, порно звезда, — съязвила Лена. — А вот меня за этот месяц кто только не трахал… Даже отец родной… В жопу… Ой, — она икнула, — хорошо что в жопу…

— Не поняла, — переспросила Юдит. — Какой отец? Когда? Как?

— А ты думаешь как я сюда попала?

— Ну, Монти с вашим Иванычем договорились.

— Так Иваныч этот оказался моим отцом. С ним мать ещё со школы знакома была, он её тогда и обрюхатил, а она скрыла, замуж за другого вышла. А он, тварь, продал меня… И трахал как шлюху подзаборную…

Лена упала на диван лицом вниз, и в голос зарыдала.

— Не хочу ничего… Запиши меня завтра на аборт… Пожалуйста…

Она ещё несколько минут, что-то бормотала, уткнувшись в подушку, но каждая новая фраза становилась всё не понятней и не понятней, и в конце концов слова сменились равномерным сопением. Юдит с трудом разделась, швырнув скомканное платье в сторону стула, и улеглась рядом с Леной, стянув со спинки дивана покрывало.

— Не надо никаких абортов…, — это было последнее, что она произнесла, перед там как уснуть.

Валерка уже давно проснулся, но не вставал с кровати, чтобы случайно не разбудить спящую рядом Риту. Он лежал на боку, и не отводя глаз смотрел на свою женщину. Она была когда-то для него недосягаемой мечтой, которую он боялся полюбить, боялся даже подумать о том, что её можно полюбить. И если бы тогда, в юности, представилась такая волшебная возможность выбирать между Викой и Ритой, то он не задумываясь выбрал бы вторую, но такая возможность была так же нереальна как полёт на Луну в компании с Мадонной. И Валерка навсегда вычеркнул Риту из списка возможных вариантов, оставив для себя лишь малюсенькую лазейку, позволяющую хоть иногда думать о ней.

Чаще всего ему хотелось думать о Рите ночью, представлять её прекрасное тело рядом, почти наяву ощущать гладкость её кожи, влажность губ, запах волос… Продолжать своё движение дальше Валерка опасался, поскольку могло произойти то, что уже неоднократно происходило; непроизвольно, бессознательно, прямо во сне.

Лучик солнца, медленно ползущий по подушке, скользнул по её волосам, коснулся щеки, потом пробежался по пересохшим, слегка приоткрытым губам и двинулся вверх, задев кончик носа, в это мгновение Рита пошевелилась и слегка приоткрыла глаза.

— Валер, задёрни, пожалуйста шторы.

Он моментально вскочил с кровати, и солнечный луч, пробивающийся сквозь щель, исчез. Спальню окутал приятный утренний полумрак.

— Как спалось? — спросил Валерка, присаживаясь на край кровати.

— Сегодня хорошо. Вообще ничего не снилось, — ответила Рита.

Она отбросила в сторону одеяло и сладко потянулась. Привычка спать голой с годами никуда не делась. Вот уже много лет Валерка каждое утро с вожделением ждал этого момента, наслаждаясь возможностью снова полюбоваться неувядающей красотой своей любимой женщины. Нельзя сказать, что Рита за эти семнадцать лет не изменилась. И морщинки появились, и животик слегка округлился, кое где наросло, кое где поубавилось, вот только седых волос не стало больше, они как были белыми в день их тогдашней встречи, такими и остались.

Как долго она приходила в себя, как долго оттаивала, училась заново жить и любить. Рита вообще не понимала как умудрилась не сойти с ума, сидя в холодном погребе, не умереть в той зловонной темноте. Она так и не поняла как и почему оказалась в заточении, кто был тем человеком, решившим, что такой должна быть её жизнь. Известно было только одно — это женщина, и она знала о Рите всё.

Крышка погреба открылась, и вместо, уже привычного пакета с буханкой хлеба и бутылкой воды, которые раз в неделю падали на влажный земляной пол, сверху опустилась лестница. Прошло какое-то время, но крышка погреба продолжала оставалась открытой, и чуть уловимый свет очерчивал контуры ступенек, ведущих к свободе. Рита боялась пошевелиться, потом осторожно выползла из своего угла, в котором на прогнивших досках она устроила для себя лежанку, и схватилась за низ лестницы. Глаза, отвыкшие от света, не видели ничего, кроме белого пятна над головой. Нащупав первую ступеньку, Рита начала взбираться вверх, но руки не слушались, отёкшие ноги подкашивались, и она несколько раз обессиленная падала вниз, но тут же вставала, и вцепившись в лестницу разодранными в кровь пальцами снова ползла вверх. Трудно сказать сколько продолжалась эта борьба, но в конце концов Рита выбралась из погреба, и долго лежала на теплом деревянном полу, не в силах пошевелиться. Она боялась открыть глаза, и не из-за того, что могла обжечь их светом, а из-за страха увидеть себя.

Всё время, проведённое в заточении, Рита жила на ощупь, лишь чувствуя, как отрастают ногти и волосы, как грубеет и покрывается язвами кожа. Первые дни казалось, что вот сейчас откроется крышка, в проёме покажутся знакомые лица и радостно заорут: «Розыгрыш!» Рита пообижается для приличия, пообзывает их всякими грязными словечками, но все-таки простит дураков. Когда через несколько дней погреб открылся, она запрыгала от радости, ожидая, что вот-вот опустится лестница.