Впрочем, через два часа глаза открылись резво, как будто были на пружинах. Я послал запрос Тревору, получил благоприятный ответ. Мы двигались по графику и до очередного сжатия оставалось ещё немало времени. Даниель наверняка спала, я не стал её будить, да и сам из постели не вылез, вытянулся на чистых простынях под мягким одеялом. Теперь, когда в память подселилась откуда-то целая иная жизнь, я особенно ценил всё, что имел в этой. Знал, что в любой момент могу потерять — меня ведь и в прошлый раз не спрашивали, когда пихали в тот мир, но всё равно радовался каждой спокойной минуте. Даже такая мелочь как постельное бельё, способна была поднять настроение. Там-то я его редко видел.
Понять бы ещё где находится это «там». Или — когда. Я перебирал слова, надеясь, что какое-нибудь из них даст подсказку, торкнет изнутри, поможет проломить очередное окошко в заблокированные уровни рассудка, но ничего не происходило, и я попробовал размышлять по-человечески.
Какие у меня вообще могли возникнуть версии?
Сон. Да, люди не видят таких последовательных и протяжённых видений, но я не человек, и кто знает, на какой выверт способно насильственно приглушенное сознание? Зачем ему это — другой вопрос. Создать виртуальную тёмную версию мира, чтобы подлинный реал выглядел светлее? Раз я готов мурлыкать от прикосновения к коже обычных простыней, значит система уже работает. Способно существо моего прежнего уровня создать последовательный виртуальный продукт? Вполне, тем более что возникать он мог постепенно, только открываться весь и сразу.
Но сонный вариант — это умозрительная и бесполезная трата ресурса. Пошёл бы я на неё? Сомневаюсь. При всех моих недостатках, слабаком я не был. Палачи за века так и не сумели измолотить до состояния тряпки. Каждый раз я уверенно собирал себя в кучу и не требовались мне для этого смутные видения иной судьбы.
Морок подсаженный судьями? Опять же — зачем? Да и не хватило бы у них фантазии на столь изощрённое коварство, простота их вписывалась в раздел бесхитростной. Окажись подобное мероприятие их подставой, служить оно могло одной цели. Единственной, насколько я понимал ситуацию. Несмотря на регулярные воспитательные побои кому-то требовалось любой ценой сохранить во мне желание жить.
Я ведь со зла, особенно в первые годы, когда кровь кипела, подумывал о том, что выход из бытия в небытие может оказаться не так и плох. Всерьёз или примерочно — сейчас и не скажешь, но мысли мелькали, куда без них. Останавливало упрямство и законное желание однажды рассчитаться с теми, кто обрёк на нелёгкое существование среди людей. Я мог играть с небытием, но призраком стать не стремился, я цеплялся за жизнь при любых обстоятельствах.
Отсутствие каких-либо ориентиров порождало совсем уже бредовые мысли. Я сам себе поражался. Реальность в принципе существует, или всё вокруг обман? Могло случиться так, что тот мир, казавшийся стопроцентно осязаемым, материален на самом деле, а иллюзорен этот? Вполне. Там мне мстилась эта жизнь, могла мечта прорваться сквозь заслоны, увести пусть ненадолго из плохой участи в относительно благополучную? Я не знал, честно говоря, которая из судеб выглядела наиболее достоверной и почему их оказалось две. Чтобы лишить меня уверенности в себе, выбить почву из-под ног, заставить метаться между мирами и погрязать в сомнениях? Почему нет? Тоже ведь отличный способ мучить и сводить с ума и без того изрядно пострадавшее от стороннего недоброжелательства существо.
Честно сказать, ум постепенно заходил за разум, желание строить версии окончательно пропало. Какой смысл терзаться, если ничего нельзя доказать? И зачем явился Джон Доу? Почему именно сейчас прискакал со своей застарелой ненавистью, которой пытался тыкать мне в морду, какой ответ желал получить на свои дурацкие вопросы? Может я бы понял смысл домогательств стража, не гори душа диким желанием начистить рыло ему самому.
Ну и ладно, от высоких материй только язва просыпается и болит живот, так что не стану я в них погружаться. Я выбрался из постели, привёл себя в порядок и отправился в рубку.
Здесь царил благословенный покой разумного существования. Тревор встретил едва ощутимым приветствием, словно сомневался проснулся я окончательно или едва наполовину. Я сел в кресло, но не стал мешать кораблю делать свою работу, просто прислушивался к ней, как умеют только пилоты. Опять возникло это тихое ощущение счастья, и я мигом забыл все ничего не стоившие предположения. Став человеком, я мог жить только здесь и сейчас, не выдали мне в комплекте другого выбора, ну и что? Я любил свой корабль, любил Даниель, делавшую существование осмысленнее прежнего, и готов был полюбить Таисию, если она перенесёт свои инквизиторские таланты на кого-то другого.
В голове заскреблась неуверенно смутная мысль, сути которой я пока не улавливал, но пришла она не от Тревора. Я напрягся, потом расслабился и почти сразу понял, какого ответа добивался от меня проклятый Джон Доу.
Поначалу это соображение показалось диким, но чем больше я в него погружался, тем яснее понимал, что кое-какие перемены в моей жизни всё же произошли. Мощные, явные, я их мог не сознавать как событие важное, но зато только что для себя озвучил. У меня появились привязанности.
Может быть, потому, что, получив собственный корабль, я впервые за долгое время осознал себя не преступником, а человеком? Приняв на плечи ответственность за других людей, поступил как полагалось? Я не думал об этом, но о чём ином говорил накопленный опыт?
Прозрение так завело, что я чуть было не крикнул в рациональное пространство рубки то, что хотел услышать одинокий палач, однако вовремя сдержался. Я не собирался так просто сдаваться и идти у него на поводу, даже если он был в чём-то прав.
— Не твоё собачье дело! — сказал я вполголоса, зная, что он услышит, если действительно этого захочет.
А пропустит мимо ушей — его проблемы.
Расплаты за дерзость не последовало, а потом и ждать её стало некогда. Приближалось очередное сжатие, и мы с Тревором, уже освоившись в своих ролях, намеревались храбро его пройти. Я прикинул и скорректировал оставшийся маршрут, выходило, что после этого прыжка самая сложная часть пути оказывалась за спиной. Дальше шёл спокойный космос, отлично провешенный маяками, и прохождение выглядело настолько каноническим, что я вполне мог дремать в своей каюте, оставив всё на Тревора.
Радужное настроение несколько подпортила мысль о бродивших где-то неподалёку палачах. Да, они могли явиться в любую секунду и опять всё испортить, но я твёрдо решил, не думать об этом и просто идти к цели. Доставить на место аквариум с распускающимися цветами, а потом, если повезёт, заполучить ещё какой-нибудь груз.
Куда кинет удача, я не загадывал, но полагал, что Таисия сможет учиться и на борту, если придётся достаточно долго пропускать школу. Сейчас существовало немало удалённых программ как раз для кочующих семейств, а мы как-то незаметно стали именно таким. Не скажу, что ответственность меня совсем не пугала, но радуясь за Даниель, которая сможет провести это время с дочерью, я решил не обращать внимания на неудобства сложившегося положения.
Таисии тоже полезно было взглянуть, как работает её мать, насколько она увлечена и предана делу и почему именно космос помогает ей держать себя в руках и не растечься киселём после смерти мужа. Потом, когда девочка вернётся на планету в семейство дяди, (а куда бы ей деваться ещё?) она уже спокойнее отнесётся к тому, что Даниель летает вдвоём с холостым мужчиной. Любого из нас держит в границах разумного внутренняя суть, а не внешние рамки, хотя и они иногда тоже, но взрослые сами решают кто и кем для них будет, и нет никакой дурацкой предопределённости, она правит бал только в сентиментальных романах.
— Выхожу на позицию, Даниель, всё в порядке?
— Отлично капитан.
Меня одолевала неожиданная словоохотливость, и при других обстоятельствах я поболтал бы с Даниель подробнее, мы бы посмеялись каким-нибудь шуткам. Пусть почти любая из них заезжена до полной гладкости, но они помогают экипажу ощущать себя единым организмом. Потом, когда девочка привыкнет, она поймёт, что в дружеских отношениях нет ничего подозрительного. Да, в жизни между мужчиной и женщиной редко случается товарищество, но экипаж — это же совсем иной организм, а уж с учётом моего равнодушия к гендерным вопросам — тем более.
