Что-то случилось, и я растерялся, не зная, как справиться с бедой, смысла которой не понимал.

Я прислушался, но звуки, доносившиеся в номер, ни о чём не говорили, стены тут не отличались толщиной, зато и плату брали умеренную. В ванной комнате ощущалось лишь присутствие жизни, но расшифровать шорохи я не смог, тихо постучал в дверь, спросил робко:

— Даниель, у тебя всё хорошо?

Она помедлила, прежде чем ответить и голос прозвучал совершенно ровно, но ни слова, ни интонации меня не обманули.

— Нормально. Сейчас выйду, извини, что заняла помещение.

Она действительно появилась через минуту, но меня сейчас совершенно не интересовало утреннее купание. Я поймал Даниель за плечи и развернул лицом к себе.

— А ну стой! Что случилось?

Она молчала, пытаясь совладать с терзающей нутро болью. Я чувствовал эту муку собственными потрохами, но не понимал её сути и потому испугался не на шутку. Застывшее лицо, сосредоточенный взгляд. Не физическое страдание — тело достаточно расслаблено — подругу донимал душевный разлад. Беды или вины поедали изнутри. Неужели Шон до такой степени выбил из колеи мою отважную сотрудницу?

Дальше я действовал, повинуясь инстинкту, природы которого сам не ведал. Обнял Даниель, то ли стараясь успокоить, то ли стремясь оттянуть на себя часть её боли. Не знаю. Сам неимоверно удивился и ожидал, что меня с возмущением оттолкнут, но вместо этого она неуловимо расслабилась и разрыдалась, уткнувшись носом в моё плечо.

Что в таких случаях предпринимают люди, я, теоретически, знал и пытался сообразить, у меня-то получится утешить женщину и не обидеть её при этом? Я ведь совершенно не разбирался в отношениях между полами! Что надо делать и говорить? Рефлексы тренькали крайне неуверенно, но внутри происходило какое-то движение, словно чужая боль действительно пробралась ко мне и ощупывала доставшееся ей убежище. Я едва рот не разинул от новых впечатлений, привык, что донимают меня снаружи, научился защищаться от жестоких нападений, и внезапно пробудившаяся чувствительность напугала, а с другой стороны и растрогала.

— Даниель, — прошептал я и погладил вздрагивающую спину. — Успокойся. Хочешь я этому Шону морду набью?

Она не то всхлипнула, не то рассмеялась. А я вспомнил, как она согревала своим теплом меня, изметеленного вхлам палачами, не бросила без поддержки едва знакомого парня, сделал всё что смогла, не стесняясь возможных последствий. Неужели я отвернусь от неё сейчас или начну принимать во внимание чужое мнение о важном для меня человеке?

За что бы меня там не наказали, вряд ли я сотворил это по глупости.

— С твоим деверем я справлюсь, — заверил, словно это могло иметь значение. — Не смотри, что я мельче, драться меня учили и достаточно серьёзно. Я всё сделаю, только ты не плачь, пожалуйста, а то у меня внутри от этого больно. Не имеет права посторонний человек ни осуждать тебя, ни раздавать указания.

— Да не в нём дело, — глухо отозвалась она. — Просто он напомнил о потере. Когда боль стоит до краёв, её очень легко расплескать.

Я сообразил, что Даниель горюет по мужу, погибшему или умершему — этого я точно не знал. Тоска по ушедшему терзала её, и способа утешить в моём распоряжении не было.

— Ну тогда поплачь, — разрешил я.

Друг из отверженного получится не очень надёжный, поскольку не в его власти распоряжаться собой, но как подставка в трудную минуту и он окажется полезен.

Даниель немного упокоилась, больше не рыдала, но меня не отталкивала, и я радовался про себя, что хоть так пригодился этой замечательной женщине, сильной и слабой одновременно. Как все мы, если уж быть точным и честным.

— Любимый человек уходит, и остаётся боль, — сказала Даниель, а я пытался понять это и представить, но никак не мог. Меня-то никто не любил. — И живёшь ты на этой земле, как будто тебя спихнули с небес и обратно наверх не пускают. Яма, самое дно, и так хочется выбраться к свету.

Она говорила всё это задумчиво, словно в бреду или исключительно для себя, но меня как будто молния прошила. Разве не той самой судьбой существа, выброшенного на стылый ветер невзгод, веками существовал я? Испуганный, раздавленный бедой, умевший хорошо приспособиться, но не впустить в себя приютивший мир, его смех и слёзы. Мы оба с Даниель — упавшие с небес и может быть именно поэтому нас так неудержимо потянуло друг к другу. Не в постель лечь, хотя большинство людей иного и не мыслит, а подставить плечо и дать опору такому же потерянному изгнаннику.

— Я тебя понимаю. Ты карабкаешься и раз за разом скатываешься вниз. И свет всё так же далёк.

В коридоре прозвучали шаги, затихли возле нашей двери. Не тяжёлые мужские, а лёгкие женские, потому я даже не повернул головы. Не иначе кто-то из персонала спешил вытурить нас из номера или потребовать оплаты за последующие дни. В таких дешёвых отелях не разорялись на коммуникационные пульты и предпочитали следить за постояльцами проверенным способом.

Я не обернулся и когда распахнулась дверь, лишь резко напрягшееся в моих руках тело женщины заставило мгновенно сгруппироваться и бросить себя в прыжок. Прежде я отскочил бы в сторону, но сейчас даже не задумавшись рванул вперёд, закрывая Даниель от возможных обидчиков. Мимолётно удивился точности порыва, приготовился драться и едва успел притормозить, увидев перед собой девушку, вернее сказать совсем девчонку, лет двенадцати или тринадцати на вид, точнее я в этом не разбирался.

Огромные вытаращенные глазищи этого существа кого-то мне живо напомнили, но соображать оказалось некогда. Даниель вскрикнула, а незваная гостья развернулась и так резво прыснула прочь, что я диву дался.

— Тася! — закричала Даниель и бросилась следом за беглянкой.

Я понял, что ребёнка надо немедленно догнать, успел сообразить даже, что это скорее всего и есть дочь моей напарницы. Мне понадобилось всего два длинных прыжка, чтобы настигнуть тощее тельце и прыгающие косички. Я поймал девчонку в верхний захват, вздёрнул в воздух, и она ожидаемо заверещала.

К счастью, как раз подоспела Даниель, и я смог развернуться и вручить ей беснующееся сокровище.

Оказавшись в руках матери, эта негодница ничуть не угомонилась и принялась вырываться пуще прежнего.

— Пусти! — рычала она. — Ты!

Секунду или около того я не мог понять её логики, пока не вспомнил, в какой компрометирующей, если не знать всей правды, позиции застала нас с Даниель её дочь. Неудивительно что в голове неуправляемого по сути своей подростка перемкнуло контакты. Дети всегда казались мне слишком сложными для общения существами, я плохо их знал, зато помнил, что середины они не ведают.

— Давайте-ка в номер, — предложил я, — пока нас не выкинули без вещей на улицу за шум, безобразный скандал и общее нарушение порядка.

Даниель никак не могла справиться с беснующимся подростком, а в наших полётных протоколах могли появиться нежелательные пометки, потому я взял инициативу на себя. Подхватил девочку на руки, благо весила она как комок пуха и решительно вернулся в комнату. Справился быстро. Никто в коридор не вышел: постояльцы тут привыкли не лезть в дела друг друга, да и умели по доносящимся воплям отличить подлинную беду от обычного скандала. Камеры висели на видном месте, но сколько я помнил, работали лишь изредка.

Девочка что удивительно почти угомонилась. Кажется, её поразила надёжность моей хватки. Она дёрнулась раз-другой, а потом уставилась на меня скорее с удивлением, чем с гневом. Я действительно заметно превосходил среднего человека силой, и главное, научился пользоваться своими возможностями мягко, а не только убойно.

В номере я посадил строптивого ребёнка на кровать Даниель. Сам устроился напротив, не зная толком, поможет моё присутствие при разговоре или повредит. Таисия больше не пыталась убежать, но замкнулась в себе и выбросила колючки сквозь и без того заметный защитный панцирь.

— Как ты здесь оказалась? — спросила Даниель. — Откуда узнала, где меня искать? Дядя с тётей тебя выгнали?