Майор ВВС Константин Громов не верил, что потенциальный противник захочет дважды наступить на те же самые грабли, то есть пошлет второй транспорт маршрутом, на котором погорел первый: в конце концов, не на одном Заполярье свет клином сошелся, есть и другие воздушные коридоры. По этой причине сообщение от советника Маканина о том, что пора готовиться к новой акции перехвата, застало его врасплох.

Неделя перед этим прошла в приятной суете. После столь удачно проведенной акции на воинскую часть номер 461-13 «бис» посыпались многочисленные блага. По приказу комполка «Заполярье» Александра Свиридова в часть были подвезены запчасти и обновлен боезапас. Кроме того, от щедрот города Мурманска было выделено несколько цистерн авиационного керосина, что позволило заполнить подземные резервуары части под завязку. Зампотех Никита Усачев только диву давался, как всё складно получается. А уж грузовик натовской жратвы вызвал прилив энтузиазма и у самых прожженных ворчунов-скептиков.

Полученными от Стриженого «зелеными» распорядились следующим образом. Громов, когда выдался свободный день, самолично отправился в Мурманск и обменял валюту на «черном» рынке у «Детского мира», что на улице Книповича. Вернувшись с карманами, набитыми деньгами, он вызвал к себе коменданта и повелел выдать зарплату офицерам за прошедшие декабрь-январь. Комендант Подвицкий, получив на руки столь огромную сумму, тут же затребовал соответствующие финансовые документы на нее, после чего был грубо одернут и узнал о себе и своем происхождении много нового и интересного.

«Как же я отчитываться буду?» — заныл комендант после столь грозной отповеди: командир части 461-13 «бис» отличался сдержанностью и интеллигентностью, вспышки гнева у него были столь редки, что их можно было пересчитать по пальцам, и комендант никак не мог понять, чем же вызвана еще одна.

«Отчитаешься, — заверил Громов. — Оформи ведомости на получение денежного довольствия, выдай зарплату, пусть все распишутся. Ведомости отдашь мне».

Коменданту оставалось только подчиниться.

Кроме денег, Громов привез из Мурманска ящик водки «Абсолют», и пилоты со вкусом отметили победу над «Геркулесом» — первую победу в еще не начавшейся войне. На торжество приглашены были и другие офицеры, свободные от несения службы. Они, конечно, не догадывались, по какой причине устроено празднество, но это было для них не столь важно.

Засиделись допоздна. Приговорили дюжину бутылок и три десятка натовских пайков. Захмелели. Стуколин, который сам на музыкальных инструментах играть не умел в связи с тем, что медведь ему на ухо наступил еще в раннем детстве, потребовал, чтобы ему исполнили «что-нибудь про пилотов». Он каждый раз этого требовал. Его поддержали. Оставалось уговорить Никиту Усачева, который единственный из всех умел брать поболе трех аккордов. Усачев для порядка поломался, но потом взялся за гитару, и офицеры грянули хором:

Я — «Як»,

Истребитель,

Мотор мой звенит.

Небо — моя обитель.

Но тот, который во мне сидит,

Считает, что он — истребитель…

Они начали с песен Высоцкого. Они всегда начинали с песен Высоцкого. Потому за классической «Смертью истребителя» последовала менее известная, но от того не менее любимая:

Их восемь, нас — двое.

Расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть.

"Сережа, держись! Нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять!"

Я этот небесный квартет не покину,

Мне цифры сейчас не важны.

Сегодня мой Друг защищает мне спину,

А значит — и шансы равны.

Мне в хвост вышел «Мессер», но вот задымил он,

Надсадно завыли винты.

Им даже не надо крестов на могилы —

Сойдут и на крыльях кресты.

«Я — “первый», я — :первый", они над тобою,

Я вышел им наперерез.

Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!.."

В бою не бывает чудес.

"Сергей, ты горишь, уповай, человече,

Теперь на надежность лишь строп".

Нет, поздно, и мне вышел «Мессер» навстречу.

«Прощай, я приму его в лоб!..»

Я знаю, другие сведут с ними счеты,

По-над облаками скользя,

Летят наши души, как два самолета,

Ведь им друг без Друга нельзя…

И конечно же была исполнена душещипательная «Песня о погибшем летчике»:

Он кричал напоследок, в самолете сгорая:

«Ты живи, ты дотянешь», — доносилось сквозь гул.

Мы летали под Богом, возле самого рая,

Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.

Встретил летчика сухо райский аэродром,

Он садился на брюхо, но не ползал на нем,

Он уснул — не проснулся, он запел — не допел,

Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.

Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы

В нашей жизни короткой, как бетон полосы.

И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.

Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.

После Высоцкого вспомнили о Розенбауме, и Никита спел сначала «Черный тюльпан»: «В Афганистане, в ДЧерном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывем над землей…", затем — «Камикадзе»:

Парашют оставлен дома,

На траве аэродрома.

Даже если захочу — не свернуть.

Облака перевернулись,

И на лбу все жилы вздулись,

И сдавило перегрузками грудь.

От снарядов в небе тесно,

Я пикирую отвесно,

Исключительно красиво иду.

Три секунды мне осталось,

И не жаль, что жил так мало

Зацветут еще мои деревья в саду!..

Не обошли вниманием и классиков: «Мы летим, ковыляя во мгле…», и современников: "Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали [44] ?..". Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв, сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из «народного» творчества. Под аккомпанемент Усачева старший лейтенант Лукашевич исполнил песню полярных авиаторов: "Кожаные куртки, брошенные в угол [45] …" А комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолетчиков: