В бокс они вошли по очереди. Впереди с улыбкой до ушей и с цветочками в выставленной руке шел Лукашевич. За ним с некоторой заминкой переступил через порог Громов, этот нес пакет с фруктами. Оба были в белых халатах, накинутых поверх «парадок».

— Привет! — громко и радостно сказал Лукашевич.

Стуколин, бледный и обмотанный бинтами, возлежал на кровати и слабо улыбался. При появлении друзей он попытался приподняться на локте и сделать приветственный жест.

— Лежи, лежи, — испугался за него Лукашевич. — Швы разойдутся.

— Если бы могли, уже разошлись бы, — отвечал Стуколин.

Офицеры присели на табуретки, разглядывая друга.

— Вот тебе цветочки, — сообщил Лукашевич, протягивая цветы. — Вот тебе фрукты. Питайся.

— Чем питаться? — с иронией переспросил Стуколин. — Фруктами или цветочками?

— Молодец, Леха, — вставил слово Громов. — Вижу, что выздоравливаешь.

— Как вы там, ребята? — поинтересовался старший лейтенант. — Кто сейчас на дежурстве?

— Беленков сейчас на дежурстве, — сообщил Громов. — А мы — как обычно.

— Мы-то что… — вставил словечко Лукашевич. — У нас всё по-старому. Служба идет, границы на замке, «Геркулесы» больше не роятся.

— Что?! Совсем прекратили полеты?!

— Как отрезало. Наверное, перекинули трассу на другой воздушный коридор, летают над Европой.

— А чем все закончилось тогда?

— Ты что, ничего об этом не знаешь? — удивились Громов и Лукашевич в унисон. — Тебе никто не рассказывал?

— Здесь же одни врачи и медсестры, — объяснил Стуколин. — Не могу же я у них спрашивать, чем кончилась заварушка у транспорта.

— Логично, — заметил Громов. — А Женя перед нами отчитался. Рассказывал, что был вне себя, когда увидел, что тебя подстрелили. Хотел даже на грузовике в «Геркулес» по рампе въехать, но этот твой деятель ему не дал.

— Никакой он не мой деятель, — пробурчал Алексей, вспомнив Стриженого. — Он свой собственный деятель.

— Ну-ну, — сказал Громов. — В общем, Жене въехать в «Геркулес» не дали, но этого и не потребовалось. Дым от твоей самодельной шашки быстро заполнил грузовой отсек транспорта, и скоро боевики побежали, подняв лапки. В общем, второй груз мы тоже взяли.

— Отлично! — Стуколин был явно доволен тем, что его решительные действия привели к такому результату. А Громов, помолчав, сказал:

— Все-таки ты зря туда сунулся. Зря полез на рожон.

— А что еще я мог сделать? — старший лейтенант даже фыркнул от возмущения.

— Я действовал по обстановке.

— Ну ладно, — Громов махнул рукой, — победителей не судят.

Пока они так беседовали, Лукашевич осмотрел палату. Интерьер здесь был скромный, как и полагается в военном госпитале, но в углу на подставке стоял телевизор.

— Чем развлекаешься, Алексей? — спросил Лукашевич. — Телевизор дают смотреть?

— Дают, — признал Стуколин, — но строго по часам. И только первый канал. А книг не дают совсем. Так что скучаю.

— Книг не дают? — поразился Лукашевич. — Тогда держи.

Он полез в карман форменных брюк и достал маленькую, но толстую книжечку в мягкой обложке. Эту книгу старший лейтенант купил два часа назад на развале у вокзала, чтобы было что почитать в городском транспорте и на обратном пути в часть. На обложке книги был изображен молодой человек в высотно-компенсирующем костюме и в летном шлеме, лишенном почему-то ремешков с ларингофонами [51] . Само по себе наличие этих двух предметов летного туалета на одном человеке уже вызывало вопросы: как известно всякому, кто хоть раз имел дело с современной авиацией, к высотно-компенсирующему костюму прилагается гермошлем, а к обычному летному шлему — обычный противоперегрузочный костюм. В руках молодой человек держал какое-то невообразимое крупнокалиберное устройство, которое Стуколин с ходу опознать не смог — возможно, этого устройства не существовало в природе. На заднем плане художник нарисовал самолет, очень похожий на «МиГ-29М», но таковым не являющийся. Книга называлась «Истребители».

— Ого! — вырвалось у Стуколина, разглядывающего подарок. — Это о нас, о пилотах?

— Описано достоверно, — высказал свое мнение Лукашевич. — Вот только ситуация фантастическая.

— Как это?

— Ну там, понимаешь, американцы воюют с сербами, а наши добровольцы-пилоты помогают братьям-славянам вынести агрессора.

— Ага, — кивнул Стуколин, который с реальной политической обстановкой был знаком. — Действительно фантастика. Амы никогда не полезут в Сербию — они что, идиоты?

— Литература, — Лукашевич с улыбкой подмигнул. Стуколин завозился и спрятал книгу под подушку.

— Вечерком почитаю, — пообещал он друзьям. — А пока рассказали бы что-нибудь интересное, а? Вот ты, Костя, какую-нибудь из своих историй рассказал бы.

У Громова всегда имелось в запасе несколько интересных историй, которые он приберегал до особого случая. Часть из этих историй случилась с ним самим, когда он в составе «Русских витязей» объехал пол-Европы. Другие истории он или где-то услышал, или, что тоже вероятно, сам сочинил. Проверять достоверность его рассказов никто из друзей и не думал: как говорится, не любо — не слушай, а врать не мешай.

Громов задумался, потом в глазах его зажглись озорные искорки, и он спросил:

— О своем деде я вам уже рассказывал? О его геройском «Запорожце»?

— Нет, — друзья оживились. — Давай излагай. Майор помолчал, собираясь с мыслями, и принялся излагать.

История о геройском «Запорожце», рассказанная майором Громовым в палате ё 7 военного госпиталя города Мурманска

…Дед у меня был когда-то совершенно бесстрашный малый. Во время войны служил он под Ленинградом, в 191-м истребительном авиационном полку. Летал он с тридцать седьмого года, начав в аэроклубе, но о карьере военного летчика не помышлял, поскольку собирался пойти по стопам своего отца, то есть моего прадеда, профессора Политехнического института и известного аэродинамика. Дед сдавал экзамены за первый курс, когда началась война.