Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Через год мне пришлось обследовать областную психиатрическую больницу Магадана (знаменитый «23 километр»), главным врачом которой был писаный красавец и умница Валерий Федорович Калачев. И вот однажды во время проведения психодиагностического исследования один из пациентов, прервав работу, спросил: «Наиль, а вы меня не помните? Мы с вами познакомились на Врангеле». Действительно, передо мной сидел один из тех двоих «холостяков». «А где второй?» – спросил я. «А он тоже здесь», – ответил незадачливый полярник.

Записки психотерапевта. Многообразие экзистенциального опытаобразие экзистенциального опыта - i_012.jpg

Я спросил у Валерия Федоровича о судьбе этих ребят. Он рассказал, что их доставили на вертолете в состоянии острого психотического возбуждения. Все сбылось. Острота видения, вернее, провидения такова, что задолго до манифестации Феликс Борисович уже видел эту картинку, и этого было достаточно для мудреца, но все же произнес эту чеканную фразу. Не исключаю, что он при этом немного поморщился, но никто этого не заметил.

Какао из «Ласточки»

Однажды в Анадыре, городе контрастов, стоящем на вечной мерзлоте, мы обследовали студентов сельскохозяйственного техникума, будущих зоотехников и ветеринаров; поскольку пшеница в этих краях не хотела колоситься, то и в агрономах не было никакой надобности. Студенты терпеливо заполняли тестовые бланки. Приближалось обеденное время, и мы решили заглянуть в студенческую столовую, это ведь всегда интересно, к тому же совсем недавно мы и сами были студентами, вечно голодными и всегда бравшими двойную порцию пельменей недалеко от 24-й больницы на Страстном бульваре.

Мне захотелось какао. Возможно, что эта была ностальгия: родной дом, ярко-зеленая пачка «Золотой ярлык», возможно, более поздние воспоминания о студенческих отрядах ВМК – МГУ, когда на ужин меня всегда дожидалась пол-литровая банка с холодным какао. Согласитесь, что ужин в студенческих отрядах – это особое время и особое состояние, близкое к тому, что описывается как «райское блаженство».

И вот все поели и смотрят на меня. А какао? «Может, ты возьмешь компот?» Но что может быть хуже незавершенного гештальта? И я направился в святая святых – на пищеблок, куда, как известно, посторонним вход воспрещен. Оказавшись позади котлов и плит, я увидел перед собой огромный чан и дородную женщину с веслом, стоявшую ко мне спиной и свирепо орудующую орудием производства. «Что вы делаете, мадам?» – спросил я. «Это какао, – ответила женщина-исполин, так и не повернувшись ко мне. – Хотите попробовать?» – «А для чего весло?», – не унимался я. И тут она повернулась, и я увидел, как забота преображает человека. «А потому что я делаю какао из ласточки!» – ответила она. Я тут же представил себе ласточек, их низкий полет перед дождем, вспомнил ласточек, мирно спящих в июльскую жару на моем подоконнике, и царапающий звук, иногда исходивший от окон. Чуть приоткрыв жалюзи, я увидел, что некоторые из них, погрузившись в глубокий сон, неожиданно скользили вниз и, чтобы не упасть, не открывая глаз, лихорадочно работали лапками… Я подумал, что только ради этого стоило прилететь в Анадырь. Но при чем здесь ласточки? Тем временем она сообщила мне по секрету, что в этом году не было навигации и какао-порошок не завезли, вот они и придумали делать какао из конфет «Ласточка». «Оригинальное решение!» – заметил я, держа в руке горячий стакан с диковинным напитком и ощущая тесную связь с Родиной. Женщина приняла горделивую осанку, как бы приобщаясь к цветущей сложности евразийского пространства.

Прошло много-много лет, и вот, шестидесятипятилетний, я увидел в магазине поселка Идрица знакомую бутылку красного «Баккарди» – знаменитого кубинского рома из жженого тростника. «Эх, Матвей, будем пировать!» – подумал я на манер Алеши Димитриевича из первой волны эмиграции.

Записки психотерапевта. Многообразие экзистенциального опытаобразие экзистенциального опыта - i_013.jpg

Но когда я взял бутылку и поднес ее к глазам, все прояснилось: «Ромовый напиток на основе „Баккарди“. Изготовлено в Ленинградской области».

И вспомнилось мне какао из «Ласточки», и женщина с веслом (жива ли?), и прекрасная юность.

У Джармуша есть один хороший эпиграф: «Никогда не путешествуйте с мертвецом».

Кухлянка Омелькота

На Врангеле эскимос Омелькот подарил мне кухлянку. От чистого сердца, он просто снял ее с себя и протянул мне. Отказываться было нельзя, это был сакральный подарок, и принимающий мог догадываться о кармической природе такого дара, например предположить, что все только начинается.

Полярники меня предупреждали, что следует очень осторожно принимать дары от местных, были случаи, когда перед самым вертолетом на Большую землю они бежали вместе с пограничниками к трапу и заявляли, что такой-то за бутылку водки отобрал у него шкуру песца, и события, как можно догадаться, становились непредсказуемыми.

Но, зная Омелькота – душа нараспашку, – я не мог допустить подобного коварства и, рассыпаясь в благодарностях, принял щедрый подарок.

Кухлянка – это оленья шкура до колен мехом наружу, с рукавами и отверстием для головы, и если к ней добавить торбаза – сапоги из оленьей шкуры, – ты не замерзнешь в тундре.

Кухлянка издавала страшный, неведомый мускусный запах, она была большая и не помещалась в мой знаменитый польский рюкзак, пришлось завернуть ее в какие-то тряпки и положить под кровать, но Саша Михайлов взбунтовался: «Наиль, спать невозможно, ты положи ее около дома, никто не возьмет, заодно и проветрится». Так я и сделал. А утром мы улетали: вертолет, пограничники и сцены прощания.

Я вез кухлянку и позвонок кашалота. Этот позвонок я выкопал прямо из ягеля перед балком[2], в котором обитали биологи из ИБПС, его использовали в качестве скребка в снежные дни. «Но это же варварство, синтоизм учит почтению к неодушевленным предметам», – вскричал я и попросил лопату. «Да их здесь полно», – добродушно заметили биологи, но лопату дали.

Омелькот стоял возле вертолета – душа нараспашку, – но какая-то тревога не покидала меня. «Наверное, я успокоюсь только в вертолете», – подумал я, а тем временем начался досмотр. Кухлянка была проверена и вызвала усмешки пограничников, а вот позвонок их очень заинтересовал. Они стали его крутить и простукивать. Понимая наивность вопроса, я все же спросил: «А что вы хотите обнаружить?» – «Хороший вопрос, – ответил один их них, – именно обнаружить, а не найти. Сусуманское золото мы обнаруживаем даже в Кливленде». Это замечание было встречено другими военными с явным неодобрением. «Ты чего сегодня такой разговорчивый, Пинкертон?» – строго спросил другой, рангом повыше, но все же и он был непрост, заглянув в foramen occipitalis. Не обнаружив ничего подозрительного, он попросил меня взять бинт в медпункте и тщательно его забинтовать. О кухлянке никто и не вспоминал.

И вот я прилетел в Москву. Всегда после тяжелых перелетов давался день отгула, и в этот день, забрав кухлянку, я поехал в Химки, к родителям. Мама была заведующей бактериологической лабораторией большого госпиталя Минмонтажспецстроя на Планерной, и я попросил ее пропустить кухлянку через центрифугу, добавив туда каких-нибудь ароматизаторов. Через несколько дней я приехал на Планерную – кухлянка продолжала издавать удушливые запахи, исходящие от неведомых мне сил. Но обнаружилась и другая особенность кухлянки – трубчатый волос оленя стал осыпаться. Может быть, ее надо было смазывать нерпичьим жиром, но Омелькот тогда промолчал.

И тут неожиданно появился мой монгольский друг Давааням, он заканчивал Суриковское училище по специальности «монументальная живопись», и его кумирами были Диего Ривера, Ороско и Сикейрос. Увидев кухлянку, он не отрывал от нее взгляда. Его русский хромал, но я понял, что он будет использовать молотый красный кирпич как адсорбент, и запах исчезнет, но для этого он должен забрать кухлянку себе. «Через месяц привезу», – сказал он, прощаясь, но неожиданно развернулся и направился в сторону кухни, рядом с которой располагался туалет. «Ты куда?» – не очень деликатно поинтересовалась моя мама, ее святая простота предполагала прямые вопросы. «Тетя Роза, я хочу посмотреть, хорошо ли привязана моя лошадь». Этот ответ и сегодня является украшением многозначного контекста буддистской этики.

вернуться

2

Балок – временный домик на Севере.

7
{"b":"693105","o":1}