Василий невольно перекрестился.

— Вот то-то, — сказал архипископ Константин и тоже перекрестился. — Нечисто у нас в крае, я это уже давно понял. Я по вечерам даже в церкви слышу, как что-то по углам скребется. И нечисть эта с самого верха ползет, через губернатора и всю его братию. — Он залпом выпил водку и потянулся к блюду, где лежали остатки заливного. — Я через верного человечка раздобыл чертежи идола, которого они собираются ставить у пролива. Ну, этого, Пана, — захмелевший отец Константин порылся в своем столе и вывалил перед молодым человеком стопку листов бумаги с какими-то рисунками. — Смотри, любуйся!

Василий брезгливо взял один из рисунков, — на нем было изображено чудовище, похожее одновременно на человека и на козла.

— Хорош? — хмыкнул архиепископ. — Кого напоминает?

— Да уж сложно не узнать — кивнул Василий.

— Так от тож, — торжествующе произнес епископ. — Понятно теперь, кого они все сюда призывают? Тут на днях в Южгороде несколько человек видели с сатанинской звездой перевернутой. Один мой знакомый сфотографировал и мне принес, а я в Москву запрос отправил. Мне такой ответ пришел, — у меня аж волосы дыбом встали. Один среди московских сатанистов, чуть ли не за учителя почитается, а второй и вовсе — не то из Англии, не то из Америки, большая шишка у тамошних чертомолов..

— А куда владыка смотрит? — недоуменно спросил Василий. Архиепископ пренебрежительно махнул рукой.

— Владыка против «губера» никогда не пойдет. Он же старый, больной ему ли о вере беспокоится. Ходил я к нему и в администрацию ходил и в столицу ездил — все без толку.

— Что, уже и до столицы эта зараза пробралась? — испуганно спросил Василий.

— Там давно уже все прогнило, — фыркнул епископ, — сидит какая-то зараза и покрывает. А что ты хотел, ведь все они давно там — кто «пятая колонна», а кто шестая. Центробанк, он чей — неужто наш? Выкуси, американский он. И конституцию нам янки написали. Люди говорили, что всем этим кончится, а я дурак, не верил. А до президента не достучишься, он может и хотел бы всю эту нечисть извести, да руки у него связаны. Тут народ надо поднимать, казаков, патриотов, всех, кому дорога Россия-матушка, кто станет против нечисти на бой святой, смертный.

— Против власти, значит, идти, — покачал головой Василий, — прямо, как майданутые.

— Не против власти, Вася, — горячо сказал поп, — а против мразоты во власти, что нам сюда всякую чертовщину тянет. Впрочем, пока хватит и того, если мы всякой пришлой бесовщине покажем, кто тут хозяин. Я вот слышал, они на днях собираются на очередном капище под Анапой — и наши и зарубежные, — их тут много будет, после того как губернатор разрешил им в этих капищах служить. Это первое их совместное сборище и если мы им от ворот поворот не дадим — будут потом сюда как к себе домой шастать. Сможем их отвадить — глядишь с помощью божьей вытащим край из бесовских лап.

— Так что нам делать-то? — спросил Василий.

— Делать, что должно и будь что будет, — сказал отец Константин, — ты вот, парень у нас башковитый, да и я вроде не дурак, что-нибудь да сообразим. Завтра я звякну атаману Безумному, он у нас легкий на подъем, быстро казачков подтянет. И из Южгорода кто-то подъедет и из других городов. Ты позвони своим знакомым из «Православного братства» и «Христианского союза», ну и этих краснюков из «Сущности эпохи» подтянем, они ребята боевые. И «Народный набат». Разметаем, нагайками разгоним всю эту дрянь, а ты потом напиши в «Православном голосе Кубани», мол, до чего же край довели, что сатанисты тут как дома орудуют. Ну, а я на неделе съезжу в Москву, поговорю кое с кем, тряхну чекистской юностью. Не могли же там все скурвиться. Давай, сейчас на боковую, а завтра в бой. И вн-н-новь пр-родолжает-тся бой. И с-серд-дце тр-р-ревожно в гр-руди.

Пошатываясь и напевая архиепископ Константин пошел к своей кровати. На полдороги он остановился возле зеркала и долго себя рассматривал. Ему не понравилась, как лежит его борода, он схватил расческу и несколько раз провел ею, причесываясь. Лучше борода выглядеть не стала, но святой отец, видимо удовлетворившись, бросил расческу на трюмо и исчез за дверью. Василий слышал, как он шумно рухнул на кровать.

Сам Василий выпивший раза в три меньше архиепископа и поэтому почти трезвый, сейчас напряженно думал. Он сотрудничал с церковью много лет: сразу после окончания исторического факультета, он начал писать в газеты и как-то само собой получилось, что лучше всего у него получалось писать на патриотическую и православную тематику. Там он и сошелся с иерархами южгородской епархии. Так и пошло, — он стал писать православные статьи, выступал по телевизору, даже стал одним из соучредителей «Общества православной молодежи Южгорода». Талантливого публициста заметил и приблизил архиепископ, после чего дела Василия Игнатова пошли в гору. Теперь его имя было известно даже столичным иерархам, а недавно его назначили одним из заместителей председателя Всероссийского союза православных журналистов. Был ли он верующим человеком? Сам он был уверен, что да. А в связи с успешным карьерным ростом эта уверенность лишь усиливалась, — до последнего времени.

Нет, верить в Бога он не перестал. Но появилось чувство не менее страшное с церковной точки зрения — он стал сомневаться во всемогуществе Божием. Он лукавил, когда делал вид, что не верит архиепископу. На самом деле он лучше его чувствовал, что над Южгородским краем сгущаются какие-то темные тени. В студенчестве Василий увлекался оккультизмом, штудировал Алистера Кроули и Карлоса Кастанеду. После он, конечно, покаялся, а богомерзкие книги сжег. Но покаяться-то покаялся, а кое-какие навыки, развитые годами тренировок, остались. И сейчас он как никто иной чувствовал, какие демоны собираются над краем, да и, похоже, не только над ним. Несколько раз ему снились кошмары, — черный ветер, налетающий с запада, оставляющий после себя разрушенные церкви и растерзанные тела людей. А затем вихрь вздымается ввысь закручиваясь воронкой к самому небу. Василий просыпался в холодном поту, молился, но кошмары не оставляли его, становясь все страшнее. Ему снилось, как он идет по залитому кровью полю, усыпанному белоснежными перьями и он понимал, что это перья ангелов. А затем где-то впереди показывались ворота — покореженные, распахнутые настежь. И на этих воротах болтается в веревочной петле чье-то обезображенное тело. А за воротами… Тут он просыпался от ужаса, трясясь словно в лихорадке.

И наяву не находил он покоя, — в каждом темном углу ему мерещились смутные тени, блеск глаз неведомых чудовищ, слышалось приглушенное рычание. Он приходил в храмы, молясь об избавлении от наваждения, — но и в церкви эти видения не исчезали.

Нет, победить темные силы невозможно, — это он уже понял. И вся затея архиепископа Константина обречена на провал. Провал? Но почему он обязательно должен разделять его поражение? При мысли об этом Василий улыбнулся.

Он встал со стула и подошел к трюмо, на котором лежала расческа брошенная архиепископом. Воровато оглянувшись по сторонам, Василий Игнатов снял с расчески несколько волосин. Затем достал блокнот и положил волосы, а сам блокнтон сунул в кошелек. Выйдя в коридор, он достал смартфон, набирая телефон который ему дали там, куда его уже звали как консультанта.

— Алло, Олег, — тихо произнес он. — Да, Василий! Надо встретиться.

… Из века в век наше имя было ужасом и проклятием для человечества! Слуги врага преследовали и уничтожали нас, сжигая на кострах, распиная на дыбе и отдавая на растерзание озлобленной толпе. Мы отступали, с боем сдавая свои твердыни — скрываясь во Тьме, растворяясь в ночных тенях. И человечество уверовало в свою победу, убедив себя, что мы остались лишь в страшных сказках. Но из своих темных убежищ, мы следили за торжествующим Врагом и копили силы, чтобы нанести ответный удар!