Едва я присела, как пришли еще двое мужчин, несущие на самодельных носилках третьего, постанывающего от боли. Ему сильно потрепали бок, крэйтар ударил лапой, когтями оставив глубокую рану. Меня снова замутило — такого мне не приходилось лечить.

Товарищи пострадавшего смотрели на меня с надеждой.

— Придется зашивать, — я сглотнула и перевела взгляд. — Принесите горячей воды от костра и пару факелов — становится темно.

Мужчины отошли, а я, глубоко вздохнув, принялась за работу. Первым делом я достала цветки эмбрайсы. Эта трава, растущая в болотах, обладала снотворным эффектом, а главное, затуманивала сознание. Боюсь, если не дать ее раненому, он не сможет выдержать боль.

Приготовив отвар, напоила мужчину, придерживая его голову — от слабости он едва мог открыть глаза. Вернулись товарищи раненого, и я попросила их помочь его. Если он неожиданно очнется, может навредить себе. Вспоминая наставления Ильяссы, я аккуратно взялась за работу — промыла рану и смазала настоем тимирра. Эх, если бы здесь оказался маг-лекарь… Он бы исцелил рану так, что не осталось бы и шрама! Достав из сумки обработанные специальным раствором бараньи жилы и иглу, замерла. Соберись, Орис! Покачав головой, я прокалила иглу в пламени факела и глубоко выдохнула.

Следующие пятнадцать минут были самыми сложными в моей жизни. Осторожно зашивая рану, я молилась богине врачевания Каэлин, чтобы руки не дрожали. Каждый стежок давался с трудом. Стянув края раны, ножом обрезала жилу и закрепила. Кажется, все.

Раненого, все еще спавшего после эмбрайсы, унесли товарищи, а я устало прикрыла глаза. Я почти задремала, когда меня окликнул женский голос. Открыв глаза, увидела Эли, рядом с ней стояла та незнакомка в богатой одежде. Она молчала, тупо глядя перед собой.

— Орис, можешь что-нибудь с ней сделать? — Спросила Эли. — Она молчит и не откликается на вопросы.

Я поднялась:

— А что с ней? Откуда она взялась?

— Так из лесу и взялась, — всплеснула руками повариха. — Выскочила — глаза безумные, ноги не держат, да прямиком в лагерь. А следом крэйтар выбежал. Наши охранники, те, что поближе, сразу вступили в бой, остальные шум услышали!

Я слушала, одновременно ища в мешочке нужные травы. Сейчас бы пустырника — сделать настой, с полстакана. Самое мягкое успокоительное. Но вот незадача — весь пустырник я извела на себя в попытках унять головную боль, а последние листья отдала Эли. Размышляя, я в снова перерыла верх дном лекарский мешок.

Придется опять использовать эмбрайсу — довольно сильное средство, сложно предугадать, какой эффект оно даст. Оно может вывести незнакомку из отупения, а может превратить его в долгий сон.

Однако и в таком состоянии оставлять ее нельзя — вдруг она не справится сама? Ильясса рассказывала мне, что от сильного испуга человек может впасть в ступор, но я впервые видела это воочию.

Взяв эмбрайсу, что осталась после раненого, я присела перед девушкой, думая о том, как лучше напоить ее. Эли ушла, дел было невпроворот — караван гудел, словно растревоженный улей.

Размешивая снадобье, я разглядывала девушку — она была чуть старше меня, лет двадцати. Круглое бледное лицо с застывшими глазами обрамляли светлые кудряшки, выбившиеся из прически; пышная фигура облачена в богатую одежду. Она явно не была крестьянкой. Вполне возможно, передо мной сиенни.

Я капнула отваром на губы незнакомки — они задрожали, и я сочла это хорошим знаком. Возможно, она все еще здесь. Придерживая ее голову, начала аккуратно, по капельке вливать снадобье ей в рот. Дальше дело пошло быстрее — несмотря на все еще затуманенный взгляд, она послушно глотала. Через несколько минут сиенни закрыла глаза, ее тело расслабилось — я едва успела уберечь ее от падения.

Уложив бедняжку на свою лежанку, укрыла ее плащом. Ей нужно поспать — сейчас это лучшее лекарство. Меня и саму мелко трясло — картины схватки все еще стояли перед глазами.

Я посмотрела на оставшийся отвар, но тут же покачала головой — за последнюю неделю и так переусердствовала с пустырником. Лучше всего было бы отправиться в лес, но мне не хотелось оставлять сиенни без присмотра. К тому же в лесу мог оказаться еще один крэйтар!

Лагерь не спал: несмотря на опустившуюся темноту, люди бродили, освещая дорогу факелами. На ночь был выставлен усиленный караул.

Проведав ир’рэйсов, а заодно проверив повязку Дэмиора, я вернулась назад и примостилась рядом с незнакомкой, стараясь не потревожить ее сон. Уснуть, несмотря на все события тяжелого дня, не удавалось — перед глазами стояло удивленное лицо Снори с навечно застывшим взглядом.

Слезы беззвучно потекли по лицу.

Спалось плохо — всю ночь меня мучили кошмары с участием крэйтаров.

Стоило закрыть глаза, как передо мной вновь и вновь падал Снори, смятый тушей монстра. Едва прозвонил похоронный колокол, я проснулась. От звучной, пробирающей до костей мелодии по телу пробежали мурашки. Трижды ударив, колокол смолк.

Солнце только поднялось над горизонтом, расплескав алые брызги, в небе плыли пушистые облака. Хороший день для ритуала.

Приподнявшись, увидела незнакомку, прибившуюся вчера к каравану. Девушка сонно потерла глаза и, пригладив разметавшуюся за ночь копну кудрей, встала.

Я облегченно выдохнула. Она смогла стряхнуть отчаяние, а мертвенная бледность лица и страх во взгляде вскоре пройдут. Вспомнив о манерах, я коротко поклонилась. Даже в самой глухой деревне, где ни разу не бывал собственный сиенн, знали, чем грозит оскорбление аристократа.

Незнакомка покачала головой, и я сникла. Чем она недовольна? Свернув лежанку, постаралась не думать об этом. Ритуал не терпит забот.

Похороны всегда проходят на рассвете: лишь в это время граница между мирами зыбка. Провожающим в последний путь нельзя вкушать пищу или разговаривать, поэтому было тихо.

На другом конце лагеря уже соорудили помост, на который уложили тело Снори, убранное еловыми ветками. Хвоя поможет отогнать приспешников темной богини Кхиры, пришедших за душой умершего. Со всех сторон сюда тянулись работники нашего и чужих караванов — все, кто хотел почтить память погибшего. Окружив помост, люди расселись на земле.

Кто-то опустился рядом со мной: повернув голову, я увидела аристократку. Ее взгляд рассеянно блуждал по толпе, да и сама она нервничала. Тишина накрыла поляну плотным куполом; даже птицы, воркующие по утрам, смолкли.

На деревянный помост забрался возничий Дик, отец Снори. Последний обряд всегда проводил наиболее близкий умершему человек, лишь он способен проложить новый путь — в чертоги Матери Мафрины. Мужчина едва держался на ногах и, подойдя к телу сына, замер. Передвинув пару веток так, чтобы они закрывали страшные увечья, нанесенные зверем, он что-то зашептал. Я не вслушивалась: последняя беседа священна, в следующий раз они свидятся лишь в благословенном мире.

Спустившись с помоста, Дик смахнул слезу и остановился. Взяв в руки факел, он взглянул на розовеющее небо и глубоко вздохнул:

— Мы встретимся, сынок. Счастливой дороги в благословенные чертоги! — дрожащей рукой возничий поднес факел к дереву.

Огонь вспыхнул, с удовольствием принимая предложенное угощение.

Хороший знак — пламя разгорелось быстро. Нащупав нужную склянку в лекарском мешке, я шагнула вперед, и толпа расступилась. Вынув пробку, я бросила горсть бесцветного порошка.

Прости, Снори. Это поможет тебе достичь светлых чертогов Матери Мафрины и найти покой. Пламя взревело, грозно взметнулось вверх и стало фиолетовым. Мне вдруг почудилась ладошка, словно… Снори прощается с нами. Ветки затрещали, и огонь поглотил помост. Быстро справившись с досками, он лизнул тело мальчика. Мать Мафрина готова принять своего сына.

По лицу покатилась слеза, но я тут же смахнула ее. Не стоит грустить. Провожая близких в последний путь, не нужно плакать, ведь так им сложнее расставаться с нами.

За полчаса прощальный костер прогорел, оставив после себя лишь горсть пыли, бережно собранную Диком.