Как-то мне выпало «подрессировать» Илью – коллегу не только по курсам, но еще и по фризби. Мы с Петром Владимировичем договорились, что Илья должен будет подойти к студентке Лене, сидящей в пальто, и надеть на нее капюшон – милое задание.

– Можно! – крикнул Петр Владимирович, и Илья вошел обратно в домик, хищно озираясь по сторонам.

Я кликнула ему за шаг в помещение. Илья помялся секунду, оценивая обстановку; сделал еще шаг. Щелчка нет. Тогда шаг был сделан в другую сторону. Щелчок. С самодовольной улыбкой и виляя воображаемым хвостом, Илья продвигался все дальше по комнате в нужную сторону, а я готовилась праздновать идеально выполненное упражнение. Периодически Илья останавливался и с надеждой подходил к сидящим за столом коллегам, вызывая у тех хихиканье. Но поняв, что щелчка это не сулит, шел дальше. Я щелкнула ему за очередной шаг в правильную сторону, когда Илья проходил мимо большого настенного календаря. И кто бы мог подумать, что в этот момент нашего подопытного не по-детски переклинит! Повернувшись к календарю, на который он даже не смотрел во время щелчка, Илья принялся его разглядывать, почесывая затылок. Я опустила руку с кликером, ожидая, что «собачка» скоро поймет, что календарь тут ни при чем, и двинется дальше. Но в мозгу Ильи щелчок прочно связался не с шагом около календаря, а с самим календарем. Вот ведь превратности судьбы.

Что тут началось! Желая отгадать наши коварные замыслы и заработать этот чертов щелчок, Илья начал демонстрировать невиданное разнообразие поведения. Он дотрагивался до собак на календаре, делал вид, что дразнит их, закрывал картинки руками, показывал по очереди на каждый месяц года, прислонялся к календарю, терся об него, изображал дрессировщиков с календаря, лаял на календарь и так далее. Наш класс тем временем просто лежал. Я рыдала, сжимая кликер одной рукой и вытирая слезы другой, а Илья даже и не думал сдаваться, сохраняя хладнокровную решительность.

Соображая, что бы еще такого сделать, он случайно еле заметно шагнул в нужную сторону, что я, к счастью, успела подловить. Дальнейшие события развились за какие-то секунды: Илья сделал несколько шагов, остановился у нужной девушки и под бешеные аплодисменты коллег и мой финальный щелчок надел на нее заветный капюшон. Петр Владимирович досрочно объявил перерыв.

Уже около полугода мы с Радой занимались послушанием с кликером. Кликер выступил шлифовальной машиной для нашего и так неплохого ОКД, и Рада стала частенько уходить с соревнований с полным баллом. Канули в Лету и те веселые времена, когда Рада, уже уверенно шедшая на победу, вдруг начинала копать землю или лаять в небо на упражнении «Комплекс на расстоянии» (при этом не забывая выполнять требуемые смены положения). Интересно то, что, самозабвенно занятая подобным творчеством, Рада избегала смотреть мне в лицо. Именно это и выдавало ее злонамеренность больше всего.

Но теперь настали другие времена, поблескивающие самоварным золотом кубков и медалей. Именно в такой «наш» день нам и подарили чайный фарфоровый сервиз – он полагался собаке-победителю в случае, если та финиширует со ста баллами. Кто знал, какой драмой это обернется!

По дороге к метро я радовалась – вон сколько собак идет вместе с нами, не одни будем пробиваться сквозь турникеты. Однако в какой-то момент собачки, как заговоренные, стали одна за другой сворачивать к своим машинам. До метро мы с Радой дошли уже в гордом одиночестве. В этом сквозила какая-то несправедливость – лучшая собака сегодняшнего дня едет домой в наихудших условиях. Сервиз тихонечко бренчал в пакете, мол, ну зато у вас есть я.

Надев собаке намордник, я отработанной уверенной походкой последовала внутрь.

Но не тут-то было: наша милиция нас бережет. Ну, или всех, кроме нас: мы милиции не понравились, и она приняла немедленное решение вытурить из подземки девочку с собакой и тяжелой сумкой.

– Девушка, стойте! – и пронзительный свист, будто впивающийся в мозг через уши.

Я даже хотела заткнуть их, но тут опомнилась: свободных рук нет. Пришлось решать вопрос радикально. Тем более что у меня не было ни денег на такси, ни возможности доехать до дома на наземном транспорте, а телефон разрядился на морозе.

Не медля ни секунды, я бросилась бегом по длинному неработающему эскалатору, наводя вокруг ужас громыханием сервиза и стараясь не отставать от Радки. Пассажиры, ставшие свидетелями погони, столько же путались, сколько затем радовались не в меру экзотичному экшену: «Овчарка, девка, два мента» – на ваших экранах в высоком качестве!

– Стоять! А ну стой! – враждебность милиции возрастала прямо пропорционально нашему с Радой ускорению. Ничто не предвещало таких масштабов.

Милиционеры тем временем будто бы множились делением прямо на эскалаторе. Вот их было двое, а тут уже четверо.

– Стой, зараза! – особенно отличалась молодая милиционерша, и я действительно чуть не остановилась. Чтобы спросить: а почему, собственно, такая метафора? И вообще, у меня собака на поводке и в наморднике. Ничего святого для них нет!

Пытаясь общими с Радой усилиями унести ноги от этой обезумевшей стаи охотничьих псов, я грешным делом чувствовала себя рисковым травоядным, которого тащит за собой на веревочке крайне целеустремленный волк. Так себе чувство, хочу сказать: где-то в районе солнечного сплетения противно жжет, а через позвоночник бежит электрический ток.

Нам оставалось метров двадцать эскалатора, когда распахнул двери прибывший на платформу поезд. Милиционеры уже нагоняли нас во главе со своей гончей.

– Стой, стой, сто-о-ой! – она вся аж тряслась от вида такой желанной добычи.

– Рада, вперед! Давай, давай, давай! – моей любительнице открытых дверей дважды повторять не пришлось.

– Осторожно, двери закрываются! – вещал приятный, спокойный голос диктора, контрастировавший с криками героев боевичка. Он звучал вкрадчиво и примирительно, будто бы призывая: ребятки, не ссорьтесь, давайте жить дружно.

– Стой, стерва! – репертуар гончей не отличался разнообразием.

Я теперь, как в замедленной съемке, видела только двери поезда, уже закрывающиеся прямо перед нами. Волей-неволей осознаешь исключительную силу времени – всего одна секунда, такая маленькая и невидимая, решала все. Будет ли на платформе холивар с милицией или же мы окажемся на мягком сиденье в тишине вагона.

Легкий удар по спине выдернул меня из транса, в который я вошла на бегу под монотонное бренчание сервиза. Рада вела меня к свободному месту в вагоне. В тихом полупустом вагоне. В завораживающе тихом вагоне.

Тот самый толчок пришелся на спину как раз от закрывающейся по касательной двери. Поезд поехал; на дверь прыгала обезумевшая милиционерша, а ее коллеги пытались отдышаться, согнувшись пополам и опершись руками в колени.

И точно в ту секунду, когда я облегченно плюхнулась на свободное место, у пакета с многострадальным сервизом оторвалось дно. Все чашки, блюдца и вазочки высыпались из раскрывшейся коробки на мягкое сиденье. По всей видимости, пакет не выдержал нервного напряжения. Но ведь держался буквально до последнего!

Я не спешила собирать чашки; вместо этого гладила Раду. Ведь я бежала ради нее – кто знает, чем могла обернуться для собаки близкая встреча со столь радикально – что выяснилось уже в процессе – настроенными милиционерами. А в итоге она и затащила меня в вагон, выиграв решающую секунду и вытянув из закрывающихся дверей.

Этот сервиз до сих пор стоит в шкафу, и каждый раз, доставая его, я мысленно благодарю Радку. Нет, не за сто баллов на соревнованиях. А за сто баллов верности и сто километров в час скорости на эскалаторе.

На тренировках по аджилити того периода мы с Радой в основном боролись с контактными зонами – каждая по-своему. Я клала кусочек линолеума, на который Радка была предварительно научена наступать, в конце спуска со снаряда, и кричала: «Цель, цель, цель!» Рада вставала на «цель» передними лапами, при этом попадая задними лапами точно в зону. Освоив упражнение на горизонтально лежащем снаряде, мы переходили к работе «по-взрослому», постепенно увеличивая угол доски и скорость. Рада делала большие успехи.