– Скажи мне кое-что, Эван.

– Окей.

– Имея только ту информацию, что была у тебя в то время, скажи, какой приказ ты должен был отдать, чтобы их спасти?

Я облизываю губы и обдумываю ответ. По правде говоря, я никогда не рассматривал ситуацию с этой позиции. Все мои «если бы…» включали знание, что нас собирались атаковать.

– Мы попали в засаду. Они захватили кое-кого из подразделения, и он сдал нашу позицию.

– Ты имел хоть какую-то возможность об этом узнать?

– Я не понимал это довольно долгое время. Я знал, что его поймали – я видел его. Он был на том видео, где казнили журналиста.

Алина кивает. Очевидно, она точно знает, о чём я говорю. Эти кадры видел весь мир.

– Итак, я ещё раз спрашиваю, какой приказ ты должен был отдать, чтобы их спасти?

У меня нет ответа.

– Я узнала тебя глазами одного из бойцов твоего подразделения, – говорит Алина, гладя моё лицо. – Когда я читала его письма, то чувствовала, будто была рядом с тобой. Ты был образцовым солдатом, Эван. Ты был умным, ты был предан своему отряду, и ты сделал всё возможное, чтобы обеспечить их безопасность. Даже сейчас, после многих лет размышлений, ты понимаешь, что ничего не мог бы сделать, чтобы изменить исход.

Мне хочется с ней поспорить. Я был командиром, и все они умерли, пока я справлял нужду. Их жизнь была под моей ответственностью, а я их подвёл. Я многое мог бы сделать по-другому, если бы знал.

Если бы я знал. Это ведь ключ ко всему, не так ли? Я не знал. Не знал, что наше местоположение было раскрыто. Не знал, что они появятся именно в тот момент. Мы были застигнуты врасплох и находились в меньшинстве. Нас не предупредили и не смогли защитить.

Я ничего не мог сделать.

И впервые с тех пор, как это произошло, я в это верю.

Этого не может быть.

– Они сказали от шести до восьми недель! Это было десять дней назад!

Слова доктора проносятся в голове, но не задерживаются. Возле сердца Ринальдо обнаружили тромб… Операция невозможна, потому что очень велик риск… Они никогда не видели такого быстрого роста… В лучшем случае несколько дней…

Леле в слезах, Луиза советуется насчёт диагноза и насчёт того, даст операция на сердце больше времени Ринальдо или нет, Ник у противоположной стены слушает, но не вмешивается. Выражение доктора говорит само за себя – они ничего не могут сделать. Ринальдо умрёт в выходные.

Я больше не могу это слушать.

Встаю и, не говоря ни слова, выхожу прочь из небольшого конференц-зала. Леле и Луизе придётся обойтись без меня. Я не такой близкий член семьи, как Ник, и я не готов к этому. Не готов к его смерти.

Это не должно произойти так быстро.

Сжав кулаки, смотрю на Ника, сидящего на стуле и уставившегося на руки, зажатые между колен. Он выглядит даже хуже, чем я думал, поэтому подхожу, чтобы с ним поговорить.

– Ты в порядке? – Ник вздрагивает, когда я начинаю говорить, а затем поднимает на меня взгляд.

– А как ты думаешь? – теряет он самообладание. – Моему отцу осталось жить несколько дней, а мне даже не разрешают зайти и повидаться с ним. Леле не желает смотреть мне в глаза, а Луиза всегда с ней. Они позволили зайти туда Джонатану и Бекке, но не мне.

Я киваю. У него есть полное право злиться.

– Я поговорю с Луизой, – сажусь рядом с ним, но он отшатывается от меня. – Уверен, она добавит тебя в список посетителей. Ты же знаешь, мы просто пытались его защитить.

– От кого? От меня? От чего именно мы собираемся его сейчас спасать, а? Боишься, что кто-то избавит его от страданий до того, как его заберёт рак?

– Всё ещё есть люди, готовые его предать, – я думаю о Бени, и мне интересно, где он всё это время пропадает. Я не видел его уже несколько дней. – Люди захотят узнать, что будет дальше, и найдутся те, кто попытается действовать немедленно.

– Это полная чушь, – он откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки.

– Что именно?

– Все твои разговоры о предательстве... – фыркает Ник. – Это чушь.

– Что ты имеешь в виду, Ник? Ты же понимаешь, что в таких ситуациях могут возникнуть беспорядки. Мы должны быть начеку, чтобы защитить Ринальдо и его бизнес.

Ник поворачивается и, прищурившись, смотрит на меня, и я ошеломлён взглядом, который он на меня кидает. Ник всегда был покладистым, и странно видеть его таким злым.

– Знаешь что? Пошёл ты на хрен, – указывает он на меня пальцем. – Мне плевать, если ты решил меня убить.

– Что это, блядь, значит? – меня начинают бесить его загадочные слова. – Ты мне не нужен!

Ник оглядывается, чтобы посмотреть, не слышит ли нас кто-нибудь, и наклоняется ко мне ближе. Потом говорит, понизив голос:

– Это значит, я знаю, что ты сделал. Я нашёл в твоей машине браслет Фелисы. Догадываюсь, что с ней случилось. Ты подстроил всё так, чтобы это выглядело, будто виноваты банды с юга, но я знаю, что это сделал ты.

Моё тело застывает, пока мы смотрим друг на друга, и я вспоминаю, что в моей машине, должно быть, остались куски сломанного браслета. Я думал, что вытащил их все. Также вспоминаю, как затих Ник после моего возвращения с заправки. Я заметил тогда что-то у него в руке, но не подумал об этом. Похоже, это был браслет. По крайней мере, теперь я понимаю, из-за чего он такой напряжённый.

Он прав – я мог бы сейчас его убить.

Не могу сосчитать, сколько раз меня обвиняли в убийстве. Как и сейчас, чаще всего это была абсолютная правда. Я всегда подходил к этому спокойно и тихо. Тем не менее, сейчас я далеко не спокоен.

Хватаю Ника за рукав рубашки и тащу его за дверь больницы. Быстро оглядываюсь, ища какое-нибудь укрытие. Ничего похожего не видно, не считая живой изгороди, поэтому я тяну его за собой туда.

Толкаю к кирпичной стене за кустарниками, выхватываю пистолет и целюсь ему в лицо.

– А у тебя есть яйца, не так ли?

Я чувствую, как он дрожит в моих руках, но всё равно свирепо смотрит мне прямо в глаза.

– По крайней мере, я никого из семьи не убивал, – говорит он с презрительной усмешкой. – Я хотя бы член семьи. А кто ты? Хренов самонадеянный щенок, которого приютили и пригрели?

Сжимаю зубы и нахожусь практически в секунде от того, чтобы нажать на спусковой крючок. Если бы не было свидетелей, я бы ни за что не отказался от своих намерений. Боковым зрением вижу, как входят и выходят из дверей люди. Если я собираюсь убить его, мне придётся отвезти его в другое место, а он не по пойдет тихо.

Я смотрю на него в упор. Смотрю и вспоминаю о Ринальдо, лежащем на больничной койке. Это последнее, что ему нужно. Может быть, я и есть спасённая собака, потому что буду продолжать его защищать.

– Не знаю, что ты там себе надумал, – говорю я тихо, опуская пистолет и засовывая его обратно в наплечную кобуру, – но если ты думаешь, что сказать что-то Ринальдо или Луизе хорошая идея…

– Я не собираюсь ничего никому сообщать, – челюсть Ника, пока он говорит, остаётся всё такой же напряжённой, но тон смягчается. – Только не думай, что я всего лишь тупой наркоман. Когда я вижу подобное дерьмо, то могу в нем разобраться.

– Ник... – его имя звучит как предупреждение.

– Думаю, я знаю, почему ты это сделал, – продолжает он, – но не говори мне сейчас о преданности, ладно? Я на это не куплюсь.

Мои руки рефлекторно дёргаются, и Нику повезло, что у меня достаточно контроля, чтобы снова не вытащить пистолет.

– Всё, что я делаю, я делаю для Ринальдо и его семьи, – рычу я сквозь зубы. – Никогда не забывай об этом, бастард.

Я толкаю его в грудь, выхожу из-за изгороди и иду на больничную стоянку. Все остальные варианты действий означали бы кровь, поэтому мне необходимо выбраться отсюда. Не сомневаюсь, что Ник будет держать рот на замке. Даже если ему плевать на собственную жизнь, полагаю, он не станет никому ничего рассказывать. Тем не менее, он всё равно сейчас представляет для меня опасность.