Окно кухни Николая, и ещё несколько окон в этом же доме, горело наперекор наступающей ночи. Он без аппетита ковырял вилкой холодные остатки ужина, продолжал проматывать сложные темы, воодушевленный увиденным отражением. Казалось, будто ничто не нарушит человеческого раздумья, но из единственной комнаты послышались залезающие в мягкие тапочки ноги, а затем шаги крохотной стопы.

– Квартира не оплачена, а ты еще куда-то пропадаешь! – Послышался заспанный тонкий голос. Несмотря на не бодрствующий разум, от девушки, потирающей закрытые глаза тыльной стороной кисти , исходило опасливое волнение.

– Пару минут, и я сейчас же всё сделаю. Только отдохну чуть-чуть.

– Мне и самой не трудно, но на моей карте почти ничего не осталось. -Он оценил ее взглядом так, словно девушка предательски разорвала спасительные договора и требовала невыполнимого. И Николай верил в это, не разбираясь.

– Какое сегодня число?

– Двадцать первое, кажется. Сентябрь. – Она подошла к календарю и ткнула в него пальцем. – Точно, двадцать первое.

– Завтра поговорю с хозяйкой. Всё улажу. Деньги я получу через несколько дней.

– С такими, как она, невозможно договориться. Она не станет ждать.

– Но и терять жильцов тоже.

Тарелка с недоеденными остатками, звеня, отстранилась от края стола ближе к центру – девушка, поднимая сжатые кулачки до уровня плеч, наморщилась, раздражаясь резким звуком, и после, когда те иссякли, налила в две чашки чая и присела напротив Николая.

– Опять ешь холодное. – Озабочено шептала Лиза, пуская струю воздуха в горячую чашку, от которой струился пар.

– Холодная пища принимает совсем иной вкус одиноким поздним ужином. Из недостатков – нагоняется ощущение дискомфорта, от которого хочется быстрее быстрее умчаться к родному человеку. Может, поэтому ничего не подогреваю.

– Все те же мечты, никаких новшеств.

Он упустил укор слов и взгляда: глаза цеплялись за поднимающуюся луну, слегка размазанную грязным стеклом. Причиной невнимания являлась разгорающаяся зависть: Константин наделен неукротимым характером и безостановочно рвется вперед, не обращая внимания на прохожих, не видя ограничений, мчится с гордо устремленным вдаль и чуть-чуть поднятым вверх подбородком, без отягощающей ноши, а он, Николай, не в силах ни на секунду укротить течение жизни мягкими руками. И поэтому в каждый уголок сознания проникала черная зависть, разлетающаяся эхом мыслей, разрушая самые дорогие воспоминания с Константином, превращая их в ничтожную рухлядь, которая не подвергается утилизации.

Девушка выплеснула остатки чая в раковину и осталась рядом с ней, скрестив ноги и руки на груди.

– Не знаю, есть ли я в твоих мечтаниях, но слепо надеюсь, что есть. Худо мне самой, если ошибаюсь. -Он переспрашивающе посмотрел, и она поняла: не слушает и все предыдущие слова тоже ушли в пустоту. – Коля, слышишь ли ты шуршание листьев за окном?

– Слышу.

– И видишь, как они трясуться от дующего ветра?

– Тогда почему же не слышишь и не видишь ни меня, ни моих позывов, ни слез? – Она говорила спокойнее, чем сама рассчитывала на то. Спонтанно и безразлично. Вцепившись в кухонный стол. -Твое отношение ко мне высохло, как старое дерево. Нет! Как кустик! Сорняк! Внимание, конкретно от тебя, испарилось. Почему же приходится принимать его от совершенно чужого человека? Когда…

– Не говори так. – Он не спеша поднялся, приблизился к девушке, внешне невредимой и целой, задетой фактом сказанного, но не показывающей истинных чувств. Маленькая замаскированная трещина не позволяла увидеть разлом внутри. Уверенность Николая сгинула только от одного намека о чужом человеке, превосходящим его во всем. Остался лишь хлам неразборчивых и жалких чувств, и убирать их еще долго никто не собирался. Ему не хватало сил или желания, чтобы как-нибудь по-новому подбодрить Лизу, обратить к себе – все старое из пройденного неизбежно повторится. Слова, бесполезные и ничего не доказывающие, тихо лились несколько минут для ненужного утешения, а вскоре, как старый двигатель, заглохли, погрузив сразу двоих во тьму неизвестного и пугающего. Обнадеживающее перемирие: жалкие секунды, минуты, часы и дни перед совсем иными разговорами, которые и звучать будут по-другому. Сейчас действия нацелены на реставрацию сгнившего фундамента, а после при наступлении рокового момента…

Лиза безынициативно потратила еще пару минут на выслушивание пустых обещаний, а затем, чтобы оторвать надоевшую тему, задалась вопросом бытовой жизни, и Николай с облегчением поддался сменившемуся разговору, будто ничего не было ни обдуманно, ни сказано. Больше всего заботила нескончаемая зависть, грызущая, как червь яблоко, самые лакомые кусочки души.

Ещё через несколько минут случайный ночной прохожий, любующийся ночным полотном и с интересом наблюдающий за темнеющими домами, уловил очередное окно, которое сдалось под тяжестью ночи.

Вот уже четыре дня подряд, каждый вечер в кафе на Шамшевой улице, где недавно сидела компания друзей, наведывался постоянный клиент, который занимал один и тот же столик, усаживаясь с видом на дверь. Заказывал кофе и демонстративно, откинувшись на спинку стула, читал книгу с тонким переплетом, постоянно отрываясь от текста и слишком редко перелистывая страницы. Официанты, переговариваясь меж собой, воспринимали этого человека за сумасшедшего часто и незаметно кивали в сторону клиента, к которому не шла к лицу серьезность, во всяком случае, в данном положении, а один из работников построил целую теорию о несчастной любви.

Знакомый смешок отвлек его:

– Изучаешь одноразовые книги? – Стул напротив посетителя со скрипом отодвинулся. – Чучело ты, Коля, не более.

– Не одноразовые, а практичные. И удобные. Это совершенно разные понятия.

– Ну-ка, дай-ка сюда. – Николай послушно протянул "Фиесту". Глаза Константина с ювелирной точностью осмотрели разрывы и трещины. – Ещё чуть-чуть и она порвется даже не пополам, а на множество частей, только взгляни на этот корешок. – Он провел по нему пальцем, чувствуя каждый загиб и выступ, затем развернул форзац и несколько страниц вывалилось на стол.– А жаль, хорошая книга. Вернее, писатель хороший.

– Это только тебе не нравятся такие форматы, – защищал тот свой реквизит, отбирая его и запихивая обратно странички так, чтобы края не выступали, – а ведь они пользуются огромной популярностью, не обращал внимания? Большинство людей выберет…

– Что мне до этого большинства? – Константин резко оборвал своего собеседника, услышав ненавистную фразу. – Пожалуй, тебе доводилось слышать не одну историю о том, как большинство презирает меньшинство. Лично я не терплю, когда кто-то отказывается от своего выбора, опираясь на мнение, и поэтому мое предпочтение не зависит от численности. И мнение, поддерживают его окружающие или нет, меняется исключительно в том случае, если я переосмысливаю старое, заменяя новым. В твоей книге я заметил стертый текст, впрочем, неудивительно.

– Буквы исчезают, если их слишком усердно тереть. – Собеседник усмехнулся, Николай промолчал, обнаружив промашку в заявленном утверждении. После небольшой паузы, во время которой Константин наслаждался крепким кофе, Николай, уныло признав скудоумие всех сказанных фраз, еще раз сменил тему. – Может, уже бессмысленно говорить: все давно кончилось, но при всем моем уважении к Владимиру Владимировичу, проголосовать мне хотелось за Грудинина. Желающих видеть первого в президентах бесчисленное множество, они повсюду, и я…

– И ты отдал голос за Грудинина? – Желая исключить всевозможные политические отступления, перебил тот.

Николай выдержал паузу. Мятую. Скомканную, как бумагу, по которой уже достоверно не прочитать текст. Иногда издавал отдельные звуки, готовясь ответить, но тут же замыкал рот. Теперь Константин терпеливо ждал: ждать он умел прекрасно и видеть тоже. И сейчас предсказуемый ответ вырисовывался на лице друга.

– Никуда не ходил.