* * *

Три часа спустя уставший до невозможности Вадим с удовольствием растянулся на койке в маленькой каютке со скруглёнными стенами, удивительно похожей на железнодорожное купе — разве что в четыре раза больше. Как и в настоящем купе, здесь имелась прикреплённая к боковой стене откидывающаяся койка — правда, всего одна, снабжённая мягкой, крупноячеистой, как в гамаке, защитной сеткой. Сетку можно было натянуть над койкой, словно полог. Одеяло крепилось к постели липучками.

Помимо койки, в каютке находилось окно — вернее, заменявший его широкий экран, под которым крепился откидывающийся столик. Открываясь, раздвижная дверь уходила в стену. Только, в отличие от настоящего поезда, дверь выходила не в коридор, а в такой же маленький и тесный кабинет, где имелся стол с креслами и встроенным компьютерным терминалом.

Стены покрывал мягкий светло-кремовый материал, которым были так же отделаны и дверцы маленьких лючков и встроенных шкафчиков. В один из них Вадим поставил чемодан с документами и двумя оставшимися золотыми слитками. Пахло свежим, ещё не разработавшимся пластиком и кожей. Из скрытых воздуховодов тёк прохладный воздух.

Сигнал зуммера буквально вырвал Вадима из полудрёмы.

— Да, — сонно сказал он в трубку висевшего над изголовьем интеркома.

— Прошу прощения, — доложил дежурный диспетчер. — Вы просили сообщить о посторонних, появившихся на «серой» дороге.

— Слушаю, — отстегнув закреплённое на «липучках» одеяло, Вадим спустил босые ноги на пол.

К этому времени он и думать забыл о «светлой» девушке и не совсем подходящей для неё компании, негодуя главным образом на себя — за то, что не догадался выключить интерком.

— Они на озере, примерно в пятнадцати километрах отсюда, между большим болотом и старой железнодорожной веткой, — доложил диспетчер. — Развели костры, пьют, поют и пляшут и, кажется, собираются провести так всю ночь.

Вадим едва не застонал от разочарования, нехорошим словом поминая параноиков из службы безопасности, понатыкавших камер на всех дорогах. Экая невидаль, компания мажоров, вздумавшая устроить пьяный пикничок в ночном лесу. А учитывая тёплое время года и тёмное время суток, возможно и не только пикничок. Плохо было то, что они обнаружили проложенную лет десять тому назад и почти тогда же заброшенную дорогу…

— Картинка есть? — спросил он.

Некоторое время он молча смотрел на пляшущую вокруг огромного костра шумную, пьяную, быстро теряющую человеческий облик толпу. До свального греха ещё не дошло, хотя кое-кто из увешанных цветочными гирляндами девушек уже размахивал над головой платьями, футболками и лифчиками. Вадиму сделалось грустно. Жрать и пить, морду бить…

— Диспетчер! — хрипло сказал он. — Картинку и координаты на «Александра Брусенцова». Всё.

Переключив интерком, Вадим вызвал центральный пост «Александра Брусенцова», искренне надеясь, что занятый вырученными контейнерами Симаков ещё не спит.

— Координаты тебе сейчас сбросят, если ещё не сбросили, — закончил он, изложив ситуацию. — Слишком близко от нас, чревато. Выведи разъездной катер, пусть пройдёт над ними на бреющем…

— Как же так, Вадим Евгеньевич! — удивился Симаков. — А огласка?

— Осталось два дня, теперь уже всё равно, — ответил Вадим. — Думаю, для всех нас это теперь любимая отговорка. А если ты боишься, не возвращай катер назад. Отправляй его наверх, мегаметров на тридцать. Упасть не успеет, а через два дня, поднимаясь, мы его подберём…

Марину разбудил утренний холод. Спросонья не разобрав, что случилось, она завозилась в ворохе сухой листвы, тщетно пытаясь натянуть несуществующее одеяло, то и дело повторяя: «Да-да! Сейчас встаю, мамочка!».

Наконец, холод и утренняя роса взяли своё. Открыв глаза, девушка с удивлением обнаружила себя прикорнувшей у ствола толстого дерева, в овраге с поросшими травой склонами и болотистым дном, где среди затянутых ряской зелёных луж росли низенькие уродливые деревца.

Вот тут она вспомнила всё. И праздник у костра, начавшийся так весело и закончившийся так скверно, и своё отчаянное бегство через лес. И даже, как проплакала полночи, свалившись в темноте в этот овраг.

В ясном свете дня случившееся вовсе не казалось страшным — скорее, гнусным и мерзким. Перед глазами снова и снова вставало раскрасневшееся Лёшино лицо с расширившимися глазами — девушка плакала от боли, унижения и обиды, размазывая по лицу слёзы пополам с глиной и лесным мусором. «Он был пьян, пьян, пьян… — снова и снова повторяла она, не в силах поверить случившемуся. — Он просто был пьян, и не соображал, что делал…». Она не хотела думать о том, что именно Лёша привёз её сюда. Или о странном дымке от сигарет — хотя и догадывалась, что это были за сигареты. Её мутило при воспоминании о шарящих под блузкой липких Тимониных лапах — а ведь именно с Тимоней Лёша ходил чуть ли не в обнимку, при ней называя своим другом.

Где-то наверху шумно зашелестел ветер в кронах деревьев, хрустнула ветка — как показалось девушке, под чьими-то тяжёлыми шагами. Моментально перестав плакать, Марина присела на коленях, подняв голову, прикрывая обеими руками разорванную блузку. Ничего страшного не случилось — прошло минут пять, прежде чем наверху снова зашумело и заскрипело. Девушка не сразу поняла, что один древесный ствол попросту ударился о другой.

Слегка успокоившись, Марина снова села на землю, чтобы проплакав ещё некоторое время, начать приводить себя в порядок. При свете дня выяснилось, что пострадала она не так уж и сильно. Разорванная на груди блузка приобрела несколько пятен от пьянящей настойки, потеряв половину пуговиц. Серая юбка оказалась измятой и кое-где запачканной глиной. На руках и ногах обнаружились ссадины и мелкие царапины — девушка вспомнила, как убегая, то и дело натыкалась на кусты. С левой ноги бесследно исчезла серая туфелька на коротком квадратном каблучке. Зато в ушках уцелели маленькие серебряные серёжки с жемчужинками — ручная работа. Марина специально надела их, рассчитывая после работы увидеться с Лёшей. На левой руке тихо тикали маленькие часики.

Плохо было то, что сумочка с мобильным телефоном, ключами от дома, проездным, пропуском в издательство и пластмассовой пудреницей с зеркальцем так и осталась лежать на переднем сиденье Лёшиного «Porsche Panamera». Зато в боковом кармане юбки обнаружилась заколка — та самая, которой она закалывала волосы на работе.

Не зная, как долго и в какую сторону вчера бежала, Марина полагала, что до лагеря у озера не слишком далеко. Выбираясь из оврага, больше всего на свете она боялась встретиться с улыбающейся Лёшиной физиономией: «Привет, Маринк! С чего вдруг тебе вздумалось убегать?». И это под смачный хохот остальной компании, ждущей около машин.

В действительности же наверху её ждал лес — высокие, чуть ли не до неба, берёзы и сосны. Поскрипывали, ударяясь друг о друга, древесные стволы, зелёная листва тихо шелестела на лёгком летнем ветерке. На земле под деревьями не было видно ни прохода, ни тропинки. Разве что узкий след на глинистом склоне выдавал место, где вчера девушка съехала в овраг. Над головой возились и гомонили птицы. От затянутых изумрудной ряской луж на дне поднимался гнилостный запах.

В тот, самый первый момент Марина не успела по-настоящему испугаться. Лагерь с Лёшиными приятелями оказался дальше, чем она предполагала — так это только к лучшему. Пройти вдоль оврага, обогнув озеро на широкой дуге, а затем через лес выйти на дорогу. А там набраться смелости и проголосовать. Мужчин после случившегося она слегка побаивалась — не хотелось снова наткнуться на весёлую компанию. Но вдруг попадётся приятная пожилая пара или симпатичная женщина с детьми.

Не ожидая подвоха, Марина решительно сделала первый шаг — и вскрикнула от боли. Среди невысокой травы и стлавшегося по земле мелкого кустарника с круглыми тёмно-зелёными листиками таилось бесчисленное количество камушков, веточек, сосновых иголок и сухих прошлогодних листьев. Всё это только и ждало возможности впиться в пятки и нежные пальчики. Держась за шершавый, пахнущий смолой сосновый ствол, Марина оглядывалась в поисках места потвёрже.