В Бостоне Страхов сожительствовал с красивой русской еврейкой Региной, отец которой работал в библиотеке Конгресса. Однажды он возвращался с ней и другом из паба на старом «ягуаре», который почти всегда был неисправен. Они ехали с ветерком, но было скользко, и их занесло. Спутники погибли сразу, Александр был некоторое время в коме. Так судьба почти повторила предупреждение, выданное ему в детстве.
Страхов вернулся в Россию, работал послушником в монастыре, стал писать иконы. Жизнь перевернулась, встала с головы на ноги, или наоборот. Во всяком случае, перемена помогла примириться с потерями.
Вопреки общепринятому мнению существует огромное количество православных сект, не находящихся между собой в общении: это разнообразные катакомбники, греки-старостильники разных синодов, сербские церкви, осколки РПЦЗ. В одну из таких сект попал Александр в поисках настоящей церкви, а не бюрократической организации, коей является официальная патриархия. Опыт пребывания в секте был болезненным, но практически бесценным.
Интернет в то время только начинал проникать повсюду, и каждый, кто там проявлял активность, сразу оказывался на виду. Александру попалась в сети аудиопроповедь одного зарубежного священника – отца Андрея. Он рассказывал неслыханные вещи об опыте внутреннего делания. Александр открыл с его помощью Добротолюбие, Лествицу, Брянчанинова, Исаака Сирина, всю святоотеческую литературу. Это было, как взрыв бомбы. Кастанеда померк и забылся на их фоне, как фонарик в яркий день.
Чтение святых отцов открывало внутренний мир. Александр загорелся всё испытать на опыте, читал по пять тысяч иисусовых молитв в день, почти как в «Откровенных рассказах странника своему духовному отцу», испытывал перебои сердца, головные боли, потом опыт внимательной молитвы, когда ум не отвлекался ни на что постороннее, потом самодвижущейся молитвы, особые состояния невероятной ясности. Все это изменило ум и дало ему силу, и научило внимательности, так что Александр мог читать тексты, замечая то, что другие пропускали. Однажды он молился перед иконой Богородицы с младенцем, всматривался в её глаза, и вдруг его как молнией пронзило понимание, что такое любовь матери к сыну. Это было всеобъемлющее чувство, заполонившее его целиком. Он стоял и не мог шевельнуться от понимания, что есть истинная жизнь и насколько человек мёртв в обычном состоянии. Он увидел, что вне этого состояния мышление, логика, рассуждения подобны мёртвым опавшим листьям, из которых ушла жизнь. Пережитое им тогда больше не повторялось, разве что с существенно меньшим эффектом.
Любому, кто сталкивался с наукой внутреннего делания и достигал особых состояний, было ясно, что он обрёл невероятное богатство, ради которого можно уступить всё, в том числе житейский успех, карьеру и прочие земные радости. Это было великим утешением в невзгодах и надеждой на лучшее для оставивших всё ради молитвы, живших в затворах, кельях, пещерах, вдали от людей. Они верили, что так действовал Утешитель, о котором сказано в Евангелии Иоанна.
Для большинства попавших в секту подателем этих «духовных» даров казался её основатель отец Андрей – не у всех была длинная ложка, чтобы черпать пищу прямо из трудов древних отцов. Это требовало большого труда.
Александр смог остановиться прямо перед пропастью, в которую упали и больше не выбрались другие члены секты. Несмотря на многолетние аскетические опыты, тонны переваренных святоотеческих трудов, ему удалось принять важные решения. Прежде всего он отбросил все духовные практики, как искусственный способ спасения, попытку схватить Бога за бороду, как ложную святость. Он рассказывал, что однажды ясно увидел всё это. С тех пор он стал молиться естественно, славя Бога и прося у Него помощи в жизни так, как просят отца в семье; оставил мантрование, к которому, несомненно, относится Иисусова молитва. Постоянное возбуждение в определённой области мозга перестало вызывать секрецию внутренних наркотиков типа энодорфинов, и ушли особые состояния, видение божественного света, непередаваемая радость. Александр не употреблял наркотики, но легко представил, что такой эффект мог быть от хорошей дозы. Вера без эффектов чище, и радость глубже. Александр всегда был мистически настроен и религиозен, в отличие от меня.
В те времена мы много читали и обсуждали. Так мы узнали, что внутреннее делание пришло в Россию одновременно с возвращением с Афона Паисия Величковского и его соратников, которые перевели многие древнегреческие писания на русский язык. Одним из первых, кто попал под их влияние, был основоположник плеяды оптинских старцев Лев Оптинский (Леонид), который в молодости познакомился с учеником Паисия Величковского Василием.
История жизни Льва Оптинского весьма показательна и поучительна, и её стоит привести. Вместе с Василием они побывали в нескольких монастырях, где неизменно производили фурор. Монахи собирались вокруг них, оставляя начальство и духовников. Так случилось и в Валаамском монастыре. Его настоятель в отчаянии написал письмо с жалобой на Льва и Василия митрополиту, дело дошло до министра духовных дел князя Голицина, который прислал для разбора дела уполномоченное лицо. Но и оно попало под влияние Василия и Льва. Монахи сутками сидели у этих двоих, слушая их наставления, но теперь уже вместе с присланным из Петербурга церковным чиновником. Монастырская жизнь пришла в совершенный разлад, и Льву с Василием пришлось-таки оставить Валаам и перебраться в Александро-Свирский монастырь. Лев после смерти Василия переехал в Площанскую пустынь, а затем поселился в Оптине. Ученик Льва святитель Игнатий Брянчанинов позднее узнал подробности этой истории случайно, о чём писал брату. Он к тому времени уже сёрьезно болел и подыскивал себе спокойное место. С этой целью епископ Игнатий посетил ряд монастырей, в том числе Валаам, где всё узнал из первых уст. Автор знаменитых Аскетических опытов искал и постоянно находил подтверждение своим выводам об опасности духовных практик, ворвавшихся в Россию из афонского осколка Византии.
А за много лет перед тем в Петербурге молодой студент военно-инженерного училища Игнатий Брянчанинов встретил Льва Оптинского в Александро-Невской лавре, куда регулярно ходил на богослужения, и был очень впечатлён разговором с ним. Он так увлёкся, что сразу попросился в духовные чада Льва и был им принят. В то время Брянчанинов был одним из лучших учеников инженерного училища, был отмечен самим императором Николаем I, но, оставив обучение и став иноком против воли отца, поселился в Оптинской пустыни на послушании у Льва. Его ждало жестокое разочарование. Рассказы Льва Оптинского завораживали, и в них прямо чувствовалась реальность духовного мира. Но вскоре выяснилось, что Лев лишь пересказывал опыт древних отцов, сам его не имея. Таково свойство аскетической литературы: она настолько точно описывает внутренние движения человека, что одно её прочтение создает иллюзию обладания духовными силами. На деле читатель становится сначала только наблюдателем. Чтобы пользоваться этим знанием, требуется изменить образ жизни и вступить, как говорили отцы, в духовную брань. Делание требует аскетизма и уединения, а в общине Льва царили расслабление и пустые разговоры. Сам Лев Оптинский это знал и переживал об этом. Брянчанинов его любил, как друга и первого наставника, но никогда не причислял Льва к достигшим духовных степеней древнего монашества.
По смерти Льва ученики сразу же объявили его святым. Они сочиняли и пересказывали многочисленные истории про якобы совершённые Львом чудеса и сбывшиеся пророчества. Игнатий писал друзьям и брату, что оптинцы таятся, чтобы эти рассказы не донеслись до его слуха. Он ненавидел лукавство и был противником практики ложного прославления.
Вообще Брянчанинов пользовался огромным авторитетом и при нём о канонизации любого из оптинских старцев не могло быть и речи. Познав на опыте опасность духовной литературы для живущих в миру, Игнатий в своих трудах предупреждал и настаивал, что всё это предназначено только для особых условий жизни – для монашества, притом в его древнем изводе.
