– Должно быть, ее мать согрешила с заезжим городским инженером.

– Ну так вот, договорились мы о репетиторстве, больше делать нечего, я взял и предложил выпить кофе с ее конфетами.

– И выпили?

– Выпили, поговорили о том – о сем. В общем, я понял: хорошая девчонка, рвется к новой жизни, надо ей помочь.

– Так помоги ей, Митя. А потом возьми и женись. Все эти «чо-ничо» и черные колготки в тридцать градусов жары – ерунда. Ты помнишь, какой сам был на первом курсе?

– Если честно, не очень.

– Пришел длинноволосый хлюст в цветастой рубашке. А сейчас стал аристократом. То же самое эта девочка. Она культуры отродясь не видела, что с нее взять? Но ведь в город приехала, как я поняла, по собственной воле. Значит, хочет жить по-человечески. И у нее это получится. Ей просто надо, как ты говоришь, немножко помочь. И слегка обтесать.

– И тесать должен именно я, – Панин усмехнулся. – Но я не Пигмалион.

– Должен стать Пигмалионом, – возразила Галина Сергеевна. – Для своего же блага.

– При чем тут мое благо?

– При том, что карьера мужа в руках жены. Она двигатель.

– Ну уж и двигатель, – он покривился, вспоминая жалобы женатых приятелей. – «Вынеси мусор» и «сделай ремонт». И еще «почему у нас все хуже, чем у других».

– Митя, все сложнее. Ты сейчас в самом деле живешь хорошо и так, как хочется, так ведь?

– Именно так.

– Машины тебе стирают и моют, робот убирается, кулинария для тебя готовит. С точки зрения женщин у тебя тоже нет проблем. Если я надоем…

–…Ты мне не надоешь!

–…Если я надоем, – не слушая, продолжала лаборантка. – И если ни с кем больше не сложится, всегда можешь вызвать проститутку. Не жизнь, а малина.

– А разве нет?

– Да. Но чем ты занимаешься дома?

– Как чем? Расслабляюсь и блаженствую. Немного выпиваю, кое-что читаю, а в основном смотрю фильмы, по категориям. Как-то взял и пересмотрел старое кино с Алленом Делоном – оказывается, он очень сильный актер. Потом изучил китайское, современное, очень интересно, мы его не знали. Скандинавское: норвежское, шведское, финское. Сейчас углубился в корейское. Все время появляется что-то новое, жить не скучно.

– С тем, что не скучно, не спорю. Но скажи мне, Митя, сколько лет прошло с тех пор, как ты защитил кандидатскую?

– Семь, почти восемь. А что?

– А то, что я была секретарем ученого совета. И помню, как в отзыве ведущей организации, которой у тебя был МФТИ, говорилось, что твоя кандидатская – это докторская, которую осталось лишь чуть-чуть дописать.

– Ну, Галя, – он вздохнул. – Насчет отзыва ведущей организации, которой у меня был физтех, я лучше промолчу. Но кандидатская в самом деле была серьезная.

– И как у тебя дела с докторской?

– Как-как…

Панин поморщился.

Вопрос был больным.

Мысли о докторской висели черным облаком, к которому он привык настолько, что перестал замечать.

–…Пишу.

– И много написал?

Он пожал плечами.

– Только не ври мне, скажи честно.

– Честно? – Панин вздохнул. – Пять глав. Точнее, четыре, у пятой только два абзаца. Еще точнее – две готовых, еще две типа «рыбы», нужно чистить и доводить.

– Ну вот видишь, Митя, – Галина Сергеевна невесело улыбнулась. – О чем я и говорю. Восемь лет у тебя прошло, как вдохнул и выдохнул. Точно так же пройдут еще восемь и еще. С выпивкой под тунца и китайскими фильмами. А чем дальше, тем труднее будет взяться. Жизнь, Митя, пролетит, оглянуться не успеешь, а уже ничего не сделать.

– Ты думаешь?

– Не думаю, а знаю. Так что Анастасия Николаевна Панина, возможно, сейчас твой последний шанс. Ты ее выдернешь из болота и сам поднимешься. А так…

Не договорив, Галина Сергеевна включила чайник.

–…Раз уж все равно приехал, давай хоть кофе выпьем!

– Выпьем, Галя, – согласился он и пересел к столу.

Словно ожидав момента, на тумбочке забулькал телефон.

Он был внутренним, городские номера университет оставил лишь в деканатах.

Панин потянулся, но замер, взглянул на лаборантку.

Понимающе кивнув, она ответила сама:

– Да, Константин Петрович! Да… Нет. Нет, нет… Хорошо, иду… Со списком. Да, уже иду.

– Шеф, – пояснила Галина Сергеевна, положив трубку. – Рвет и мечет. Велел прийти с адресным списком членов предметной комиссии. Будет вызванивать Горюхина и Юрьева, что-то делать с ними. Так что кофе тебе придется пить в одиночестве.

– Да нет, Галя, пожалуй, я отсюда тихо свалю, – отказался Панин. -Экзамена сегодня нет, на всем факультете, должно быть, только ты да я да Петрович, сейчас он того и гляди пошлет меня на поиски Шаляпина. Так что спасибо и пока, до следующего экзамена.

– Пока, Митя, – ответила лаборантка и неощутимо поцеловала его в губы. – Удачи с Теличкиной и береги себя.

Выйдя с кафедры, Панин поспешил к выходу.

Но тут же повернул обратно – чтобы не идти мимо кабинета заведующего, скользнул на черную лестницу.

По ней можно было спуститься до первого этажа, до Редакционно-издательского отдела, где Куценко видел типографскую гильотину.

Лестница встретила спокойной прохладой.

Ее не волновало, что на последней площадке Дмитрий Викентьевич вчера по нетрезвому делу пытался поцеловать Веру Сергеевну Воропай.

И, конечно, она уже не помнила, что многими годами раньше он трезвым целовал там Лиечку Лифшиц, еще не зная, что та станет Дроздовой.

День прошел незаметно.

Подкрепившись тремястами граммами аргентинских лангустинов, сваренных в соленой воде и сбрызнутых соком лимона, Панин сел у компьютера и стал ждать абитуриентку.

От заработков он никогда не отказывался – не отказался и сейчас, хотя репетиционная кампания на дневном отделении принесла около двух тысяч долларов необлагаемого дохода.

При Панинских запросах никакие деньги не бывали лишними, а подготовка девчонку для экзамена на заочном отделении не требовала усилий.

Звонок домофона раздался без двух минут пять.

– Вы точны, как королева, Анастасия Николаевна, – сказал он, открыв дверь.

Коровкина вошла в квартиру, тяжело дыша. По ее лицу катился пот.

– За вами что – черти гнались? – не удержался Панин, когда она опустилась на корточки рядом с пуфиком, чтобы расстегнуть босоножки.

– Не-а. Просто… – она взглянула снизу вверх, сдула упавшую прядь. – Просто у вас лифт не работает, пешком по лестнице бежала.

– Зачем бежали? Шли бы спокойно, пять минут туда – пять минут сюда роли не играют.

– Не, я так не могу. Это в деревне время считается плюс-минус два часа, а тут я хочу по-городскому жить. Вы сказали «в пять», вот я к пяти и спешила.

– Ну-ну, – он улыбнулся. – Хвалю, конечно. Из вас толк выйдет, судя по всему.

– Дмитрий Викентич, – сказала она. – Можно, я воды хлебну?

– Можно, конечно. Какую вам принести? Минеральную или из кулера?

– Из-под крана. И не надо мне приносить, я не барыня, а где у вас посуда и все такое, уже знаю.

Коровкина бесшумно скользнула по коридору, Панин вернулся в гостиную, выключил компьютер и раскрыл один из приготовленных учебников.

– Ф-фуу, еще сильней вспотела, – сообщила Настя, вернувшись из кухни. – Можно, на балкон выйду, постою чуток, а то у меня ручей течет между…

Она осеклась, взглянула невинно:

– В общем, надо просвежиться.

– На этом балконе вечером жарко, как в Египте, – ответил он. – Идите в…

Он тоже осекся, сказать «в спальню» показалось неприличными, и продолжил:

–…В другую комнату. Там второй балкон, выходит на реку, свежий воздух и уже почти прохладно.

Проводя Настю до спальни, Панин остановился в дверях.

Она прошелестела на балкон, встала к нему спиной.

По движениям рук он понял, что девчонка расстегнула платье и теперь гонит воздух туда, где течет ручей.

Радикальность гостьи зашкаливала, еще через минуту она могла обнажиться до пояса, чтобы просвежиться по полной программе.