Пока я, убитый, сидел в курилке, ко мне подошел дядя Коля и молча уселся рядом, доставая «Беломор».

– Эх, дядя Коля, – вздохнул я, – зачем только я вас послушал и поплелся на этот сабантуй гребаный! Теперь все считают меня вором, а я ничего не брал! Вы-то хоть мне верите?

– Я верю, Миша, но против фактов не попрешь! – он глубоко затянулся и сквозь сизый дым внимательно посмотрел на меня. – Вчера Матвеич после твоего ухода такой крик поднял, что мы чуть не оглохли. Все уверены, что это твоих рук дело. Слушай, ты же вчера изрядно выпил с непривычки, был не в себе, может, того… машинально?..

– Да вы что?! – я вскочил с места. – Клянусь вам, что никогда в жизни не брал чужого!

– Да, дела… Да и Матвеича я знаю, он про деньги в любом состоянии не забудет… а тут такое!.. Если только… они с Санычем не задумали черное дело: – он посмотрел мне в глаза, – подставить тебя и убрать из цеха, чтобы, значит, не подсидел ты его… А что, с Матвеича станется!.. Но, не пойман – не вор!

– И что же мне делать?

– Уходи, Миша, – мой тебе совет!

– А деньги?

– Деньги придется отдать!

– Но я тем самым подтвержу воровство!

– Иначе, Мишаня, они испортят тебе всю биографию! Оно тебе надо?

– Нет, дядя Коля, я этого так не оставлю, я буду бороться и докажу, что не вор! Не знаю, как, но свое честное имя я не дам втоптать в грязь! – я встал с лавки и пошел в цех.

Домой я пришел сам не свой. Всю ночь не сомкнул глаз, обдумывая свое положение. Прикидывал так и эдак, но ничего путного не выходило. Как бы я не поступил, все было плохо. В те времена эта сумма была весьма существенной. А кража на производстве, да еще в присутствии нескольких свидетелей, вообще выглядела мерзко.

У меня никак не выходило из головы предположение дяди Коли о возможности подлого заговора начальника и контролера. И это было единственным логичным объяснением этого происшествия. Я решил, что при всех швырну эти проклятые деньги Матвеичу в его хитрую морду и скажу им обоим все, что я думаю об этом! А потом напишу заявление и уйду с высоко поднятой головой.

В это утро я впервые за целый год опоздал на работу. В цеху было на удивление тихо, если не считать гула голосов рабочих, о чем-то оживленно споривших. Я оторопело остановился у входа.

«Вот он!» – крикнул кто-то, и голоса смолкли. Я понял, что они говорили обо мне!

«Начинается! – У меня засосало под ложечкой. – Уже знают! Ну, что ж, тем лучше, пусть все услышат, что я думаю об их начальнике!»

– А, Михаил Андреевич! – из кабинета вышел начальник цеха. – Вы не могли бы подняться ко мне? – В его голосе мне почудились странные нотки.

– С удовольствием! – Полный решимости, я взбежал по ступенькам и вошел в кабинет, в котором уже сидел весь комсостав и несколько рабочих из актива цеха. Сердце у меня бухало так, что, казалось, его было слышно по всему цеху. Сейчас я им выскажу все!..

– Уважаемый Михаил Андреевич, – начальник смущенно кашлянул, – позвольте мне при всех присутствующих извиниться перед вами за необоснованные обвинения в воровстве. Как выяснилось, сегодня утром у нашего Павла Матвеевича эти проклятые деньги чудесным образом вдруг появились в его кейсе! К вам нет никаких претензий! У меня все! – он повернулся к остальным: – Ну, теперь вы довольны? Всё, расходитесь по местам и приступайте к работе! Все претензии к Матвеичу!

Я ничего не понимал.

– Мишаня! Ей богу, я сам не знаю, как это получилось! – Матвеич смотрел на меня растерянно. – Они исчезли, клянусь мамой, а потом воскресли! Вот те крест! – он истово и неумело перекрестился. – Братцы, ей богу не вру! Хоть убейте!

Молча, я повернулся и вышел из кабинета. Словно во сне, проходил я сквозь строй рабочих, ощущая их поддержку, слыша слова одобрения, но для себя я уже все решил. Ухожу!

Теперь я понимал мастеров, которые под разными предлогами и по разным причинам покидали этот проклятый цех. И я, к сожалению, исключением тоже не стал.

После увольнения я часто задумывался над всем, что со мной случилось. Перерыв кучу специальной литературы и сопоставив факты, я пришел к единственно логичному выводу о том, что цех, скорее всего, находится в так называемой геопатогенной или аномальной зоне.

В таких местах, как правило, происходят необъяснимые явления, когда внезапно пропадают и появляются различные мелкие предметы (неужели, пропажа денег – из этой же серии!); подвергаясь негативному воздействию со стороны зоны, механизмы и электронные приборы выходят из строя; существенно ухудшается здоровье людей, их психическое состояние и поведение…

Примерно через год я случайно встретил одного из своих бывших слесарей, который рассказал мне последние цеховые новости.

– Теперь в цеху вместо Михал Саныча новый начальник, – говорил он, – Вместе с ним ушел и Матвеич. И что интересно: перед уходом он сильно нажрался и признался в том, что это он хотел тебя тогда подставить с деньгами – дескать, начальник подбил! Но в последний момент передумал – испугался, что ты начнешь расследование и подключишь своего дядю-мента!

– Я? Расследование? Какого еще дядю? Нет у меня никакого мента, и делать ничего я не собирался!

– Надо же! – протянул слесарь. – А Матвеич сказал, что это ему дядя Коля тогда по секрету шепнул! Ну и дела! Выходит, старик его на пушку взял! Жаль его, уволился тоже. Первое время он по привычке еще захаживал в цех, но потом ходить перестал… Что касается оборудования, оно по-прежнему ломается, несмотря на обновленный парк. А про случай с мнимой кражей все давным-давно забыли, но тебя вспоминают с большой теплотой…

Пока он говорил, меня не покидала мысль о том, что это и есть самое главное – чтобы о тебе вспоминали с теплотой…

Я сидел в кресле и смотрел по телевизору одну из моих любимых мосфильмовских картин «Зимний вечер в Гаграх». Я наслаждался игрой актеров, а мои мысли перенесли меня на три десятилетия назад, в мою молодость, когда я впервые переступил порог самой большой киностудии в Европе.

Для меня, большого любителя кино, Мосфильм представлялся тогда этаким волшебным островом в безбрежном океане повседневности, дивным райским местом, где творятся чудеса…

На студию я попал совершенно случайно – так часто бывает в жизни. Я работал тогда сменным мастером на станкозаводе, и моя предсказуемая и понятная жизнь текла размеренно и спокойно. Но появление на моем участке новичка – молодого парнишки, работавшего раньше на… Мосфильме(!) – изменило мою жизнь самым кардинальным образом!

Это была моя судьба! Я кожей чувствовал, что нащупал свое место, ведь там меня ожидала безумно интересная работа, чего так не доставало мне на заводе с его бесконечной монотонностью и рутиной…

И мои ожидания вполне оправдались! Вскоре я уже свыкся с бесконечной суматохой, которую привносили в наш цех декораторы, художники по картинам, ассистенты режиссеров, операторы, среди которых были люди с очень известными фамилиями.

Народ в нашем цеху был самый разный, и, несмотря на близость к «самому главному из искусств», ничто человеческое ему было не чуждо. Об одной такой «киношной» истории, главными действующими лицами которой были заведующая инструментальным складом тетя Паша и фрезеровщик Николаев, я и хочу рассказать.

Тетя Паша была очень шумной, скандальной и мстительной особой пенсионного возраста. Она никогда не была замужем и, видимо, давно смирившись с участью старой девы, махнула на себя рукой. Довольно полная, с вечной одышкой, она редко показывалась в цеху и почти безвылазно сидела в своей вотчине, где чувствовала себя абсолютной и полновластной хозяйкой. Но ее хрипловатый резкий голос, срывающийся на крик, можно было слышать почти каждый день. И это означало одно: какому-то несчастному срочно понадобился инструмент!

Тетю Пашу, мягко говоря, недолюбливали и побаивались ее острого язычка, с которого слетали далеко не парламентские выражения. Даже сам начальник цеха Олег Николаевич предпочитал не иметь дела с конфликтной кладовщицей. Но особенно невзлюбила тетя Паша Серегу Николаева – веселого крепыша, бывшего моряка и забияку, который никогда не упускал случая над ней посмеяться.