Я задумался: не будь того эпизода с Олей, так жестоко меня осадившей, принял бы я столь серьезное решение? Я прислушался к своему «я», пытаясь выудить из подсознания искомый ответ, но оно предательски молчало. Логика же подсказывала, что не будь этой Оли, была бы какая-нибудь другая девушка. Более того, если уж моя одноклассница, знающая меня целых десять лет и догадывающаяся, что она мне не безразлична, смогла так поступить со мной, что уж говорить о незнакомках, которые будут встречать, кстати, именно по одежке! А в моем случае меня по одежке и проводят! Все, решено, иду сдаваться на милость доктора Сметанина, и мне не нужны его три дня!

В светлой приемной было немного посетителей, а рядом с кабинетом ринопластики за небольшим столом сидела миловидная медсестра во всем белом и что-то писала, старательно высунув кончик языка. Мне это показалось настолько забавным и одновременно милым, что я невольно рассмеялся – прямо как первоклашка, все равно!

Девушка нахмурилась и подняла на меня строгие серые глаза в ободке из темных пушистых ресниц:

– Вы к нам? – на ее лице не дрогнул ни один мускул.

Мне, как человеку, привыкшему к однозначной реакции на свое лицо, показалось это весьма удивительным. Вот что значит профессиональная выучка! Хотя, будь у нее другая реакция, ее давным-давно бы уже выперли!

– Конечно, к вам, разве по мне не видно? – я уже не скрывал горечи.

– Нет, а что я должна видеть? – искренне удивилась она и взяла мое направление. – Ринопластика, вот вы про что! – хмыкнула она и стала заносить мои данные в журнал. – Вообще-то вы рановато, Михаил! Вы могли придти и послезавтра. Не пойму, к чему такая спешка? – она внимательно и серьезно на меня взглянула. – Нос, как нос! Весьма экстравагантный! Зачем вам это нужно? Вы в артисты решили податься? – она усмехнулась.

– Ага, в самую точку! На роль Квазимодо! Кстати, в школе меня почти так и прозвали: Квазиморда!

– Вот ведь идиоты! А мне всегда нравились мужчины, не такие, как все. Взять хотя бы нашего Сметанина. Знаете, какой это человек?! Эх, да что говорить! Сейчас все словно с цепи сорвались – хотят быть «дикаприями» и «денирами»!

– То есть вы хотите сказать, что вам нравится мой кошмарный нос?

– Вы меня не поняли: я хочу сказать, что каждый человек интересен уже тем, что родился уникальным, понимаете? С уникальными отпечатками пальцев, ростом, цветом глаз и волос, формой носа, наконец. Меняя свою внешность, человек перестает быть таким, каким его задумала природа, теряет собственное я, перестает быть самим собой. Даже перемена имени уже влияет на судьбу, а тут практически изменение внешности! А вы уверены, что, получив аккуратный носик, вы будете более счастливы, чем вам это было предначертано судьбой?

Я растерянно молчал, потому что никак не ожидал такого разговора в приемной хирурга.

– То-то же! – Девушка раскраснелась и стала даже красивой. – И вообще, будь моя воля, я бы вам сказала так: Михаил, не теряйте своей индивидуальности, оставайтесь таким как есть. Вы и так вполне можете понравиться любой женщине!

– А вам? – невольно вырвалось у меня. При этом сердце мое заколотилось и заметалось.

– Вы все-таки пришли раньше времени, молодой человек? – вдруг раздался веселый голос доктора Сметанина. – Не вынесла душа поэта? – насмешливо продекламировал он. – Ну, что ж, раз уж вы для себя все решили, Людочка проведет вас на обследование, и по результатам анализов я назначу вам день операции.

Когда за ним закрылась дверь, я посмотрел на Людочку вопросительно:

– Вы все же мне так и не ответили, Люда. Знайте, от вашего ответа зависит, пойду ли я сейчас сдавать эти чертовы анализы или нет!

– Решайте сами, Михаил. Вы – мужчина, и ваши поступки не должны зависеть от слов постороннего человека. Скажу только одно: изменив внешность, лично мне вы уже не будете интересны!

– Как бы я хотел, чтобы такая девушка, как вы, для меня никогда бы не была посторонним человеком! – выдал я и торжественно порвал направление. – А можно вам позвонить? – спросил я, забирая с ее стола визитку кабинета ринопластики.

– Теперь можно! – ответила Людочка и искренне улыбнулась.

Мои самые яркие впечатления детства связаны с моим железным другом. «Подумаешь, велосипед! – скажете вы. – Эка невидаль!»

И, конечно, будете правы, ведь в последнее время на велосипеде не ездит разве что ленивый. Но то сейчас, а в те далекие годы все было иначе…

Мальчишкой я страстно завидовал всем, кто умел ездить на велике. В шестидесятые годы совсем не каждый пацан в нашем дворе мог похвастать своим умением лихо промчаться по лужам, обрызгав с головы до ног проходящих мимо визжащих девчонок, или не спеша, с достоинством проехаться мимо старушек на скамейке, услышав за спиной одобрительные вздохи о том, что «мальчонка стал совсем большим!»

И когда, наконец, я получил в подарок от родителей великолепный трехколесный велосипед – предел моих мечтаний, я был на седьмом небе от счастья! В тот же день я вывел своего железного коня во двор и под завистливые взгляды менее счастливых сверстников сделал первый круг по нашему большому двору.

– Глядите-ка, у Саньки новый велик! – заорал мой лучший друг и одноклассник Мишка, обращаясь сразу ко всем во дворе, хотя мое появление отнюдь не осталось не замеченным.  – Дашь покататься? – Мишка восхищенно провожал взглядом блестящее ярко-синее совершенство, на котором я гордо рассекал по двору.

– Потом, Мишка, потом! – орал я, опьяненный ветром, солнцем и беспредельным счастьем.

Я уже сделал несколько кругов под молчаливые и завистливые взгляды «безлошадных» пацанов, как вдруг один из них – Колька по прозвищу Зуб, задира и мой злейший враг, – произнес презрительно:

– На трех колесах каждый дурак сможет ездить! А ты попробуй на двухколесном прокатиться! Слабо, небось, удержать равновесие?!

Никогда не реагировавший на «слабо», звучавшее из уст недруга, я гордо проигнорировал его выпад, но его слова запали мне в душу. С той самой минуты моей целью было только одно – в совершенстве постичь велосипедное искусство!

Еще несколько дней мы с Мишкой, забросив после школы учебники,  вдохновенно гоняли по двору, вытворяя чудеса велосипедной эквилибристики и пугая соседских девчонок залихватскими криками, но мысль о кардинальном изменении моей синей ласточки уже накрепко засела в голове и не давала покоя. Я знал, что переделкой велосипедов из  трехколесного в двухколесный занимался  только один человек в нашем дворе – дядя  Яша, мастер на все руки и выпивоха. Работал он не бесплатно, а валютой служила пресловутая чекушка, которой с ним неизменно расплачивались все наши соседи, приносившие ему разную рухлядь в починку.

Когда я поделился этой мыслью с Мишкой, он призадумался:

– А где мы возьмем чекушку? – задал он сакраментальный вопрос. – Ведь твой батя не станет дяде Яше подносить водку!

Мишка был прав: мой отец, преподававший в школе рабочей молодежи, был парторгом и слыл активным борцом с пьянством, из-за которого порой  его взрослые ученики – в основном рабочие местного завода – пропускали вечерние занятия в школе. Отец не был ханжой, как и все, он мог выпить по праздникам, но Яшу он недолюбливал, и ни при каких обстоятельствах не стал бы с ним связываться.

– Может, тогда поговоришь со своей матерью, а, Миш? – я с надеждой посмотрел на приятеля. Мишка рос без отца, его мать, работала на заводе посменно, и нередко он был предоставлен самому себе целый день.

– Ты что, меня мать убьет, если я даже заикнусь о спиртном! Надо достать денег, купить чекушку и отдать дяде Яше!

– Легко сказать: достать! Где? Родители мне не дадут больше: сейчас все на брата уходит – сам знаешь, пеленки, распашонки… Велик вон два года ждал, еле выпросил!