– Да. Провели здесь первый курс химии, сейчас решают, стоит ли нас переводить в другую клинику или положат в отделение в этой больнице, в другом корпусе.

– Как ты держишься? – не выдержала Саша и буквально впилась в лицо девушки, как будто хотела услышать мудрость, на которой можно впоследствии выстроить позитивное убеждение.

– Я просто верю, что мы со всем справимся.

И дальше она сказала одну-единственную фразу, которую Саша впитала и потом часто воспроизводила в памяти в особо трудные времена:

– Однажды ты перестаешь плакать, потому что проблем становится так много, что нужно их хладнокровно решать, а не эмоционировать.

А когда начнет плакать Саша?

_____________________

Открывать глаза было тяжело. Она попробовала, но не с первого и со второго раза не получилось – веки медленно смыкались назад. Но будильник не умолкал – звенел, визжал, теребил Сашины непротрезвевшие нервы. Она попробовала еще раз и постепенно веки, как каменные глыбы вечности, сдвинулись, обнажая зрачок.

Где она?

Приподнялась на локтях и несколько секунд вглядывалась в полутьму. Все тот же шикарный номер. Рядом с ней на огромной кровати расположилось мужское тело, через пару минут с другой стороны кровати Саша разглядела еще одно. На нее дохнуло холодом, и она осознала, что одеяло спало до живота и голая грудь покрылась мурашками. Под одеялом на ней тоже ничего не было. Она инстинктивно прикрыла живот руками.

Память возвращалась кусками, и вдруг ее передернуло от воспоминаний самого яркого, дикого, необычайно опьяняющего секса за всю жизнь. Низ живота приятно заныл, обнажая все чувственные зоны, которые одновременно и синхронно были затронуты этой ночью.

Звук опять возобновился, и Саша поняла, что такой знакомый будильник звонит именно на ее телефоне. Но она не ставит оповещения на ночь, что за глупость?! За ту секунду, пока рука тянулась к телефону, мозг уже осознал, а экран холодно подтвердил догадку:

7…

7:00!

Семь ноль-ноль утра!

Пока Саша вызывала такси, искала свое белье – да все безрезультатно, так и уехала, оставив его на память Руслану и этому другу, имя которого не запомнила, в отличии от кое-чего другого – спешно одевалась, ее глаза, казалось, ввалились в глазницы. Она была сгустком нервов, и чтобы что-то не взорвалось в голове, старалась найти правильные слова и успокоиться. “Я всего на 4 часа дольше обычного задержалась, в те разы ____ спал до 8 утра не просыпаясь, я сейчас приду, он дрыхнет, облегченно вздохну: вот я дура”.

В прихожей рядом с ключами лежала смятая и забытая кем-то в кармане, а потом вытащенная на волю, тысяча рублей. На такси хватит, решила Саша и быстро схватила деньги в кулак. Слава богу, никто из мужчин не проснулся, вот уж ей не хотелось представать в таком виде, а тем более оправдываться, куда она собралась в такую рань. Она хотела остаться для этих ребят ночной феей – легкой, порочной, но такой восхитительной. Словом – не собой.

В лифте она посмотрела на себя в зеркало. Да уж, видок был еще тот – глаза, как у панды, с размазанной тушью, взлохмаченные волосы, засосы на шее, а один у самого рта – неприятный, саднящий на утро.

“Ничего” – шептала она самой себе, пока ехала в такси, – “это все ерунда, мелочи, главное сейчас добраться до дома, а там… все будет как обычно. Что у нас по плану? Прогулка по ТЦ в коляске, а если будет хорошая погода, надену горнолыжный костюм и пойдем в парк. Да”.

Машина остановилась у подъезда, Саша увидела соседку с нижнего этажа – обычно благожелательную и совершенно древнюю бабульку. Вот уж никого она не рассчитывала встретить и хотела прошмыгнуть незамеченной. От нее пахло сексом, терпко, мускусно, кисловато и, казалось, это чувствовали все вокруг.

Она выскочила из такси, почти кинув водителю бумажку, совершенно забыв застегнуться или натянуть капюшон.

– Какая мамашка из тебя, ааа!? – плюнула на землю старушенция и встала в дверях, поднимая подслеповатые глаза на помятую Сашу. Она опешила, но времени для перепалки не было. Она протиснулась между старушкой и дверным проемом, запрыгнула в удачно подъехавший лифт, стараясь унять сердце и выбросить из головы цепкие слова соседки. Она и так это знала, но предпочитала, чтобы соседи думали по-другому.

Лифт остановился, и Сашино сердце замерло. Крик ___ был слышен на весь этаж. Трусящимися руками, она еле-еле вставила ключ в замочную скважину, захлопнула за собой дверь так, что у соседей явно отвалилась штукатурка, и промчалась в комнату к ребенку. Он беспомощно лежал в кровати, голова покраснела и, казалось, вот-вот увеличится в размерах, тело застыло в судороге, памперс протек и вся простыня под ___ была в желто-коричневых разводах.

Саше будто дали оплеуху со всей силы, и в голове зазвенело. Сильнейший приступ.

И опять телефон в режиме дозвона: 103.

Гудок, гудок, скорее…

“Я не виновата.

Нет, не виновата. Врачи сказали, такое могло случится в любой момент, и я ничего бы не поделала. Только скорая.

Поэтому я – не виновата.”

Да что толку убеждать себя в том, во что уже нельзя поверить?

Врачи скорой, которые прибыли через час, собрав все утренние пробки, направились сразу в комнату, равнодушно скользнув взглядом по Саше. Следом два крепко сбитых медработника прошли мимо нее с носилками. В Сашином замедленном сознании казалось, будто они двигаются со скоростью пули. Вот они потрогали пульс, отодвинули веки, сделали успокаивающий укол, вот переложили уже чистого – с трясущимися руками, но Саша поменяла пеленки перед приходом врачей – ребенка на носилки и сверху укрыли одеяльцем.

Врачи действовали слаженно, ровно, без эмоционально, хотя Саша понимала, что они с большим вниманием относятся к таким детским вызовам. Самый молодой – не по возрасту, а по опыту работы в скорой помощи, уставился на нее.

– Да, я потаскушка, займитесь лучше ребенком, – прямо глядя ему в глаза, горько парировала Саша на невысказанное осуждение, чем выдала свое тяжелое, почти депрессивное отчаяние. Она не хотела и не понимала, как при всем своем состоянии можно вести себя пошло, как заправская проститутка, которая потеряла свою, честь и достоинство и ниже падать уже некуда. В самом деле, куда?

В эту ночь она долго тусила, приняла ЛСД, мало спала и ей больше всего на свете хотелось рухнуть в кровать. Она бы даже не удивилась, если бы потеряла сознание в кресле, пока ждала скорую. Но на деле, ее рецепторы и нервное состояние были приглушены, потому что еще не кончилось действие опасного вещества, дурманящего мозг. Она чувствовала слезы на лице, но в душе все было тупо, сухо и почти не больно, будто кто-то хотел оттянуть момент столкновения с реальностью, а потом ударить по сердцу со всей мощи.

Молодой врач велел взять документы – а они были всегда собраны в отдельную папку – и в процессе поездки до больницы отвечать на вопросы, чтобы заполнить карточку вызова и уточнить все нюансы диагнозов и состояния здоровья. Чтобы не доставлять удовольствие другому больничному персоналу, она быстро кинула в сумку пару нужных вещей, документы, натянула джинсы – грязные, с жирным пятном непонятного происхождения, и первую попавшуюся футболку и выбежала вслед за носилками. Мысли крутились и вертелись, и почти не хотели оформляться в единые рассуждения. Ей становилось все хуже и хуже с каждой минутой.

Голова была чугунная, весила не меньше ста килограмм, глаза плохо фокусировались, а желудок находился в странном предрвотном состоянии – когда думаешь, что сейчас вырвет, но не рвет и тебе становится еще хуже.

“Хоть бы он выжил…хоть бы мозг не пострадал…так мне и надо, суке…суке…суке…” – думала Саша только потому что должна была думать похожим образом.