Ну-же, иди!

Нервные каблуки стучали по каменному полу. Тук-тук-цок-цок. Нервные каблуки поднимались по лестнице, изредка останавливаясь и поворачивая носки к стенам, чтобы рассмотреть на картинках нелепые попытки изврата классических сюжетов. Нервные каблуки ступали по ковру, приглушающему все лишние звуки, которые могут помешать гостям отдыхать. Нервные каблуки зашли в зал, подождали у стойки, пока хостес договорит по телефону, направились к нужному столику, встречая умилительные взгляды в свою сторону. Рядом с нервными каблуками поставили люльку с младенцем, и задвинули ноги под стол.

Нервные каблуки превратились в нервную Сашу.

Она пришла первая, чтобы немного освоиться, чтобы убедиться, что ребенок вошел в свое состояние “долгого сна”, как она научилась подгадывать, и можно надеяться на 3-4 часа безмятежных посиделок. Прошло не так много времени, а насколько непривычной, безликой Саше казалась эта обстановка. Белоснежный зал, люстры, нечто между пошлятиной и новым видом роскоши, скатерти, салфетки, наипрозрачнейшие бокалы, бесплатная вода на столе. Подруги выбрали безвкусное в своей изящности заведение.

– А я и говорю: дура! – донеслось до Саши, и она повернула голову на визгливый звук. Две дорого одетые девушки обсуждали третью, по всей видимости, подругу. Говорившая продолжила:

– Вот скажи мне, что он может ей дать? Работает простым руководителем отдела продаж, зарабатывает не больше двух сотен, ну куда с таким, только на квартирку в Митино еле хватит. А она заладила про любовь.

– Пройдет эта любовь, как пить дать. В нищете наша принцеска долго не сможет, любовь в шалаше быстренько пройдет – с глубокомысленным видом сказала вторая. – Но то, что он красивый – это да. И любовник, вероятно, хороший.

– Ну… потрахаются и разбегутся, – с листом салата и лососем во рту резюмировала первая.

Наконец, начали появляться Сашины девчонки – все вместе, со смехом, восклицаниями, объятиями и приветствиями, шуршащими пакетами из Детского мира – будто встретились сначала там, чтобы выбрать красивые подарки, примерно одной и той же ценовой категории, которая называется – не ударить в грязь лицом. Они целовали Сашу, крепко прижимали к себе, обдавая цветочными, пряными и мускусными нотками, внимательно разглядывали ее, будто хотели обнаружить нечто особое, наклонялись к ребенку и прижимали наманикюренные руки к груди, понижая голос, чтобы не разбудить младенца единичным резким выкриком. Подарки поставили на диванчик рядом с Сашей, но только она потянулась их развернуть, как всех четверых унесло вихрем разговоров, выбора блюд и напитков, комплиментов:

– Ты выглядишь потрясно! – заметила Наташа. – Почти и не поменялась с рождением ребенка.

– Материнство тебе очень идет, – ласково и очень искренне улыбалась Яна. И глаза у нее были все те-же, понимающие и дружелюбные. А может, она поймет, подумалось Саше.

– Шикарная туника, я на тебе раньше не видела! – а это Вика – главная шмоточница, визировала все новинки брендов на подругах. Она уже окинула взглядом новую бежевую сумочку Jacquemus у Наташи и ботинки челси Chloe на Яне.

Саша уже сама мельком оценила внешний вид трех девушек, отмечая новые покупки – или подарки – невольно сравнивая их со своей одеждой. И, к сожалению, не в свою пользу. То есть сейчас да – ее образ соответствовал дороговизне места и уровню подруг, но вот сможет ли она поддерживать его в ближайшее время – уже следующий вопрос.

Видимо, от ставшего раньше таким обыденным и привычным, навыка оценивания так просто не избавиться. Да и надо ли? Саша была такой же, как они. Впервые за 3 месяца она была в своем кругу.

У них было все, но они об это не знали. Они были недовольны всем на свете, даже самой ерундовой мелочью. Они хотели и опровержения извне, что все их страдания пусты и в конце концов – пройдя определенную, прекрасно контролируемую преграду – все будет хорошо, и возвышения силы своего духа, который помог все “пережить”. Чтобы окружающие в порыве восклицали: сильная женщина!

Они поддавались модному веянию, болезни, под названием “more and more”.

Их шатало из крайности в крайность и это зависело от настроения, от того, перед кем они распускали хвост (обычно перед инстаграмскими друзьями, нынешними пассиями бывших, далекими одноклассниками) или зажимались, в стремлении вызвать жалость и вытянуть побольше выгоды (у кого-то родители, преподаватели вузов или те, кто были им полезны). Они хотели вытянуть more and more.

Больше, больше – вот современный девиз любой мало-мальски привлекательной девушки от 14 лет. Больше и новее айфон, больше одежды известных брендов, иногда из винтажных шоурумов, больше денег на развлечения, комфортную жизнь в столице и за границей, больше мужчин, которые борются за их сердце, больше свободного времени, чтобы жить так, как они хотят – очень в духе времени – больше успеха, известности, медийности, больше доказательств, что жизнь наполнена смыслом.

“Мы все жадные, – внезапно подумала Саша, – только мы этого не понимаем. Не осознаем, где стоп. Даже не так – мы не знаем, как остановиться и жить полноценной жизнью, не ощущая себя изгоем, тряпкой или голимой беднотой.”

Она отметила в подругах, как и раньше в девушках за соседним столом, отличительную черту, которая была характерна свободным девушкам – чрезмерную ухоженность. Это зависело не от наличия/отсутствия ребенка, работы, а скорее от желания, жизненной легкости, что почти всегда равнялось отсутствию серьезных проблем; денег, чтобы посещать косметолога, стилиста, маникюриста и так далее; необходимости выглядеть определенным образом, чтобы влиться в тусовку, войти в клан.

–Ну что, девчонки, надо выпить. Такой повод как-никак! – воскликнула Яна, заказывая бутылку шампанского. – Бокалы на четверых, – все тому же официанту.

– А Саше нельзя. Правда, ведь? – обернулась Наташа, как самая “правильная”. Рассказала бы Саша, как вытаскивала эту правильную и пьяную из штанов какого-то мужика в клубе.

– Немного можно! Я не кормлю грудью, молока нет, – соврала Саша, забывая обо всем и вся в красивом ресторане, в обществе потрясающих и – как теперь ощущалось особенно остро – безмятежно счастливых подруг. Трехмесячный младенец спал в люльке и не давал повода усомниться в своей нормальности. Саша даже весело рассмеялась “шутке”, которую подруги вычитали из yandex новостей, что она накачала ребенка транквилизаторами, чтобы не мешал посиделкам. Главное – пусть они говорят, на любые темы, о чем и как угодно.

В первые десять-пятнадцать минут девушки то и дело оглядывались на ____, а потом переводили взгляд на Сашу, будто ища согласия обсудить горяченькое и в любых выражениях.

– Он спит, не обращайте внимание – призналась Саша, удивляясь своему раздражению. Она хотела, чтобы подруги уделяли внимание только ей, она ревновала – да, ревновала, их к своему ребенку.

И девушек прорвало. Они говорили, как раньше, на темы работы, мужиков, брендов, моды, любви и секса, а потом стало слишком много секса, он заполонил собой все, что может быть в этом мире и головах четырех подруг. Разговор о Макаре опускали, видимо, ждали, когда Саша сама о нем заговорит, но она молчала и надеялась, что эта тема не всплывет. И если сначала кто-то из девчонок все равно посматривал вниз, на люльку, то скоро все о ней, как будто забыли и ограничители полностью спали.

А Саша буквально впитывала эту атмосферу, впитывала личности самих подруг – ярких, искрящихся, таких, какой она сама уже, вероятно не станет. Ей хотелось этого more and more – больше легкости, больше разговоров о себе, своем душевном состоянии, больше ощущения себя желанной и сексуальной.

За 3 месяца в больнице она и так вдоволь наговорилась о ребенке. Это занимало все ее мысли: какой он будет, как теперь. Хотя это тоже было враньем – она говорила о нем – как того требовало место и приличия, а думала только о себе. Что будет с ней? Как она будет жить? Как она найдет мужчину? Как она будет работать? Как, боже, как она сможет открыть рот и рассказать о своей “ситуации” отцу и подругам? Как покажет “этого”? Хотелось закрыть глаза и уши и делать так: ла-ла-ла-ла-ла, не думая о том, что пришлось увидеть и пережить…