– Да кому угодно, тем же иудеям, например. Отомстили за Иерусалим и Храм Соломонов.

– Ты серьезно так думаешь? Они проникли во дворец императора и отравили его? Или подкупили преторианцев?

– Сенатор… – вмешался третий голос.

– О боги, называйте меня по имени, что вы ведете себя, как чужие люди? Или ты хочешь, чтобы я тоже тебя называл только лишь префектом?

– Нет, Гней Юний Сервий, что ты! Но, возвращаясь к теме, Тит Флавий, конечно же, был императором, причем всеми уважаемым, тут никто не спорит, но сейчас времена поменялись и у нас лишь один император – это Цезарь Домициан и обвинять без доказательств нашего божественного повелителя было бы глупостью.

– Ты знаешь легенду этого города, Клавдий? – спросил сенатор.

– Какую? Их много.

– Таренту почти столько же лет, как и Риму. Еще при Великой Греции он стал одним из наиболее богатых, многолюдных и могущественных полисов. Но, три столетия назад, именно Тарент спровоцировал Пиррову войну против Рима и поплатился за это…

– Кстати, македонский царь Пирр был вторым, после Александра Великого, величайшим полководцем в истории, как утверждал историк Тит Ливий. – перебил сенатора Авл.

– Да, но я так не считаю, ведь в отличии от Александра Македонского, у Пирра были проигранные битвы, в конце концов он был убит во время очередной войны. – строго ответил Гней Сервий. – Но я говорил не о Пирре, а о том, как Тарент вначале завелся с Римом, а потом вынужден был капитулировать перед ним, позабыв о главном, что этот греческий город должен был стоять до конца, а не требовать от Пирра продолжения войны с Римом. Практически, это ознаменовало начало заката Греции, которая уже не могла защищать свои провинции и начало рассвета Римской Республики.

– К чему ты клонишь, друг мой, позволь спросить? – поинтересовался префект Клавдий.

– Дай досказать. Как бы там ни было Тарент сдался Риму, но ровно через шестьдесят лет, во время уже Ганнибаловой войны Тарент перешел на сторону карфагенян, тем самым предав Рим, как когда-то предал Грецию. Правда, через три года Рим отомстил, во второй раз захватил ваш город, но на сей раз уже граждан не пощадил, а вырезал и продал в рабство 30.000 жителей… Итак, к чему же я это все говорю!? Вот ты, дорогой друг, сейчас восхваляешь Домициана, как когда-то Тита, но последнего нет уже в живых и больше он тебе неинтересен, так как не принесет никакой выгоды. Умрет Домициан, ты и о нем уже не вспомнишь, а будешь восхвалять нового и так далее и далее. Я считаю, что человек должен быть честен, в первую очередь, с самим собой и уважать себя и других. Ты не сможешь всегда подстраиваться, куда подует ветер.

– Я с тобой не согласен, – возразил Клавдий. – дуновение ветра и подстраивание – это и есть чистой воды политика. При Тите я был никем, а при Домициане стал всем. Так кого мне любить? А у тебя, мой друг, видимо, ситуация наоборот.

– Что ты сказал? – повысил тон сенатор.

– Отец! – вмешался сын префекта. – Прошу! Не надо ссор.

Но в этот самый момент в коридоре показалась та самая, орущая женщина Оливия. Завидев Туллия, она замерла от изумления. Он достал кинжал и приложил палец ко рту. Женщина с грохотом упала в обморок. Туллий спрятал кинжал и решил поскорее добежать до правого крыла, как наткнулся на других стражников. Их было пятеро, и все сразу наставили на юношу свои мечи. В коридоре появились префект с сыном. Сенатор же нагнулся над лежащей без сознания супругой.

– Гней Сервий, она жива? – спросил Авл.

– Жива. У нее обморок. – ответил сенатор и подошел к ним. После чего обратился к двум стражникам: – Отнесите ее на софу.

Те отправились исполнять приказание.

– Ты? – поразился сын префекта, увидев Туллия. – Что ты опять тут делаешь? Неужели мало лимонов было?

– Кто это, Авл? – поинтересовался префект.

– Этот воришка сегодня днем напугал Оливию, когда воровал наши фрукты. Ну, а сейчас решил, видимо, украсть уже что-то подороже. – после чего обратился к Туллию: – Думал, мы спим, и ты сможешь воровать все, что пожелаешь, ведь так?

Туллий промолчал.

– А ведь я тебя предупреждал, – продолжил сын префекта. – что прощаю лишь один раз. Ты, видимо, посчитал мою доброту за слабость!? Зря. Ты мне не оставил другого выбора. – Авл протянул руку к стражнику и тот вручил ему свой меч. – Если думаешь, что сейчас лишишься пальцев или рук, то ты глубоко ошибаешься. Твоя голова все равно пуста, раз ты пролез сюда, а значит она тебе больше не нужна.

И как только он замахнулся мечом, Туллий выдал:

– Я гражданин Рима и требую суда у императора.

– Что? – поразился сын префекта.

– Согласно закону, если гражданин Рима провинился, он может требовать суда у самого императора, а до этого момента он неприкосновенен.

– Да кому какое дело до твоих слов и желаний? – заорал Авл.

– Стой! – вмешался уже Гней Сервий. – Если префект и его сын не выполняют римские законы, то кто тогда будет?

– Так ведь он…

– Я все видел и слышал, так что в курсе. – спокойно прервал его сенатор и обратился уже к Туллию: – А у тебя есть доказательство того, что ты римский гражданин?

– Да! – и Туллий вытащил из туники свиток и протянул ему.

Сенатор раскрыл документ и внимательно прочитал.

– Ты Туллий Флавий? – удивленно спросил Гней Сервий.

– Он самый.

– Откуда ты взял фамилию Флавий?

– Это фамилия моего отца.

– И кто же он?

– Бывший император Римской Империи Тит Флавий.

Префект и его сын расхохотались. Лишь сенатору было не до смеха.

– А этот юнец смышленый, – смеялся Авл. – ты родной сын Тита Флавия?

– Да.

– Мда, не очень хорошо подготовился, видать. Много ошибок, малыш! Во-первых, сын Тита Флавия был убит сразу же после смерти императора. Во-вторых, ни для кого уже не секрет, что сын был приемным, а не родным. В-третьих, Тит Флавий очень разочаровался бы в своем приемыше, если б увидел, как он ворует лимоны и проникает на чужую виллу.

– Я родной сын, так как о том, что я приемный отец сказал мне лишь на смертном одре, а значит, если бы не смерть, то правда не всплыла бы. Значит, я считаю себя его родным сыном, а что думают остальные меня не интересует.

– Что с этим ненормальным будем делать, сенатор? – обратился сын префекта. – А то уже становится все это не смешным, а грустным.

– Есть доказательства, что ты сын Тита? – спросил Гней Сервий у Туллия.

– Есть! – и он достал кинжал.

Стражники напряглись, но сенатор их успокоил.

– Кроме того, что я сенатор, я еще и воин, и военачальник, много сражений прошел, думаете, я не справлюсь с ребенком голыми руками? – и Гней Юний Сервий взял из рук Туллий серебряный кинжал. – Это разве доказательство?

– Этот кинжал подарил мне отец перед смертью. На нем можно увидеть герб Флавиев.

Гней внимательно его разглядел и увидел букву «F» в лавровом венке.

– Смешно – высказался Авл. – Каждый ювелир сможет выгравировать любые инициалы и герб, где только пожелаешь. Может быть, ты его вообще украл.

– Не смешно. – произнес Туллий. – За такую гравюру надо было бы заплатить целое состояние, а воровать у императора кто бы рискнул?

– И что тебе нужно здесь? Опять лимоны?

– Нет, я здесь, чтобы встретиться с сенатором Рима.

– Для чего? Это же явный заговор!

– Довольно! – прервал их сенатор. – Я хочу поговорить с этим юношей наедине. – и он указал рукой следовать за ним.

Туллий первым вошел в таблин, а за ним и сенатор, который плотно закрыл дверь за собой. Опять жестом он указал Туллию сесть на табурет, а сам остался стоять.

– А теперь, Туллий Флавий, – начал было Гней Сервий. – когда мы с тобой наедине, скажи мне правду, зачем ты здесь?

– Мне нужно было встретиться с тобой.

– По какому делу?

– Помочь мне убить Домициана.

– Ты хоть понимаешь, что за такие слова мы можем оба лишиться головы!?

– Я не боюсь.

– А зря, лишь страх смерти делает нас умнее и хитрее. Ты либо безрассудный, либо жить надоело.