– Волшебного слова?.. – круглая физиономия горничной превратилась в долгий эллипс. – Это – волшебное слово?.. Но это же просто…

– Пожалуйста, – повторил Иван.

– Пожалуйста, – пожала плечами она и, повернувшись к кроликам, от которых поспешили бы ретироваться даже тигры, открыла рот, вспомнила свои слова, закрыла рот – и покраснела.

– Ну или выразите ее по-другому, – ободряюще кивнул царевич.

Горничная потупилась.

– Братья Чи, – наматывая бахрому платка на палец, тихо произнесла она. – Помогите нам перевернуть наши возы. Пожалуйста.

Братовья устремили озадаченные взгляды на Иванушку.

– Что теперь?

– Когда произносят заклинание, каждый, кто занимается магией культуры, должен исполнить просьбу. Если, конечно, у него нет очень убедительных причин этого не делать.

Кролики переглянулись. Медвекрол снова поддернул отваливающийся рукав, задумчиво прищурил косые очи и проговорил:

– Так нечестно. А если я просто не хочу?

– Тогда ты не сможешь воздействовать на Фигуру магией культуры.

– Это почему?

– Если ты выполнишь ее просьбу, и захочешь попросить ее о чем-нибудь в ответ, она должна будет твою просьбу выполнить. Если у нее не будет уважительных причин ее не выполнять.

– А если не выполнит? – глаза брата – и все остальные восемьдесят пар глаз – блеснули интересом.

– Тогда в следующий раз не сможет попросить тебя ни о чем, – развел руками Иванушка. – А если попросит, ты сможешь ей отказать.

– Да что она может такого… – начал было брат, поддернул осточертевший рукав, который, похоже, было проще оторвать, чем убедить оставаться на плече – и остановился.

– Фигура, – подцепил он когтями беглеца-рецидивиста, демонстрируя горничной – и в процессе отрывая окончательно. – Прикрепи его как-нибудь обратно. По-жа-луй. Ста.

Растерянность пробежала по лицу Фигуры и быстро сменилась улыбкой.

– Да пожалуйста! Снимай халат. А ты поможешь?..

– Да пожалуй-ста! – повторяя за ней, ухмыльнулся медвекрол во все клыки и махнул братьям-кроликам: – Идём!

Те не двинулись с места.

– А волшебное слово, брат Я? – важно скрестил руки на груди волкокрол.

– Пожалуйста!

Пока братцы-кролики вместе с братцами-тиграми, волками, крокодилами и прочим зоосадовским ассорти азартно переворачивали, а потом и разворачивали лукоморские экипажи, попутно считая, кто кому сколько раз выполнил "пожалуйста", к царевичам и сгрудившейся вокруг них экспедиции подошли Чи Хай Сам и вотвоясьские дамы.

Дуэньи смотрели на Сама с таким же выражением, как лукоморские лошади – на остальных братьев. Лепесток Персика семенила между ними, потупившись и сложив руки перед собой, как осуждённый на пожизненное заключение, которому в порядке облегчения приговора тюрьму заменили на смертную казнь.

– Мы требуем незамедлительно и безусловно отправить нас домой, в Синь Пень! – без предисловий и экивоков заявила Чу Мей – нос к небу, спина прямая, голос – как удар тарана в ворота.

Сам метнул отчаянный взгляд на Лепестка, и та, будто почувствовав, опустила голову еще ниже. Стиснутые пальцы ее побелели.

– Наша племяннитша нуждаетщя в ушиленном наджоре! – заявила Ду Вань.

Серафима не без сочувствия взглянула на Лепестка. Не хотелось бы знать, в чем этот "ушиленный наджор" будет теперь выражаться, и кто и у какого места это шило будет держать. Даже такая легкомысленная особа, как Ля Ля, не заслуживала подобного обращения. Но пока царевна раздумывала, что бы такого ответить, чтобы положение Лепестка не стало еще хуже, в игру вступила боярыня Серапея.

– Ей у ваш не наджор, а дожор уштроить надо!

О Ду Вань несколько раз открыла и закрыла рот, будто пережёвывая услышанное, сощурилась, буравя Синеусовишну взглядом – не насмехается ли та – и в конце концов вопросила:

– Это пошему еще?

– Потому што она у ваш жа швабру шпрятатьщя может! – подтверждая свои слова, боярыня ткнула узловатым перстом в девицу.

– Женшины фамилии О не ведают шлова "швабра"! – гордо надулась Ду Вань. – Они никогда не берут в руки… шварбру! Они даже не жнают, какая она иж щебя – эта… шравбра!

– Тем более мужа щебе не подтшепит, – язвительно хмыкнула Синеусовишна.

– Чтбы подтшепить мужа, женшины фамилии О шрабрами не польжуются!..

– Жря. Ловкое движение руки – и он у твоих ног.

О Ду Вань в последний момент удалось совладать со своими руками, потянувшимися к свитку для записей и чернильнице, и она сунула их в рукава, еще презрительней скривилась и фыркнула:

– …и в дожоры не ходят! На это штража ешть!

– Она у ваш туда не ходить, а уйти должна! И мещяц не вожвращаться! А то такая штражная будет – женихи жаикаться нашнут!

– Штражная?.. штражная?.. – подзависла старуха, мысленно мечась между "стразами" и "стражей", и только с третьей попытки натыкаясь на нужное слово.

– Не штражнее тебя!

Серапея довольно приосанилась.

– Шо мной и в молодошти мало кто крашотой шравнитьщя мог, а уж теперь-то…

– Да што ты щебе пожволяешь про Ля Ля говорить! – не дожидаясь на этот раз прихода понимания, вскипела Ду Вань. – Наша племяннитша! Куда хотим – туда и пошылаем!

– Как она у ваш питаетщя, то я щебе и пожволяю! – подалась вперед Серапея.

– Питаетщя?.. Питаетщя?.. – физиономия дуэньи вытянулась. – При тшём тут дожоры и ее питание?!

– При том, дорогуша, што дожирать она должна, што ей в тарелку кладут, а не хотшет – иж-жа штола не выпушкать, пока не дожрёт! – победно ухмыляясь, сообщила Серапея. – А до в девках такая тошшая, да невежда, да зашранка, про швабру не шлышавшая, так и оштанетщя!

Не дожидаясь перехода диетологического диспута в горячую фазу, Иванушка мужественно встрял между сторонами – не то, чтобы враждующими, но быстро приближающимися к этому этапу – и с полупоклоном вотвояськам проговорил:

– Кстати о возвращении домой. К сожалению, в силу причин, от нас не зависящих, ваш экипаж разрушен без надежды на восстановление, лошадь убежала и не вернулась, а возчик…

– Тоже, – мрачно зыркая по сторонам, пробормотала О Чу Мей.

– Поэтому мы можем или предос…

– То есть не можем, – проворно уточнила Серафима. – Мы не можем предоставить вам свои экипажи, потому что они нам самим нужны, и не можем отпустить вас пешком, ибо ноблесс оближ. Поэтому у нас остаётся одно решение сей незначительной проблемы: забрать вас с собой до возвращения вашего возчика с лошадью… или наоборот… и появления того, во что их запрягают. А до наступления сего славного момента прошу пристраиваться в наши кареты и чувствовать себя как в гостях.

– Ты хотела сказать, как дома, – поправил ее Иванушка.

– Ну или как дома. У нас. То есть всё равно в гостях, как ни кинь. Мне кажется, в карете Синеусовичей вам понравится. Общие интересы – наипервейшее дело в заведении знакомств. Тётушка Серапея, принимайте гостеньков.

Старая боярыня, улыбаясь во все оставшиеся три зуба, проводила вотвоясек до фамильного рыдвана. Царевна невзначай пристроилась рядом с ней и коротко что-то шепнула на ухо. Повинуясь жесту Серапеи, Демьян и Лариска забрались в наспех прибранный салон первыми, за ними Палашка – высокая, узколицая, с вечно обиженным видом горничная боярынь Синеусовишен. Дуэньи, плохо скрывая изумление роскошью и экзотикой пообтрепавшегося в дальней дороге интерьера, стали следующими. Посадку завершила сама Серапея. Разместившись напротив Палаши у дверцы, она скроила недоуменную физиономию, переводя взгляд с Лепестка на ее тёток:

– А вщё, матушки. Нету мештов-то больше. Не гуттаперчевая карета-то чай. Пушть девитша ваша к Коневым идёт.

– Как это?! – возмущённо подскочили дуэньи, но Серапея была непреклонна.

– Каком кверху. Еще не хватало, штобы решшоры пощередь вашей глуши шломалищь. Нишего ш ней не шлушитщя, не переживайте. Там и наджор, и дожор будет пощильнее вашего.

Высунувшись из двери по пояс, тётки проследили, как понурая Лепесток села в карету Тыгыдычных в сопровождении боярыни Настасьи, Наташи и Фигуры. Снятый к тому времени с крыши Геннадий, всё столкновение не сводивший горящих очей с братьев Чи, захлопнул за дамами дверку и пристроился идти пешком с пленными.