– Как и они нам, – справедливости ради заметила царевна.

– Но нам-то понятно, отчего: потому что они и есть все на одно лицо, – рассудительно возразила служанка. – А вот как нас друг от друга не отличить… Не понимаю.

– В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, Фи Гу Ра, – оторвался Дай от прободания дырки в земле и поучительно поднял к небу палец.

– В чужой… – нахмурилась та, силясь понять – и поняла. – А-а-а, со своим уставом, ты имеешь в виду!

– Это ты имеешь в виду, – строго прогудел толмач от земли. – А в универсальном трактате о лукоморских фразеологизмах его низвергнутого царского величества Ша Ре Мань Семнадцатого в переводе премного учёного языкознатца и страноведа Сагу Перевраки говорится именно так.

– Да выбрось ты эту книжонку бестолковую. Ведь чепуховина написана там чепушенская расчепушинистая, – вяловато буркнула Фигура. Похоже было, что разговор сей затевался не первый раз – и заканчивался всегда одинаково.

– В книге чупуховина… чупошенская… расчупуп…шинистая… быть написана не может, – сурово сдвинул жидкие бровки У Ма. – Потому что книги пишут учёные мужи, и не прислуге судить их знания и достижения.

– Зануда вотвоясьская, – Фигура закатила глаза. – Начитаются чего попало, и несут потом что ни попадя не разбери куда. Вот уж правду говорят: что написано пером…

– …вылетит – не поймаешь, – гордо закончил вотвоясец и попятился в сторону котла, доставая из-за пояса ложку, но не забывая почтительно кланяться землякам своих работодателей.

Когда все были накормлены, умыты, рассажены по каретам и возам согласно штатному расписанию и табели о рангах, лукоморцы со стоическим видом водрузились на коней, и процессия тронулась.

Серафима поехала рядом с окошком экипажа Коневых-Тыгыдычных. Разложив на коленях дорожный планшет для бумаг и пристроив на переносице очки, поближе к ней расположился архипрофессор. На диванчике напротив него разместилась Наташа с рукописным фолиантом, на обложке которого по-лукоморски угловатым почерком человека, боле привыкшего к написанию иероглифов, было выведено: "Сильно объединенный учебник вотвоясьской оздоровительной, профилактической, лечебной и восстановительной медицины традиционной ориентации, включая пособие по зоогигиене, ясновидению и внутриносовой хирургии, описание конституционных типов и справочник акушера, зубодёра, шмелевода и коновала, написанный в году деревянной магнолии (сияющей жабы по альтернативному летоисчислению) главным лекарем Не Бо Лей при дворе его превосходительства Ду Бин А, наместника его императорского величества Благоденствия и Стабильности в провинции Ба Нан в переводе ничтожного толмачишки Дай У Ма при научной экспедиции князей Де Мяо На и Ге На Ди из Лю Ко Мо Тоу".

Раскрыв том на отмеченном закладкой месте, девушка наморщила лоб, сложила губки гордиевским узлом, и погрузилась в чтение, как коновал во внутриносовую хирургию при свете сияющей жабы. Одарив попутчицу взором влюблённого телёнка, Парадоксов с трудом согнал с лица умильное выражение, откашлялся и обратился к Серафиме, бережно расправляя на планшете лист желтоватой толстой бумаги, потёртый и потрёпанный не только множеством владельцев, но и лет.

– Это карта окрестных семи провинций. Более полная, включающая запад и север, далеко в багаже, а то бы я с удовольствием показал весь наш маршрут. На этой видна только самая последняя часть нашего путешествия, ну и пунктиром – грядущая.

Царевна вгляделась. То, что она сперва приняла за густые лесопосадки и отдельно стоящие елки-палки, при ближайшем рассмотрении оказалось иероглифами. Где нарисованные плотными колонками, где отдельно стоящие, привольно разбросанные по бумажному полю, они, должно быть, обещали путникам уйму неровностей, водных преград, населенных пунктов и просто памятных мест, милых вотвоясьской душе. Царевна попробовала их прочитать и выяснила, что лингвистическое заклинание Агафона не распространялось на письменность.

– И куда мы-вы теперь? – перешла она от изучения письменных источников к опросу свидетелей.

– Вот об этом я и хотел поговорить, – учёный озабоченно свёл брови над переносицей. – Нам, право, неловко отвлекать вас от вашего маршрута и цели путешествия… не то, чтобы вы открыли, куда едете и зачем…

Он как бы невзначай сделал паузу и покосился на собеседницу, но та на провокацию не поддалась, и он продолжил:

– Мы направляемся в город Дай Юань, столицу одноименной провинции, где базируется очень сильная школа физиков и химиков. Чтобы заниматься прикладной наукой, они, к сожалению, были вынуждены пойти на сделку с властями, хоть и неофициальную, но… Но зато Дай Юань считается теперь родиной бумаги и фейерверков, – не без гордости закончил он и снова покосился на Сеньку.

На этот раз та показала лицом приличествующее моменту удивление и восхищение, и почти утешенный Гена пустился в объяснение маршрута: через горный массив Шань Га по новой дороге путь займёт неделю-полторы, в зависимости от погоды: горы – они и в Вотвояси горы.

Правильно истолковав причину помрачнения Сенькиной физиономии, он виновато пожал плечами:

– Если Шань Га объезжать с запада, равнинами, на дорогу уйдет раза в два больше времени. Но наши коллеги из Жи Ши разъяснили и на всякий случай нанесли на карту оба пути.

– Можно глянуть? – протянула руку Серафима и, подозвав супруга, уставилась в шершавую поверхность карты, изучая скупые рисунки, скромно притулившиеся между описаниями: похоже, вотвоясьские картографы целиком полагались на силу слова.

– Мы здесь, – услужливо ткнул Гена пальцем в карту и отвернулся. Чтобы угадать направление его затуманившегося взора, быть ясновидящим с дипломом зубодёра было не обязательно.

Царевичи же, сначала взглядами, а потом пальцами, принялись отслеживать все возможные пути, ведущие в сторону Вамаяси, словно дети, проходящие лабиринты в книжке загадок. Только лабиринты на карте были самые настоящие: дороги сбегались и расходились от села к селу, от поля к полю, от канала к городку… Горы, равнины, холмы, реки, мосты, каналы, маленькие домики – деревни, большие – города… Если бы не подсказки, вычерченные красными чернилами, заблудиться-запутаться было бы слишком легко. Дорога туда, поворот сюда, петля вокруг этого, тупик там… Снова и снова взгляд Серафимы бегал то к Шань Га и через него, то вокруг в поиске идеально короткого пути – и не находя. Все дороги вели в Ба Нан, но не спеша.

– Ну что, – неохотно проговорила она в конце концов, переводя взгляд на мужа. – Через Шаньги к Банану?

Луч солнца, выглянувший из-за веток деревьев, обступивших дорогу, упал на карту, освещая благородную бледность выцветших от времени чернил и шероховатую поверхность старой бумаги.

Слишком шероховатую в одном месте.

– Погоди… – почти одновременно воскликнули супруги. Иван попытался поднести карту поближе к глазам, Сенька – словить еще один луч, и едва не разрывая бедное произведение вотвоясьского картографического искусства, они снова выдохнули в унисон:

– Смотри! Тут что-то стёрто!

– Тут была нарисована дорога!

Почти не дрожащим пальцем Серафима коснулась места, где от отмеченного красным маршрута отходила шершавая дорожка соскобленных чернил. Уволенная дорога уверенно шла мимо гор по лесам, пересекала в процессе несколько рек и в пределах дней пяти, если верить масштабу, благополучно приходила в Ба Нан.

– Вроде, так? – глянула царевна на супруга, и тот уверенно кивнул:

– Всё верно. Но остается вопрос: если эта дорога такая простая и короткая, отчего ее стёрли?

– Да какая разница! – отмахнулась Сенька, мыслями уже на полпути к столице провинции. – Ну подумаешь, опять какие-нибудь оборотни завелись. Расшугаем!

– Давай всё-таки спросим у местного населения, – мягко, но настойчиво предложил Иван, хотя по глазам его было видно, что какую бы причину гипотетический абориген ни назвал, ни одна не посчитается уважительной.

– Ну давай… – кисло протянула Сенька и уставилась в изученную наизусть карту в поисках деревни на пути к отвороту на забытую дорогу. Но как назло, деревни, кучковавшиеся в других районах как кумушки на базаре, на протяжении этих километров отсутствовали напрочь.