– Ну или хотя бы пусть Дай нам подписи прочтёт, – не сдался Иван.

Толмач сидел на возу с прислугой, свесив ноги и уткнувшись в какую-то книгу, и что-то тихо бормотал.

– Господин У Ма, – мягко окликнул его царевич – раз, другой, третий, пока Фигура не скроила раздраженную мину:

– Да когда он свои учебники читает, над его головой хоть палкой по чугунку молоти.

– Пробовали? – хмыкнула Сенька, и горничная лукаво усмехнулась:

– А то! Но если сковородкой по чугунку – помогает. Только и то, и другое в клади утыркано, чтобы достать, остановиться надо…

– Попробуем по-другому.

Дай перевернул страницу, и вдруг книга из его рук настойчиво поползла вверх.

– Будьте так любезны, подскажите, пожалуйста… – заговорил Иванушка.

Вотвоясец озадаченно глянул на опустевшие руки и поднял взгляд.

– Прерывать учёного мужа в его трудах по обладеванию знаниями – как ласточку сбить в полёте, – сурово проговорил он. – Только невежественные невежды…

– Цыц ты, учёный-кипячёный! – Фигура возмущённо вытаращила глаза. – Ты как с их высочествами разговариваешь?!

– Да не надо…

– Потом…

– С кем?!

– С царевичем Лукоморским Иваном и супружницей его Серафимой, долдон ты вотвоясьский!

Ужас и потрясение отразились на лице Дая, и он с воплем: "Ваши высочества, простите недостойного, не увидел!.." попытался упасть на колени и стукнуться лбом о землю.

От удара лбом о дорогу из положения "сидя свесив ноги на телеге" его спас царевич, еле успев поймать за шкирку. Сенька протянула Фигуре выроненный фолиант, оказавшийся учебником узамбарского языка, бережно нахлобучила шапочку на лысую макушку опущенного обратно на воз переводчика, и вложила карту в руки.

– Вот тут, и тут, и там, и вообще везде всё нам немного прочитайте, пожалуйста. И не стоит больше так реагировать на наше приближение.

– Но вы – особые царской крови, ваши высочества! О позор мне, никчемному старикашке, позор! Мне и моему роду, до двунадесятого колена, горе и унижение! Почитать особ царских кровей надобно прилежно и истово, дабы оказать надлежащее уважение, достойное сана…

– Простого "добрый день, ваши многоуважаемые высочества" в таком случае хватило бы.

– …каждый раз при встрече! – упрямо договорил толмач, не слыша или не желая слышать такой профанации древней традиции.

– А если мы будем проезжать мимо вас сорок раз на дню? – Иван прибег к элементарной логике. – Вы сорок раз будете спешиваться и нам земные поклоны отвешивать?

– Хоть сто сорок, ваши высочества, да продлятся ваши годы до тысячи! – просипел У Ма с такой убежденностью, что даже царевна поняла всю тщетность стараний ввести послабление режима поклонения. Но тем не менее, попыталась.

– Хорошо. Но поклонами в пути вы замедляете путешествие, вызывая наше царственное неудовольствие. Поэтому повелеваю вам замечать, сколько раз за день мы проедем мимо, и отбить все поклоны вечером после ужина.

– Но Сеня!.. – округлив глаза, прошипел из уголка рта Иванушка.

– Ваня, цыц, – еле слышно шепнула она в ответ. – Если будем ездить мимо без чугунка и сковородки… И к тому же, где ты видел филолога, способного досчитать до десяти и не сбиться столько же раз?

Царевич согнал расплывавшуюся улыбку.

– Да, – сурово сдвинул он брови. – Повелеваем вам поступать именно так.

– А теперь не могли бы вы всё-таки прочесть, что написано на карте?

Минут через двадцать, получив все топонимы с карты сполна, супруги отъехали. Вроде, ничего необычного – если считать обычными стандартные вотвоясьские географические названия вроде "Рощи жёлтой совы и синей сойки", "Пещеры трёх листьев магнолии, унесённых на закате восточным ветром" или "Ручья умиротворённых женщин". Они попросили У Ма несколько раз перечесть всё написанное вдоль их нового предполагаемого маршрута, но ничего диковиннее "Реки текучих песков" и "Леса ста цветов и грибов" не обнаружили. Отчего опальная дорога была стёрта с лица карты, Дай не ведал: его родная провинция располагалась далеко к северо-западу, да и откуда такие подробности могли быть известны языкознатцу-теоретику, проведшему всю жизнь в библиотеке за книгами?

– Надо оповестить бояр о смене маршрута, – подвела итоги семейного совещания царевна.

– На привале в обед, – проговорил Иван и пришпорил коня: за размышлениями не заметили, как доехали места одинокой ночевки Агафона.

Как и ожидалось, его премудрие был уже чист, свеж, выспан и выбрит. Весь багаж покоился на надежной, как каменная стена, спине его коня, вдобавок к собственно чародею, державшемуся в седле с грацией, улыбкой и огромным букетом полевых цветов – абсолютно настоящих. Из окна головной кареты выглядывала Наташа с сияющими очами и прижатыми к груди руками и мрачный, как все тучи Вотвояси, Гена Парадоксов. Кажется, собиралась гроза. Из окна кареты боярина Похлёбкина высунулись едва не по пояс Лариска и ее бабка в ожидании представления. И они его получили.

– Дабы загладить мою неуместную шутку вчера, разрешите преподнести вам эти скромные цветы, – склонился в полупоклоне его премудрие, стреляя томным взглядом прямо в сердце зардевшегося адепта медицины.

– Спасибо… – обе руки Наташи с трудом сомкнулись вокруг стеблей ароматного разноцветного веника, при виде которого любой флорист спалил бы свою лавку и удавился на плюще.

– "Скромно, но со вкусом" – не наш случай, – багровей всех маков букета, с прищуренными, как бойницы, глазами за толстыми стёклами очков, отчётливо пробормотал Гена.

– Да что ты знаешь о вкусе, книжный червь, засушенный между страницами учебника! – пренебрежительно отмахнулся маг.

– Приблизительно то же, что ты – о своей магии, – фыркнул учёный и, не дожидаясь озвучивания недоумения, отразившегося на физиономии соперника, перешёл в наступление: – Всё, на что она способна – букет гадюк. Нет, невозможно не отдать ей должное: когда надо что-то разгромить или кого-то напугать, ей нет равных. Но созидание… красота… радость… Тут она противоестественна. Тут повелевает искусство, которое есть отрасль науки.

Договорив, Геннадий со снисходительно-усталым видом отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и результат обжалованию не подлежит.

"Да ты это с Абуджалилем не знаком!" – едва не выпалил возмущённый волшебник, но Наташа его опередила. Уткнувшись носом в нежное, покрытое росой ложе цветов, она вдохнула их аромат, сладко зажмурилась и проговорила:

– Может быть, Гена, вы и правы… Но получить цветы… особенно когда не ожидаешь… это так приятно… так чудесно… так… блаженно…

– Даже если в букете – змеи? – ядовитее любой кобры уточнил Парадоксов.

– Иногда считается не столько результат, сколько попытка, – улыбнулась Наташа. – И признайте, что Агафон подарил мне столько же букетов за полдня, сколько вы – за шесть лет.

– Но если бы вы сказали, что вам нравятся цветы… – растерянно пробормотал Парадоксов под ликующим взором волшебника.

– Не всё надо говорить, Гена, – с лёгким укором вздохнула боярышня.

– Как это – не всё?! Я ведь вам говорю! Когда мне надо что-то, я не жду, когда вы прочтёте мои мысли… Ну, в смысле, почти никогда не жду… то есть почти всегда говорю… Но в остальных случаях я просто подхожу и!..

– Кое-что люди должны чувствовать сердцем. Ну или просто понаблюдать и сделать выводы.

– Да я вам теперь этих букетов… если они вам так нравятся… – чувствуя, что теряет под ногами последнюю опору, воскликнул Парадоксов, но девушка его не слушала. Мечтательно улыбаясь, она снова втянула полной грудью головокружительный аромат, отняла лицо от букета, покрытое пыльцой как веснушками… и чихнула. И еще раз. И еще.

– Будь здорова! Будь счастлива! Будь красива! – наперебой принялись желать спутники, но боярышня, не слыша их и не в силах остановиться, судорожно ткнулась носом в букет, втянула воздух и чихнула так, что цветы рассыпались у нее по коленям и по полу кареты.