– Конечно же только тот! Кто выполнит! Три! Задания!

Пауза. Присвист Чи Хая. Нервный вздох Ка Бэ Даня. Ахи, охи и вдохи-выдохи, не самый тихий среди которых – спикера.

– Тот, кто! Похитит! Жар-птицу! Отыщет! Царь-девицу! И сварится в двух водах! И в моло…ке…

Его отчаянное "Ой, ядрёная капуста… Наоборот же всё!.." потонуло в изумлённом гуле толпы.

– В тесто заворачиваться надо? – только и смог уточнить Сам.

В Большом Зале Приёма Наиболее Приближенных Сановников управителя О, прохладном даже в жару, атмосфера накалялась с каждым словом. Соискатели руки О Ля Ля и сочувствующие им готовы были рвать и метать. И хоть желание это исходило из разных побуждений, но объект его на данном этапе был один.

– Разрешите нижайше попросить глубокоуважаемого мудреца и летописца Дай У Ма, посланника нашего всемерно превозносимого Нефритового Государя, объяснить не столь одарённым простым смертным, – старательно выговаривая титулы голосом, каким обычно рычат "Сдохни, гад!", обращался Ка Бэ Дань к притихшему во главе стола толмачу, – где располагается жар-птица, которую я до завтрашнего дня должен похитить.

– И я тоже! – напомнил о себе не столь изысканно Чи Хай.

Серафима, поняв, что терять им больше нечего, еще на балконе демонстративно приняла человеческий облик, провозгласила себя фениксом северного снега, и теперь восседала рядом с Самом с экспрессивностью сугроба. Ледяной взор ее скользил с партии Ка на растерянного не меньше Дая управителя и его приближенных, замораживая на корню все мысли в направлении ее видовой принадлежности и возможности ее использования как объекта похищения, а в голове метались мысли. Большая часть сговаривалась по поводу достойной казни алкоголику-любителю У Ма. Меньшая – в поисках подходящей жар-птицы для похищения в полевых условиях. Ни та, ни другая группа пока успеха не достигла. Конечно, Серафима могла предложить себя в виде феникса в качестве похищаемой, но правило одиночного превращения не отменил никто.

Но и без казней лукоморских, варьировавшихся от немудрящей "самого его найти, похитить и сварить" до самой жуткой – "лишить права чтения трактата Шарлеманя пожизненно", на окончательно протрезвевшего Дая больно было смотреть. Покрасневший, вспотевший, взъерошенный – похоже было, что он являлся одним из решающих факторов общезального потепления.

– Я… сказал… Передал слова Нефритового нашего Государя… да продлится его правление до бесконечности… как есть… В смысле, как есть передал… То есть дословно…

– Я, конечно, ни на что не намекаю… Но может, учёный муж У Ма был в состоянии некоторой… невменяемости… сознания… – вкрадчиво полюбопытствовал Хо Люй, бессменный старший советник военачальника Ка, – когда Нефритовый Государь, да расточатся его враги, изъявлял свою волю?

На лбу толмача выступила испарина. Лицо из алого стало багряным. Температура в зале подпрыгнула еще на три градуса.

– Сознание моё… было вполне… сознательным, – почти твёрдо ответствовал толмач.

– Вообще-то, я не совсем на это не намекал…

Толстолицый, с обвисшими ниточками-усами По Бе Дю, начштаба, отмахнулся от коллеги и устремил на Дая тяжёлый неодобрительный взгляд.

– Тогда вам не составит труда пояснить… – подключился он к допросу – и не закончил.

Воздух в зале вдруг замерцал зелёными искрами, заколыхался волнами прохлады, и перед статуей Нефритового Государя, с благожелательной улыбкой наблюдавшей из ниши за перипетиями установления истины, появился… появилась… появилось…

– Го… Го… Го… – только и смог пробормотать несчастный толмач. – Гоу-Гоу…

Квадратное бледное лицо, красный халат, вышитый оранжевыми цветами поверх птичьего тела, человеческие руки, длинные ноги, как у аиста, розовыми палочками торчащие из-под полы, и когти на них, вцепившиеся в двух драконов местной конструкции величиной с кошек.

– Гоу Ман?! – в голос воскликнуло ошарашенное собрание, расходясь только в эпитетах, и почти единодушно вскочило из-за стола – падать в ноги, или в драконов – как получится.

– Кто это? – зашипел царевне в ухо не двинувшийся с места Чи Хай.

– Дух. Помощник владыки Востока.

– Что ему надо?

– Сейчас скажет, – задумчиво прищурилась на гостя Серафима.

Пока Сам раздумывал, стоит ли присоединиться ко всеобщему коленопреклонению и пололбомпробиванию, всё закончилось. Дождавшись, когда поднимется последний вотвоясец, Гоу Ман важно скрестил руки на груди и провещал:

– Нефритовый Государь, да продлятся его годы до бесконечности, в своей невыразимой доброте прислал своего покорного слугу проведать сие чудное местечко – милую его сердцу провинцию Я Синь Пень, ее обитателей и гостей.

Речь Гоу Мана потекла рекой – полноводной, неспешно несущей свои воды восхвалений Нефритового Государя и ни к чему не обязывающих добрых пожеланий по бескрайней равнине активного словарного запаса, изредка огибая холмы двусмысленностей и горы недосказанностей. Через полчаса многословного славословия, изредка сменявшегося славословным многословием, местами пошедшими на второй круг, видя, что никто не собирается его прерывать, дух смолк сам.

– Благодарим премного достопочтенного Гоу Мана, наиученейшего духа из сонма верных помощников владык сторон света… – взял ответное слово О и никому его не отдавал еще минут десять. Управитель приумолк, когда понял, что и у него никто не собирается это слово забирать, и снова воззрился на Гоу Мана. Тот развёл руками: "Я уже всё сказал".

Наступило неловкое молчание, когда все обо всём поговорили, хотя даже изначально говорить особо было не о чем, и теперь вынуждены находиться в обществе друг друга в ожидании непонятно чего.

– Ну если вы ничего больше не хотите… сказать… – пробормотал О – и спохватился: – Ах! Позор мне, позор и посрамление! Совсем забылся с этими делами! Я не предложил гостю угощения! Такое низкое бесчестье можно смыть только…

Визитёр оживился:

– Чаем?

– Да! И… я сейчас распоряжусь о пире в вашу честь! Надеюсь, вы не торопитесь, наипримудрейший Гоу Ман?

Тот приподнял брови:

– Нефритовый Государь, отправляя меня сюда, наказал мне пробыть у вас до утра. Так что до наступления завтрашнего дня я абсолютно свободен и нахожусь в вашем распоряжении. Буду очень признателен, если вы покажете мне ваш чудесный город, о котором я столько наслышан, и его библиотеки. Премного надеюсь, что моё пребывание здесь станет одним из ярчайших впечатлений моей жизни.

"То есть ты сегодня у нас тут ночуешь… – царевна прищурилась на распинающегося в комплиментах духа, задумчиво оглядывая его фигуру и цветовое решение наряда. – Хм-м. А отчего бы и нет?.."

Перехватив взгляд Хо Люя, оглашавший такой же вывод, она усмехнулась. Похоже, надежде помощника владыки Востока суждено было сбыться.

К исходу дня оптимизм Гоу Мана по поводу чудо-города его мечты поугас. Улицы показались слишком грязными, жители – слишком вялыми, пришельцы – слишком многочисленными и наглыми, и даже святая святых Синь Пеня – библиотека – оставила высокого гостя с растерянным взором и вытянутым лицом.

– А где вы храните трактаты о мироустройстве, сочиненные вашими исследователями? Труды ваших философов? Поучения ваших мудрецов? Хроники ваших летописцев?

Управитель О разрывался между красивой ложью о недавнем пожаре, коварно уничтожившем секции с упомянутыми фолиантами, и суровой правдой о том, что книг у них, кроме любовной лирики, историй о преступлениях и рецептов приготовления блюд из бессмертной говядины, бродячего хлеба и молочного нефрита, отчего-то не пишется. Лицо провинции спасла Ду Вань, с гордостью представившая Дай У Ма как летописца, а после его глубокомысленного "На чужом бревне сучок видит, а на своём глаза не замечает" дух пришёл в восторг и пригласил после экскурсии распить чашечку-другую чая за учёной беседой.

Смеркалось. В окнах самых роскошных покоев на четвёртом этаже, отведенных Гоу Ману, горел свет. Лукоморские премудрости в вондерландской обработке и вотвоясьском исполнении носились в воздухе под восторженные восклицания гостя – когда его удавалось оторвать от чтения летописей У Ма. Конечно, "неделеписи" их назвать было бы вернее – исходя из охватываемого промежутка времени, но когда такие пустяки интересовали настоящих учёных мужей!..