— Но ты действительно прекрасна, — повторил Крэг уже по-английски. — Это ж не пустой комплимент, а констатация факта.

— Я старалась для тебя.

— Для этого засранца Тони, не для меня… — пробубнил Крэг в пол, но я поймала улыбку, вспыхнувшую в уголках его манящего рта.

Я хотела новый поцелуй. О котором мечтала с нашего расставания на выходе на посадку. Не повторения того, от которого я только что уворачивалась, уверенная, что он принадлежит Тони, решившему, что можно легко купить понравившуюся русскую бабу.

— Именно для тебя, Крэг, — я только потянулась к нему, а он тут же схватил мою руку. Прикосновение прожгло меня насквозь. Он точно снял руку с раскаленных до белого угольев. — Как дура, надеялась, что ты каким-нибудь чудом увидишь нашу общую с ним фотку и узнаешь меня.

— И чего ты хотела этим добиться? — продолжал Крэг, сильнее сжимая мне пальцы.

— Ничего. Если только…

Я не знала ответ. Впрочем, не могла произнести сейчас даже самого простого междометия, потому что огонь через грудь ворвался в горло и открой я сейчас рот, вырвался б оттуда драконьим пламенем.

— Чтобы я тебя нашел? — подсказал Крэг тот ответ, который желал услышать, и я кивнула, хотя не строила на него никаких планов, кроме приятного сюрприза от странного дежавю.

Нет, ну я же не думала о нем до встречи с якобы братом, а потом… Потом, оказалось, что тело не голова. Его не так-то легко обмануть, дав объекту воздыхания чужое имя. И отрастив небритость.

— Если бы тебе захотелось… Кстати, это Тони носит бороду? Или ты тогда случайно в полёте побрился?

— Нет, не случайно, — ответил Крэг как-то шибко печально. — А вот сейчас специально отрастил. Не знаю, в качестве протеста, можно сказать… Впрочем, нет… Чтобы мать нас не путала. Глупость, Ксения! Дома я всегда чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать. Именно к этому возрасту ты начинаешь осознавать, что ты не такой, как все. Если, конечно, об этом тебе не напомнили раньше грубой физической силой. Но все же дети злые именно в старших классах. Меня провоцировали… Много раз. И скорее именно потому, что им легко удавалось вызвать меня на агрессию, они стали придираться чаще. А я умел бить, очень сильно. Меня отдали на карате, чтобы меня научили самоконтролю, но получилось, что получилось… Только сейчас я не совсем уверен, что дело было в болезни, а не в том, что мне хотелось защитить свою честь, как обычному мальчишке, которого травят. Просто у других это называют переходным возрастом, а у меня усугублением болезни.

Крэг усмехнулся и потянул мои стиснутые пальцы к губам, но не поцеловал, а будто смахнул с них пыль мягким подбородком.

— Вот, чтобы мать как бы случайно не путала меня с Тони для того, чтобы в очередной раз показать, какой я якобы нормальный, я и решил в родительском доме не бриться. Если скажешь, что я дурак, я не стану с тобой спорить. Да, я дурак.

На этот раз он ткнулся в побелевшие костяшки моих пальцев губами. Мягкими и горячими. У меня аж стопы вспотели, и я спешно скинула туфли, чтобы повести онемевшими пальцами.

— У Тони действительно греческие пальцы.

Крэг продолжал водить губами по пальцам моей правой руки, а я в ответ поджимала пальцы на ногах — на обеих. Но вскоре поджала и губы, а, почувствовав их сухость, еще и облизала. Украдкой. И тут же поймала взгляд Крэга, брошенный на меня, конечно, тоже украдкой. Нерешительный он? Или только пальцы ног, которые он до сих пор не высвободил из оттоптанных мною ботинок.

— Разуйся, — растянула я губы, точно резиновые. — Или боишься, что я обнаружу несоответствие пальцев?

— То есть ты все еще сомневаешься, что я Крэг?

Мы повернули головы друг к другу, кажется, одновременно, и наши взгляды встретились где-то на нейтральной полосе над пустым журнальным столиком.

— Я сомневаюсь в существовании Крэга, но верю в раздвоение личности, — почти хихикнула я.

— Отлично! — сидящий в соседнем кресле мистер Макдевитт потянул шею с такой силой, точно решил сравнять ее в длине с жирафом. — Напиши тогда письмо некоему виртуальному Тони. Возьми со стола Макбук.

Я исполнила просьбу и замерла перед креслом. Крэг или Тони — не знаю, как он хотел или как я должна была его величать — молча протянул руки и опустил современную пишущую машинку себе на колени, и я почувствовала к неодушевленному предмету нестерпимую зависть: мне безумно хотелось, чтобы эти руки тянулись ко мне, чтобы именно меня так нежно усадили на колени и чтобы пальцы так же осторожно прикоснулись к каждой родинке на моем теле, как сейчас почти беззвучно — к буквам на клавиатуре.

— Ты чего стоишь? — поднял на меня грустные или (Пусть так и будет!) усталые глаза владелец Макбука и взглядом указал на пустующее кресло.

Пришлось сесть на обивочную ткань, вместо брючной. Макбук приземлился на столик клавиатурой ко мне.

— Пожалуйста, набери текст… Пока у меня еще свежая голова. Вдруг, когда Тони позвонит, я уже буду не в состоянии дать какие-либо вменяемые ответы.

Мои пальцы едва поспевали за английскими словами. Я всегда считала, что у меня отличная память, то тут я поразилась тому, как играючи Крэг выдавал фразы с переговоров, точно зачитывал стенограмму.

— Что? — остановился он, когда мои руки замерли, а глаза уставились в ставшее бледным лицо.

— Как ты все это запомнил?

— Должны же у меня быть хоть какие-то таланты, — усмехнулся он и продолжил диктовку, которая вдруг резко оборвалась, и он потребовал у меня Макбук, чтобы отправить письмо.

В строке отправителя значилось «MD», вот и иди пойми, что это за доктор такой и от какой болезни сейчас меня лечит.

— Ты обещала прогуляться со мной перед сном, — Крэг поднялся из кресла так же неожиданно, как закрыл крышку ноутбука. — У нас в запасе час.

— Я не могу гулять, у меня нет верхней одежды…

— Я одолжу тебе пиджак. Белый. Сойдет за плащик, разве нет?

— Да, — ответила я и сама пошла к шкафу, потому что видела на вешалке пиджак, о котором Крэг говорил, да и потому что Крэг за мной все равно не ухаживал.

С трудом втиснувшись в туфли, я перевязала шарфик, чтобы стало малость теплее, и с улыбкой попросила у джентльмена галстук, чтобы подпоясаться… Я наконец-таки впервые за последние дни позволила себе распоясаться. И разговориться.

Он спросил, как дела — спросил действительно заинтересованно, и я выдала все, как на духу. Он сначала рассмеялся, но смех его длился не больше минуты. Потом он снова сделался серьезным и шел молча, спрятав руки в карманы: в левый поместилась и моя рука. Его пальцы не гладили, просто сжимали мои крепко-прекрепко.

— Это низкий поступок с фотографиями… И я знаю, о чем говорю…

Да, я тоже знала, о чем он говорит и думает… Сейчас — если верить в правдивость исповеди — он вспоминает все то хорошее, что говорил в суде в его адрес обвинитель. И вот же странно — мне не было его жалко, но мне перестало быть противно: я вдруг поняла, что каким-то мистическим образом впустила в свое тело душу самоубийцы, чтобы позволить незнакомой девушке взять реванш над своим убийцей… Что он подмешал в мое выдохшееся шампанское, что…

— Ты обещала экскурсию!

Крэг вдруг ускорил шаг, точно пытался сбежать от ужасных воспоминаний. Он держал меня за рукав своего пиджака, слишком для меня широкого, и не касался моей руки, но по ней, точно по проводам, все равно бежало электричество, яркими вспышками вырывающееся из моих глаз, чтобы осветить и так белую ночь.

— Тебя не смущают белые ночи? — попыталась я догнать его и бегущие от меня в бешеной скачке мысли.

— Я видел их в Финляндии. Вашему городу больше нечем гордиться? Ведь это не так…

Он подмигнул мне или снова нервничал? Или щурился на ветерок, обдувавший нас с реки Фонтанки. Я махнула рукой в сторону скульптур коней, украшающих Аничков мост, и сказала, что на время блокады, чтобы уберечь творение Клодта от немецких бомб — я специально умолчала про финское участие в блокадном деле — их закопали в саду и потом за одну ночь вернули на место, когда с победы не прошло еще и месяца.