— Не надо, не нападай на меня! — выкрикнул тот, выставив руки перед собой.

— Я?! Это кто ещё на кого напал!..

— Я не нападал, честно! Я безоружен!

— Если ты безоружный так себя ведёшь, то боюсь представить, что будет, если тебя вооружить! — незнакомец не опускал кинжалы и говорил громким высоким шёпотом. — Руки опусти, и не дергайся! Ты кто такой? Что ты здесь делаешь?

Аэнель замешкался. Кто он сейчас, беглый наложник, вылезший из башни через окно в утренней тунике без единого септима в кармане, да и вообще без карманов, без вещей и без хоть какого-то плана, бредущий куда глаза глядят? Честный ответ прозвучал бы настолько глупо, что озвучивать его не стоило.

— Я тут…гуляю, — выдохнул Аэнель беспомощно.

— Гуляешь? Ночью? Без оружия? Значит маг? Поклонник Ситиса, быть может?

— Да никакой я не…

— Кто ещё с тобой?

— Никого со мной нет! — Аэнель чуть ли не взвизгнул от отчаяния. — Я не маг! Я наложник!.. И ты находишься на территории независимого поместья, принадлежащего моему господину! Так что это я должен задавать вопросы!

— Тихо! Не повышай голос! Вот значит как?

— Да! И нет здесь никого, кроме нас. Хотя и тебя здесь быть не должно… Так… кто ты такой?..

— Я… беглец, — парнишка затравленно смотрел исподлобья своими необычайно огромными глазами. — И ничего тебе не расскажу, пока не буду уверен, что ты меня не сдашь.

Аэнель развёл руками.

— Сдать? Кому?.. Мы в Синерине сами по себе… Господин не обрадуется, если я приведу каких-нибудь стражников в этот лес.

— А что насчёт преступников в этом лесу?

— Так ты преступник?

— Я просто делал то, что считаю правильным, и спасал свою жизнь. На моём месте ты тоже был бы преступником…

Тут Аэнель заметил, что глаза незнакомца блестят от слёз.

— Может всё-таки поделишься своей историей?..

— Ты что, исповедник? Нет. Сочувствующий? Не надо, спасибо, один сочувствующий уже втянул меня в передрягу, из которой я… я не знаю…

Беглец опустил глаза, часто моргая, и тяжело дыша, замолчал, не договорив. Ясно было, что нервы у него на пределе, и Аэнель действительно проникся сочувствием. Он и сам не образец добропорядочности и адекватности сегодня. Если вдуматься, каковы были шансы пересечься с этим странным созданием, если бы не его собственное безумство с этим побегом?.. Преступления их могут быть разными, но в чём-то они все же были похожи.

— Тебе нужна помощь… — промолвил Аэнель мягко, тем ласковым тоном, который подкупал любого.

Беглец опустил наконец кинжалы и горько усмехнулся:

— Видимо, всё совсем хреново, если это так очевидно.

— Как тебя зовут?

Повисла полуминутная пауза. Лишь лёгкий шелест ветра в кронах нарушал тишину.

— Алианоре Ирне.

— Приятно познакомиться. Я Аэнель, наречённый Наэле, — синеринец протянул вперёд открытую руку.

И, убрав клинки в ножны, Алианоре вложил руку в ладонь своего странного нового знакомого. Не сказать, что у него появилась надежда, но на душе немного полегчало.

…

Белокурая худая девушка кричала и плакала навзрыд, вцепившись в прутья решетки.

Страж тюремной камеры резко подошёл и ударил стальной перчаткой по металлу. От оглушительного звона пленница вскрикнула еще громче.

— Да заткнешься ты или нет?! — раздался из дозорной комнаты грубый мужской голос. — Не выношу женский крик, Менгидир, заткни её ко всем даэдра!

Сериральда забилась в угол, когда стражник отпер клетку и с деланной ухмылкой на лице навис над ней.

— Я не буду, не буду кричать, обещаю! — взмолилась Сериральда, одергивая дорогое, но изрядно потрёпанное платье.

— Обещаешь? — прищурился стражник, поигрывая одноручной булавой, словно бокалом вина на благородном приёме. — А как насчёт дальнейшего сотрудничества?

— Я уже сказала вам всё, что знаю!.. Чего ещё вы от меня хотите?!..

— Она опять повысила голос!.. Менгидир, я тебя умоляю!

Удар булавой с размаха заткнет кого угодно. Тюремщика мало беспокоило, что от такого удара пленница может умереть — когда тебя умоляет сам Ависен, отказать невозможно.

Сериральда повалилась на холодный пол, держась за голову, кровь текла у неё между пальцами. В гулкой тишине теперь раздавались лишь тихие стоны и всхлипы, и скрип пера, которое Ависен держал в руке. Отчёт по допросу обвиняемой в соучастии при ограблении сокровищницы он писал скорее для себя самого, нежели для Верховного кинлорда Солтрина, который, тем не менее, очень ждал результатов.

Подождёт… Он будет ждать столько, сколько потребуется, и не будет задавать лишние вопросы, потому что только от эффективности работы Ависена и его Братства Преследователей зависит его честное имя, а возможно, и судьба Лилландрила.

…

Солтрин не мог уснуть, сколько бы ни убеждал себя в том, что от него ничего уже не зависит: все необходимые меры приняты, распоряжения отданы, и преступник скоро будет схвачен. Его предшественник Коридальф сейчас вскочил бы на коня и лично помчался бы следом за злоумышленником, по пути снося головы как виноватым, так и невиновным. Солтрин же был не таким — они для того и взошёл на престол — чтобы быть не таким, как Коридальф. Он должен быть образчиком терпимости и силы духа. Вид плачущей пленницы в застенках Ависена ослаблял его дух, поэтому правитель Лилландрила решил вернуться к себе в опочивальню и не участвовать в дальнейших допросах. Вид самого Ависена воздействовал и вовсе деморализующе, так что Солтрин очень надеялся, что никто не поднимется за ним ранним утром с просьбой любезно посодействовать расследованию.

…

В помещении имперского поста горел лишь один факел, но этого хватало, чтобы осветить лица Феранви и привязанного к стулу капитана.

— Ну и? Что все это значит? Что вы тут себе позволяете? — Феранви еще пыталась быть сдержанной.

Пленный помолчал немного, затем раздраженно выпалил:

— Какого скампа тебе от меня надо, дура длинноухая?! Хочешь тоже попасть в списки?

— Заткни пасть! — сдержанность испарилась полностью. — В каком имперском законе сказано, что вы можете творить такое?! Что вы сделали с этой девушкой?

Несчастную в ту минуту всеми силами пытались оторвать от тела возлюбленного, но она истерически выла и сопротивлялась, отказываясь принимать очевидное.

Капитан криво ухмыльнулся в ответ. Феранви продолжила:

— Изнасиловали, так? После того, как расправились с родней, или до?!

— О, ты хочешь подробностей?

— Это у вас такое правосудие?!

— А ты что, судья? Что-то не похоже!

— Слушай сюда, скотина, — Феранви нависла над столом угрожающе. — Таких как вы, я уже видела. Еще до твоего рождения мою собственную племянницу изнасиловали и убили твои доблестные собратья. Можешь себе представить, что я с ними сделала?

Пленный закатился издевательским смехом.

— Ты меня пугаешь? Или на жалость давишь? Вы, хреновы неженки, только и можете, что угрожать, когда противник связан! Ха!

— «Ха», — выразительно передразнила Феранви и развела руками, указывая на всю ту «красоту», в которую она и ее отряд превратили остальных участников битвы. — Может поспорим, что нет? Отвечай, за что вы убили этого юношу! И тех троих! И кто дал вам право надругаться…

Имперец набрался наглости перебить генеральшу:

— Да пошла ты! Я не обязан перед тобой отчитываться, желтомордая сучка! Да вас всех, если спрашиваешь меня, надо в колонии, да по борделям! Чтобы знали, где ваше место! Считаете, что вы главнее всех? Что вы умнее, важнее? Никто не позволит вам, противоимперским ублюдкам…

— Так вы тут комплексы свои вымещали что ли? Зависть мешает спокойно жить? Или власти мало? — Феранви угрожающе нависла над капитаном. — Да кому бы вы понадобились, если бы не ваша сраная «Империя»! Тамриэль! Ты знаешь, что такое «Тамриэль», скотина?! Моя бы воля, я бы вам всем языки поотрезала за то, что этим словом вы зовете свою кровавую бойню! Знаешь, где я видела твою [непереводимый альдмерский мат] Империю? За годы унижения, пока мы терпели и смотрели, как вы разворовываете то, что принадлежало еще нашим предкам, вы только становились наглее! Вы надеетесь своим варварством сломить мой народ, но всегда найдутся такие, как я, чтобы доказать обратное!