Великий рыцарь был мертв.

Габриэль Мурьен стоял на коленях, держась за нагрудник де Вральи. Он слышал топот копыт. Он уронил кинжал, прилипающий к мокрым пальцам, нашарил пряжку подбородочного ремня, стянул шлем и жадно задышал. Он упивался свежим воздухом, не видя, что вокруг него собираются люди.

Наконец он поднял голову. Там был герольд. Дю Корс. Майкл. Габриэль подумал о Гэвине, который должен был сражаться в этой битве. Он о многом успел подумать, об очень многом, как будто он превратился в пустой сосуд, а потом наполнился заново.

Он заплакал.

Сэр Майкл обхватил его рукой и поднял.

– Пойдемте, капитан, – сказал он, – эти достойные господа хотят забрать тело друга и удалиться.

Слова прошли мимо Габриэля. Но другие люди выкрикивали приказы, строили планы, и через час галлейцы уже направлялись на юг в весьма подавленном настроении. Тело Жана де Вральи лежало на носилках между четырьмя лошадьми. Сэр Джеральд Рэндом следовал за ними на некотором расстоянии в сопровождении харндонского ополчения.

Остаток маленькой армии Красного Рыцаря двигался на север. День еще не кончился, сражаться никому не пришлось. Многие роптали, и Майкл одернул их – его голос напомнил воинам о прежних повадках капитана, – а потом пообещал двойную плату за следующий месяц.

Войско возликовало, и даже люди мастера Пиэла радостно крикнули трижды.

Через две лиги, на третьем привале, королева проехала вдоль строя вместе с Красным Рыцарем, одетым в стеганый поддоспешник. Габриэль был без шлема, левая рука висела на перевязи, но меч красовался на своем месте. Их приветствовали криками. Крики набрали силу и прокатились по всему войску. После этого ополчение двинулось вперед бодрее и солдаты стали менять лошадей охотнее.

Снова встав во главе строя, Красный Рыцарь поехал чуть медленнее.

– Я боялась, что вы погибли, – сказала королева.

– Я и сам так думал, – признался Габриэль. К нему возвращалось чувство юмора. Как он потом сказал брату, он был где-то в другом месте.

– Вы оказались лучшим рыцарем, – заметила королева.

Габриэль посмотрел на нее, сияющую красотой. Нахмурился.

– В самом деле? – спросил он и покачал головой.

Воцарилась тишина. Королева поняла, что не может произнести ни слова. Как она потом рассказала Бланш, в его лице было что-то нечеловеческое, а его душа находилась где-то далеко.

А потом он сам разрушил чары.

– И что же, мы подавили восстание? Они были бунтовщиками?

Он оглядел поля Брогата, бурые и зеленые, похожие на огромное стеганое покрывало из квадратов, прямоугольников, а порой и странных кривых ромбов, раскинувшееся до самого горизонта. На обочине пыльной дороги распускались цветы. Алые и белые маки.

– Они не объединятся. Дю Корс знает свое дело. Он хочет вернуться в Галле, и мы хотим, чтобы он вернулся в Галле. Полагаю, ваша милость, вам стоит пару дней отдохнуть в Лорике и отправляться на юг, в свою столицу. Сэр Джеральд наведет там порядок.

– Да, он станет моим канцлером, – согласилась королева и тоже нахмурилась, – но вы же понимаете, что мы – это еще не правительство. Я не могу править одна. Нужно назначить регента или регентский совет… – Она оглянулась на графа Тоубрея, который молча ехал рядом с сыном, в очередной раз сменив сторону в этой войне. – …включить в него всех важных персон в королевстве.

– Да, – сказал Габриэль, которого это все интересовало совсем не так, как могло бы.

– Вы – граф Западной стены. Вы – ребенок моего мужа. Не будем играть словами, сэр Габриэль. Вы станете регентом?

– Ох, Дезидерата, – ответил он, и она улыбнулась, услышав свое имя, – я не могу быть графом Западной стены. Наверное, им станет Гэвин.

– Вы странный человек, – заметила она. – Почему?

Красный Рыцарь поморщился:

– Долгая история. Но если вы знаете, что король был моим отцом, вы, наверное, знаете и все остальное. Я не стану претендовать на титул графа Западной стены. Из Гэвина граф выйдет лучше, чем из меня. Он любит людей, и эти земли, и всех чудовищ там. А меня вполне устраивает Фраке, – он невесело улыбнулся, – и вообще мне кажется, что думать об этом несколько преждевременно. Война только началась. Это еще прелюдия. Музыканты разогреваются, танцоры разминают ноги.

Дезидерата склонила голову набок:

– Возможно. Но мне кажется, что власть из этого и состоит. В любое мгновение происходит тот или другой кризис. Плохие правители используют эти кризисы как оправдание, когда не справляются с рутиной и все приходит в упадок, Под моей рукой в государстве не будет упадка. Я построю розовый сад, который люди будут помнить, пока солнце не угаснет, а луна не упадет с неба.

– Мадам, иногда я вас боюсь. Вы говорите точь-в-точь как моя матушка. – Он дернулся, потому что, перехватывая повод, задел раненую руку. Но потом улыбнулся: – Хотя из нее бы вышла великолепная королева, как и из вас. Я думаю, ваша милость, вам и нужно быть регентом.

Этой правды было уже слишком много для королевы Альбы. Она прищурилась и немедленно увидела кровь, капающую у него из-под повязок. И вспомнила, что он только что добыл ей королевство.

Как оказалось, он сломал два пальца и глубоко порезал руку. Возможно, эта рана будет беспокоить его до конца дней, если только Амиция не сотворит очередное чудо.

«Я поверг Жана де Вральи. Моя мать мертва».

Габриэль ехал в Лорику, навстречу закату.

Они наконец разбили лагерь – миновав за два дня сорок миль и поучаствовав в битве. Узнав, что галлейцы бежали, а Джеральд Рэндом идет на Харндон, Лорика открыла ворота перед королевой и оказала ей все почести.

Бланш подмела и вымыла новые покои королевы – гостевые комнаты в великолепном аббатстве Святой Екатерины Тартарийской. Аристократы Лорики прислали колыбель для младенца и множество пеленок. Все они вдруг воспылали радушием к королеве и ее сыну, королю.

Бланш выполняла свои обязанности почтительно, но мысли ее как будто бродили где-то далеко. Да так оно и было. Новости о победе Красного Рыцаря пришли поздним вечером, перед закатом. В ее распоряжении оказалось два часа, чтобы перевезти королеву из капитанского шатра в город, и времени на размышления не оставалось.

Он был жив и одержал победу. Наверное, он даже не вспомнит, что она тоже жива. Поцелуй под луной… наверняка это с ним каждый день бывает. Чтоб он провалился.

И все же…

«Я могла бы стать… кем-то. Я думаю, его легко любить. Я бы работала вместе со Сью и Нелл».

Леди Альмспенд помогала ей, действуя безжалостно и практично. Бланш никогда не любила холодных ученых дам. Леди Альмспенд сыпала приказами, ничуть не заботясь о суете, которая поднималась из-за нее внизу. Но в бушующем потоке вечерних событий она вздымалась прочным утесом. Бланш с удивлением поняла, что ее считают равной, что с ней советуются и обсуждают дела, а не приказывают.

Леди Альмспенд, узнав, что ее любовник в безопасности, оказалась очень доброй, спокойной и разумной дамой. И у нее была отличная память: она прекрасно помнила, что где хранится, от щеток для волос до тряпок. К тому же она знала решительно всех еще с той поры, когда была канцлером. После триумфа королевы у леди Ребекки неожиданно обнаружилось в Лорике очень много друзей. Она будто бы из воздуха добыла кормилицу, красивую веселую крупную бабу, которая еле успела выйти замуж, прежде чем родить. Молока у нее было хоть залейся. Юный король немедленно присосался к ее груди. Звали ее Рован, а ее новорожденного сына – Диккон.

– А как будут звать маленького короля? – спросила Рован, устраиваясь в кресле и прижимая по младенцу к каждой груди.

– Его еще не крестили и имя не выбрали, – призналась леди Альмспенд.

– Они в этом возрасте мрут, как мухи, сами знаете, – сказала Рован. – Ох, прощения прошу. Но это же правда. Но молоко у меня хорошее, так что он выживет, и святые мне помогут.

Бланш не слишком хорошо разбиралась в политике, но на мгновение замерла в ужасе, представив, что случится, если маленький король умрет. Дети постоянно умирают. Она упала на колени, перекрестилась и вознесла молитву.