Леди Виктория Хокстоун общалась с сыном сначала через няню, потом через горничных и гувернантку, и после гибели отца и деда Грегори чувствовал себя особенно заброшенным. На фоне этих обстоятельств было особенно необычным в эти дни поведение матери. Она была весела и приветлива. А в тот день произошло совершенно невиданное событие, когда мать, в непонятно откуда взявшемся порыве нежности, закружила его в объятиях и, звонко поцеловала в щеку.

– Дорогой мой мальчик, с сегодняшнего дня начинается новая жизнь! Я пока не хочу тебе рассказывать, но завтра тебя ожидает прекрасный сюрприз! – она отпустила его и, поправив выбившийся из прически рыжеватый локон, добавила, – Кстати, нужно сказать миссис Лето, что завтра ты должен выглядеть особенно торжественно.

С этими словами она снова прижала его к себе и выпорхнула из комнаты. Через секунду ветреная мать уже забыла о своем сбитом с толку ребенке. Рой мыслей о предстоящих в ее жизни переменах не позволял ей думать о том, о ком она не думала всерьез никогда. Но маленький Грегори не видел этого и не понимал. Оставшись в комнате, он с разбега запрыгнул в стоящее возле камина высокое кресло и прижал руки к горящим щекам. Совершенно не привыкший к проявлению каких-либо чувств со стороны маркизы, он испытал такое смятение, что маленькое мужское сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он был счастлив, как никогда. Даже в память об отце единственном родном человеке, с которым он когда-то чувствовал себя нужным и любимым, он не мог сейчас сказать, что был когда-нибудь более счастлив.

Грегори не заметил, как в комнате появились Марлон горничная его матери и миссис Лето, они не заметили его.

– Вы слышали, миссис Лето, как щебетала сейчас хозяйка? По-моему, она совершенно потеряла голову от любви… – Марлон принялась вытаскивать чуть привядшие настурции из огромных напольных ваз.

– Вы забываетесь, милочка, – тут же осадила ее гувернантка.

– А Вам она приказала приготовить маленького герцога к завтрашнему торжеству, – не унималась девушка.

– Я приготовила бы Грегори и без ее напоминаний, – Ханна Лето презрительно приподняла подбородок, – Завтрашний день принадлежит ему по праву, и в отличие от нее, я помню об этом, – добавила она уже тише, грустно опустив плечи.

– Может она и помнит? – Марлон завертелась совсем рядом с креслом, и Грегори вжался в шелковую обивку, не желая быть замеченным. – Ведь мы обе слышали, что она обещала мальчику сюрприз…

– Мы обе знаем, милочка, о каком сюрпризе шла речь, – резко возразила гувернантка. – Мальчик совершенно не ожидает такого сюрприза… Знаете, Марлон, никогда не думала, что настанет момент, когда я пожалею о смерти старого герцога… Это был единственный человек, который мог поставить ее на место.

С этими словами она вышла. Марлон, собрав в охапку настурции, последовала за ней. Грегори, конечно, не понял ничего из их разговора, его мысли были заняты другим. Что же за день завтра, и что за торжество готовится в имении? И тут он с радостным возгласом вскочил с кресла… Конечно! В трауре и заброшенности последних месяцев он совершенно забыл. Завтра день его рождения… Вот о каком сюрпризе говорила мама. Она не забыла! Мальчик пулей вылетел из комнаты. Ему очень хотелось сейчас же поделиться со всеми, кто обращал на него внимание все это время: конюхом Рональдсом, садовником Тирпи, и, конечно, старой поварихой Бесси, но он не мог. Он должен обязательно сохранить все в тайне. Он не испортит мамин сюрприз! И от этого радость и торжественность завтрашнего дня станет в сотни раз сильнее!

Англия, Лондон, Имение барона Мэдлоу 1863 год.

– Мистер Хокстоун? – вынырнув из пут воспоминаний, Грегори понял, что к нему обращаются. Неподалеку стояла женщина. Высокая, статная, с совершенно черными, как вороново крыло, волосами на фоне молочно-белой кожи. «Красива», мимолетно пронеслось в голове маркиза. Сбитый с толку воспоминаниями, он даже не сразу понял, что уже неоднократно видел ее.

– Мистер Хокстоун… С вами все в порядке? Вы стояли у самого края пруда с таким отрешенным выражением лица, что я ненароком подумала, не придется ли мне нырять следом за вами?

Женщина подошла ближе.

– А вы нырнули бы? – Грегори скучающе окинул ее вблизи, отметив про себя, что она действительно хороша.

– Даже не сомневайтесь, маркиз, я бы не позволила виновнику торжества так просто избавиться от своих обязанностей, – склонив голову набок, с ослепительной улыбкой заверила его она.

При упоминании о дне рождения Хокстоун состроил такую кислую гримасу, что собеседница расхохоталась.

– Бросьте, маркиз! Даже если вы ненавидите этот день, вы не можете просто вычеркнуть его из календаря! Его можно просто пережить. Берите пример с меня, – она ткнула сложенным веером себе в грудь. – Я тоже ненавижу свой день рождения – и, увидев, что мужчина в немом вопросе изогнул бровь, уточнила, – с некоторых пор!

– И в чем же, позвольте уточнить, мне следует брать с вас пример? Ненавидеть свой день рождения? – Грегори вложил руки в карманы брюк и выжидающе воззрился на собеседницу.

– О нет! Что вы! Всем известно, что невозможно ненавидеть что-либо более, чем ненавидит свой день рождения маркиз Лимерик! – женщина, отойдя к кусту роз, аккуратно сорвала с него влажный от вечерней росы цветок и поднесла к лицу. Ну, или, почти всем.

– В самом деле? – Грегори продолжал рассматривать ее. Да, он видел эту женщину и раньше, на разных приемах, кажется, в основном с бароном Малховеном. Возможно, они были представлены друг другу. Оставалось только припомнить ее имя

– А откуда, например, вам это, известно, миссис …

– Астлей… Меня зовут Ингрид Астлей… брюнетка, довольно резко вскинув вверх руки, ловко заправила в свитые локоны сорванную розу, и отвернувшись, медленно пошла вдоль берега.

Грегори остался стоять там же. Несомненно, она флиртовала с ним. Не было еще ни одной представительницы этого испорченного пола, которая не делала бы этого, исключая разве что двух-трех жен его друзей, которые, по-видимому, чем-то отличались от других. К тому же его опыт не позволил ему не заметить ту досаду, которая промелькнула в ее глазах, когда она поняла, что он не знает, или не помнит ее имени. «Типичное женское самомнение! Она единственная и неповторимая. Такой больше нет, и все должны пасть ниц пред ее красотой!», с присущим ему сарказмом подумал Хокстоун, все еще глядя ей вслед. «Действительно красива и довольно желанна», опытный взгляд отметил четко продуманные грациозные движения искушенной, опытной женщины.

Но он не пошел следом. Он был искушен не менее, более того он был пресыщен. Несмотря на свой возраст, ни в одной из окружавших его представительниц рода Евы, он не находил никаких особенных черт, которые бы выделяли ее из общей массы. Он прекрасно понимал, что наградив его титулом, небеса в придачу подкинули ему весьма банальную, и от этого еще более утомительную обязанность продолжения рода для передачи герцогства. Были бы у него другие варианты, беспокоиться об этом даже не пришло бы ему в голову, но их не было. Все чаще он задумывался, что рано или поздно ему придется найти женщину, которая должна будет стать матерью его ребенка, его наследника. Несмотря на его, не очень благовидную репутацию, любая из осуждающих его похождения мамаш, привозящих на сезон дебютанток и незамужних подопечных, была бы несказанно счастлива такой партии. Умудренные опытом матроны вздыхали по старинной родословной и баснословном богатстве маркиза, которое и без его умений, в скором будущем обещало стать просто невероятным. Юные, и не совсем, претендентки, тайком от своих надзирательниц, не сводили глаз с широченных плеч, чеканных черт и ленивой улыбки, которая изредка посещала губы будущего герцога. Все это обещало пока еще неискушенным красавицам столько наслаждения, сколько они еще только могли себе представить, делясь обрывками добытых где-то знаний со своими такими же неопытными сверстницами.