Под первые аккорды вальса Грегори подхватил ее под локоть и двинулся к середине площадки. Ожидая, что он хочет вместе с хозяйкой вечера открыть танцы первым вальсом, гости расступились, но Хокстоун, не задержавшись, прошагал через площадку, увлекая за собой Элинор к затененной аллее. Суетливо заполняя лужайку, многие все еще вытягивали шеи, пытаясь стать свидетелями явно вопиющей сцены, которая обещала сейчас разыграться между маркизом и леди Мэдлоу, ведь его взрывоопасный характер и пренебрежение условностями не для кого не были новостью. Но сгущавшиеся сумерки и склонившиеся ветви мешали любопытным взглядам, и им ничего не оставалась, как «заняться тем, для чего они собственно здесь и собрались», с наслаждением смакуя очередную выходку будущего герцога. Надо уточнить, что, как и в большинстве случаев, подавляющее количество «почестей» досталось бедняжке Элинор, как и другим, замешанным в похождениях Хокстоуна женщинам. Мужчины порицали ее слишком прозрачную связь с маркизом просто, по определению, а женщины торжествовали и праздновали очередной провал потенциальной соперницы. Только одна из присутствующих здесь «хищниц» с полуулыбкой сделала глоток шампанского в честь своего собственного триумфа. В отличии от своей наивной подруги, Ингрид прекрасно знала об отношении Хокстоуна к этой дате и, предвидев его реакцию, сама, «по-дружески», подкинула ей идею этого вечера. Очередной шаг сделан, подумала она, с той же полуулыбкой глядя в напряженную спину Элинор, увлекаемой Хокстоуном, и уже открыто сверкнув белоснежными зубами, отсалютовала бокалом каменному маркизу.

– Грегори, Вы делаете мне больно! – Элинор уже начинала похныкивать и когда, наконец, они стали недоступны взглядам гостей, выдернула руку из стального плена.

Маркиз не возражал. Поджав губы и скрестив руки за спиной, он отошел немного в сторону, пытаясь справиться с гневом. Элинор, спустя уже пару минут готова была просить прощения, несмотря на то, что совершенно не знала, за что. Прекрасно осознавая, что в любой момент этот непредсказуемый мужчина может исчезнуть из ее жизни навсегда, причем без всяких объяснений, женщина, пытаясь унять бешено колотившееся сердце, уже сделала шаг в его сторону, но Хокстоун резко повернулся и заговорил первым.

– Прошу меня простить, леди Мэдлоу, я позволил себе выйти за рамки, – и, увидев, что любовница, сцепив руки, подалась навстречу, резко пригвоздил ее к месту тем же ледяным взглядом, – Вы должны понимать, что не нужно было устраивать все это, – Хокстоун многозначительно обернулся на происходящее за их спинами, – без моего согласия.

– Но, милый, – Элинор, не выдержав, все-таки сделала несколько шагов вперед и попыталась обнять его, – разве я должна была попросить твоего согласия, чтобы сделать тебе сюрприз? женщина, совершенно искренне, не понимая причины его недовольства, удивленно заглянула ему в глаза.

Грегори, храня недовольное молчание, чувствуя, что гнев медленно сходит на нет, посмотрел в обращенное к нему, лицо. Что-то в этой женщине привлекло его тогда, несколько месяцев назад, иначе она не стала бы его любовницей. Просто сейчас он никак не мог вспомнить, что именно. Естественно она была хороша, естественно не обладала никакими особо раздражающими его недостатками, естественно удовлетворяла его в постели. Все было естественно и не требовало никаких изменений. Но почему-то ему все реже хотелось видеть ее. Сейчас, смотря на нее, он вспоминал вереницу ее предшественниц. Практически каждая его любовная связь заканчивалась вот так, если ее ранее не обрывали какие-нибудь более скандальные обстоятельства.

– Леди Мэдлоу, – он, взяв ее за плечи, настойчиво, но уже более мягко отстранил от себя, – больше всего на свете я не люблю сюрпризы.

Элинор, понимая, что, несмотря на то, что тон и взгляд его уже не источали ледяной холод, их отношения под угрозой, уже практически со слезами, вновь попыталась прижаться к нему. Но крепкие руки не дали ей это сделать.

– Элинор, – настойчиво удерживая ее на расстоянии, произнес маркиз, – вам необходимо вернуться к гостям. Думаю, нет необходимости в каких-либо объяснениях.

С этими словами он взял ее под руку и так же настойчиво вернулся с ней на лужайку. Весь следующий танец женщина, двигалась, только повинуясь его опытным движениям, практически не слыша музыки. В голове стояли его последние слова. Маркиз Лимерик, лучший мужчина, бывший в ее жизни, называл ее по имени только в очень редкие минуты хорошего расположения духа или, иногда в постели, хотя в моменты любовной близости он чаще молчал. Всегда, когда он произносил ее имя, Элинор испытывала почти блаженство, наивно надеясь, что шансов растопить его сердце у нее больше, чем у других. Сейчас же ее накрыла волна безысходного отчаяния, настолько непривычной для их отношений была ситуация в которой любовник произнес ее имя. О чем думал весь танец сам маркиз, угадать было трудно. Маска вежливой бесстрастности, которой пользовался обычно маркиз, была совершенно непроницаема. Как только закончился танец, он кратко извинился перед хозяйкой вечера и удалился с площадки под предлогом прогулки по имению в одиночестве. Леди Мэдлоу, которую он оставил, предварительно проводив к компании друзей, отвечала на обращения собравшихся механически. Она прекрасно понимала, что ее только что бросили, но сделано это было настолько тактично и незаметно, что сейчас выдать ситуацию могла только она сама.

Грегори стоял у небольшого пруда, искусно устроенного в парке имения Мэдлоу. Он был недоволен, как и всегда, когда его собственные желания шли вразрез с требованиями этикета. Самым правильным он считал сейчас немедленно покинуть поместье, причем без всяких условностей. Правила хорошего тона же требовали выдержать хотя бы небольшую паузу, чтобы Элинор не стала посмешищем. Она была для него хорошей любовницей все это время и, по его мнению, заслуживала хотя бы попытки сохранения репутации. Если конечно, это было еще возможно. О чем она только думала, устроив этот вечер?! Ведь даже самому наивному простофиле, совершенно не знакомому с правилами общества, теперь должно стать понятно, что вдова не устроила бы прием в своем имении для мужчины, пусть даже друга, если бы их не связывали отношении особого рода. Его собственная репутация его не заботила, как, впрочем, и ее… Но открыто унизить ее он позволить себе все-таки не мог.

Сюрприз… Какое неприятное, мутное, словно отражающая блики огней вода у его ног, слово Воспоминания, связанные с ним, не менее мутны и отвратительны. Хокстоун тряхнул головой и, вскинув руки, пригладил ими и без того идеально уложенные темно-русые волосы. Что же за день сегодня такой? На душе нет привычной уравновешенности. Грегори покачал головой и невесело ухмыльнулся – сегодня день его рождения. В бурой воде пруда, как в непрошенном видении, замелькали его ожившие воспоминания, и на берегу стоял уже не грозный маркиз Лимерик, а пятилетний мальчик, горько оплакивающий свои разбитые детские надежды. В тот день Грегори плакал, может быть и не в первый, но точно в последний раз.

Англия, герцогство Уотерфорд, Замок Уотерфорд, 1844 г.

Вот уже несколько дней в имении происходило что-то необычное, Грегори совершенно точно это заметил. Пытливый мальчишеский взгляд подмечал это по странно напряженному поведению слуг и какой-то особенной суете. Даже его гувернантка, миссис Лето, которая всегда открыто и непосредственно обсуждала с ним разные темы, теперь прятала взгляд и смотрела на него как-то необычно, когда думала, что он не замечает.

Несколько месяцев назад из заграничной поездки не вернулись его отец Рональд Хокстоун, маркиз Лимерик и его дед – герцог Уотерфорд. Корабль, на котором они возвращались из Америки, затонул вместе со всем экипажем и пассажирами. Замок погрузился в траур. Старый герцог был человеком с очень тяжелым и непредсказуемым характером, но его сына – Рональда любили все. В имении не было ни одного человека, который не скорбел бы о нем. Маленький наследник, по-детски, тянулся к внушающему благоговение грозному герцогу, но дед всегда осаждал его непосредственные попытки выразить радость или намек на нежность. Отпрыскам аристократов не положено было проявлять таких «простонародных» чувств. Отец же, иногда, когда они оставались наедине, становился каким-то по-особенному внимательным, превращался из наследника герцогства в человека, который мог вместе с сыном лазать по деревьям и ловить рыбу. Но это случалось исключительно редко, а в присутствии деда он позволял себе лишь мимоходом потрепать Грегори по голове.