– Замерз?

Но Грегори не слышал его. В его глазах полыхали языки совсем другого пламени, пламени сожравшего его детство. Мужчина, резко отпрянув от камина, круто развернувшись, направился к дверям.

– Ты собрался в зал, Грегори? Сомневаюсь, что моя прислуга настолько расторопна, чтобы уже накрыть, – вслед ему, недоуменно нахмурив седые брови, проскрипел герцог.

– Я поужинаю в своей комнате, – из коридора глухо отозвался маркиз.

Громко захлопнув тяжелую дверь своей комнаты, Грег, подойдя к окну, резко потянул узел шейного платка, как будто тот душил его. Открыл тяжелые ставни и судорожно втянул ночной воздух. Мысли в голове метались, как ошалевшие птицы в клетке. Он попытался отвлечься, но выстроенные давным-давно и превосходно служившие все эти годы бастионы памяти неожиданно начали неконтролируемо рушиться, как карточные домики. Как в бреду замелькали картинки, сменяя друг друга. Вот они с отцом у озера, вот он наблюдает за матерью из-под лестницы, мама танцует с кем-то и смеется, ослепительно прекрасная в белом платье. Все хорошо, но память не останавливается на этом Траур в замке, он с Ханной, мама в объятиях Лестчера Грег метнулся к столику и налил себе виски. Залпом осушил стакан и налил еще. Жгучее тепло, разлившись внутри, заставило задохнуться и закрыть глаза, но легче не стало. Алкоголь только расслабил контроль, и охмелевшая память, ухмыляясь, выложила перед ним все то, что он много лет назад завалил камнями забвения. Грег метался по комнате, опрокидывая стакан за стаканом, уже даже не пытаясь понять, почему именно сегодня все это произошло, просто с отчаянием переживая заново страшный пожар, оставивший от левого крыла грозного Уотерфорда одно пепелище, похороны матери, так и не сумевшей в пьяном забытьи выбраться из огня. Тогда, стоя в усыпальнице над ее гробом, между Ханной и дедом, он строго настрого запретил себе плакать о ней, и вообще вспоминать о ней когда-нибудь. Заботливая Ханна объяснила ему, что мама ушла к папе, не подозревая, что мальчик расценит это как еще большее предательство, нежели полное равнодушие Виктории на протяжении всей его жизни. Она бросила его – он забудет о ней. И он забыл. И не вспоминал много лет. Что случилось сегодня?

Только через несколько часов, в полном беспамятстве, Грег, завалившись, как был в одежде на кровать, все-таки смог отключиться. Но потоки запретных мыслей о матери, скопившихся за эти годы переродились в уродливые кошмары. Грег, то просыпался в поту, то, проваливаясь в сон, вновь и вновь с криками, разрывавшими тишину, пытался вырвать мать из пожирающего пламени, в сознательной жизни уже понимая, что если она и бросила его, то гораздо раньше, а не в ту страшную ночь, когда напившись до беспамятства, устроила в доме пожар, в котором погибла сама.

А в комнате, чуть дальше по коридору, стоя на коленях, со слезами молилась Ханна. Старая женщина несколько раз, слыша, как взрослый, не склонявшийся никогда и не перед кем мужчина, по собственной воле вычеркнувший из своего сердца любое напоминание о нежности, в пьяном угаре зовет мать, несколько раз бегала к дверям его комнаты, но останавливалась. Его превращение из нежного привязчивого ребенка в того, кем он сейчас являлся было быстрым и болезненным. Сейчас этот мальчик, впервые за столько лет пытался вырваться наружу. Она не знала причины, как и он сам. Но даже если завтра, придя в себя после разрушающего действия спиртного, Грег снова замкнется и прикроется каменным панцирем, попытаться все-таки стоило. По крайней мере, теперь она знала, что ее воспитанник не умер тогда, а живет. И появившаяся в броне Лимерика трещина рано или поздно разойдется и выпустит его наружу.

Николь проснулась от резкого треска, послышавшегося рядом. Спросонья не поняв, откуда раздался звук, она поднялась на руках и огляделась. В кромешной тьме ничего не было видно, но неподалеку явно кто-то находился. Сердце колотилось, рискуя выпрыгнуть из груди, заглушая даже ее собственное дыхание. Стараясь не шуметь, девочка поднялась. Звук в темноте повторился и тоже замер. Кто-то следил за ней из зарослей и, зная, природу окрестностей, Николь вполне могла предположить, что это был зверь. Люди редко бродят в лесу по ночам, по крайней мере, добрые. Не зная, чего ей больше стоит бояться, зверя, или человека, который по неизвестной причине не вышел к ней навстречу, а наблюдает из кустов, девочка снова огляделась. Заросли казались такими густыми, что она сейчас даже не поняла как смогла забраться сюда. Вокруг платана, не видно было ни одной тропинки. Николь, подняв голову, прикинула, сможет ли залезть на дерево, но идея оказалась неудачной, ветки располагались довольно высоко.

–Эй! Кто там? – девочка решила, что договориться никогда не помешает, но, тут же, испуганно отпрянула, из кустов раздалось глухое рычание.

Здравый смысл покинул ее вместе со смелостью. И уже не думая об отсутствии тропинки, Николь подалась влево и стала пробираться в темноте через кусты. Зверь двинулся за ней, и спустя секунду она поняла, что он не один. К его дыханию прибавилось еще одно, и еще Справа раздалось уже более отчетливое рычание и ответное повизгивание шакалы. Николь в панике побежала. Кусты, впиваясь в тело, драли кожу и волосы, сердце, выпрыгивая из груди, заглушало раздававшееся ей вслед рычание и тявканье. От страха и беспорядочного бега голова начала кружиться. Неожиданно, она вырвалась на открытое пространство. Впереди показались огни большого здания. Николь побежала туда. Свора, инстинктивно замешкалась, перед огнями дома, зная, что там может быть опасно, и Николь уже было перевела дух, но тут ей навстречу послышался еще более громкий и многочисленный лай.

Со стороны жилья вырвалась большая стая собак, видимо принадлежавших хозяевам, и Николь замерла, понимая, что попала в ловушку, и только закрыла лицо руками. Обе своры, ошалев от запаха приближавшейся бойни, рванулись навстречу друг другу и закружились вокруг нее. Николь пыталась выбраться, но в бешенстве собачьего визга и лая, клубящейся пыли и клоков шерсти ее очень быстро сбили с ног. Упав, прикрываясь руками, она, наконец, закричала, но крик ее потонул в шуме звериного воя. Раздался выстрел, потом еще один. Шакалы, почуяв перевес на стороне противника, поджав хвосты, стали исчезать в лесу, точнее, те, кто еще мог собаки были намного крупнее и сильнее, и несколько разодранных тушек осталось лежать вокруг все еще свернувшейся на земле Николь. Кто-то подбежал к ней.

– Эй, смотри! Девчушка совсем, видимо из деревни, – кто-то осторожно убрал с ее лица волосы.

– Живая хоть? Вот дура. Чего шляться-то по ночам? – другой, более грубый голос раздался рядом.

Обидевшись, Николь попыталась приподняться, и когда у нее это получилось, откинув спутанные волосы, подняла голову на обидчика, еще не осознав, что на самом деле он является ее спасителем.

– А вы могли бы держать своих собак на привязи! – с вызовом, который в принципе потонул в ее хриплом дрожащем голосе, сказала девочка.

– Смотри-ка, жива! Еще и огрызается. Да если бы не наши собаки, лежала бы ты сейчас вот вместо этих шкурок, – говорящий ткнул пальцем в сторону и Николь, машинально проследив за его движением, в ужасе содрогнулась.

– Ладно, вставай, пойдем, нужно решить, что с тобой делать, – первый обращавшийся осторожно стал поднимать ее с земли. – Знаешь, не особо хочется тащиться сейчас из-за тебя в деревню.

– Мне не надо в деревню. – собралась все рассказать о себе девочка, но, попытавшись встать, громко охнула. Правую ногу пронзила острая боль, и если бы парень не подхватил ее, девочка рухнула бы обратно на землю.

– Что здесь, черт возьми, происходит, Мартинс? – раздавшийся голос был хриплым и резким, и принадлежал стоявшему неподалеку высокому человеку, который в свете огней показался Николь просто великаном.

– Ваша светлость, шакалы подрались с нашей сворой, пришлось стрелять, чтобы разнять их, – Мартинс пошел навстречу хозяину.